Вечное возвращение
Шрифт:
Так что, на деле, на Лесную Заставу мальчик в сопровождении Храбра (а был ли Храбр? Отсюда и происходят разнообразные «псевдо») то ли ещё не приехал (и все комнаты с чудесами суть ещё недосмотрены), то ли – уже покинул её не изменившимся: ему самому предстояло выбирать из этих псевдо-существований своё собственное.
Но он видел: Хозяин Лесной Заставы не выбирал. Более того – даже не принуждал кого-либо это делать: сами придут и сами всё предложат.
А то, что этот мальчик негаданно оказался из Перворождённых (если и не псевдо-Адам, то псевдо-Илия
Оказалось – её одной более чем достало, чтобы не выучкой, а неистребимым своим естеством мальчик тоже – не выбирал(!) из двух зол: прозревающие лишены выбора.
Но всё эти вещи прижившемуся на Лесной Заставе волхву не были важны: ему важен был только результат: что человек (homo sum) есть лишь вещая вещь.
А пока день за днём (а были ли дни?) работы становилось всё больше (привыкай, послушливый); несуществующие дни сменялись несуществующими ночами (как бы иллюстрируя: и это пройдёт); но – день проходил, мальчик падал на лавку и засыпал в своем «сне наяву».
А во сне – не являлись ему сны! Ибо – зачем? А нет такого вопроса. Зато есть такой ответ.
А потом – опять порешил Хозяин уехать, и все небывалое повторилось: передача всех ключей и запрет на единственный.
А потом – целый день мимо запертой двери (туда и обратно) ходил мальчик по самым обычным делам, неотложно наказанным Хозяином; и сам того не заметив (едва лишь стемнело) оказался перед своей лавкой, чтобы упасть на нее и уснуть; но – не упал на нее, а замер (перед лавкой).
Он стал вспоминать все диковины терема: к ним дозволялось прикасаться, не возбранялось и спрашивать; но – отчего-то Павол ни о чем никогда не спрашивал; должно быть, откуда-то знал, что узнавать можно иначе.
И вот теперь Хозяина рядом не было: затем, быть может, чтобы даже искуса не было спрашивать – о неживом!
Да, огромен был лабиринт; и не было в нем минотавров (казалось бы), и многие мёртвые вещи становились Паволу доступны, а некоторые – даже казались подвластны; потому – стал он (на этот раз совершенно праздно) бродить и смотреть.
Дивны были диковины! Как бусины четок, долго мог бы он их перебирать: пока не возник бы у него искус узнать, что такое есть (такая – без молитвы) бусина?
Почти до самого рассвета бродил он: смотрел и забывал (ибо взгляды его были как о стену горох); и запертую дверь оставлял он нетронутой. А перед самым рассветом опять (уже окончательно) подошел он к своей лавке; а потом – даже лег на нее и вытянулся, и закинул (как когда-то перед курганом) руки за голову.
Но опять (как когда-то перед курганом) не пришло к нему забвение; и опять не пришло, и опять! Как бы не зажмуривал он глаза.
И тогда (в своём невидимом) заворочались боги, не на шутку обеспокоенные.
Ибо –
Именно «поэтому» – не судил Хозяин; а вот сумеет ли мальчик не судить «по другому», решиться должно было вот-вот (только это и волновало богов, которых ничто не могло волновать).
А пока перед Паволом трясли детской погремушкой: огромен был Лабиринт (истинная игрушка богам); многим играм можно было бы в нём научиться; или даже самому перекинуться в мелкие боги-перевозчики (самая незначительная функция прометеева лукавства) и заиграться в своих сновидениях наяву.
Но – мальчик то ли не хотел, то ли изначально не мог стать ни рабом, ни богом (просто-напросто не мог восстать из иллюзий кем-то меньшим, нежели уже был), то ли сам по себе был лишь иллюзией всем прометеям и ноям, пустотой из пустот порождённой, иллюстрацией бессмысленности; потому – заворочались боги!
Не могли не выйти в реальность. Огромен был Лабиринт. Но – у этого маленького стрелка из лука не то чтобы не осталось вопросов о мёртвой жизни; у него их изначально и не было.
Человек в Лабиринте был для богов необожженною глиной, и только; и постольку-поскольку он был человек (то есть и породитель, и питатель богов), то он просто не мог не то чтобы простым фактом своего существования (не) отказаться их порождать и питать, а вообще – (не) существовать в мире без этой (и прочих) нужды.
Но всё это дело – не homo sum, а только богов; дело в том и состояло, что мальчик не засыпал оттого, что прозрел: потому – на этот раз ещё одной ночи у него не будет! Что с рассветом вернётся Хозяин, повернув с полдороги, и никуда больше не уедет; а вскоре и отправит обратно, дав ему какое-нибудь новое имя (и душу живую забрав).
Ведь даже в сказках герою не дают бесконечно всё новые и новые попытки воскреснуть.
Рассвет, между тем, почти наступил; то есть! Вот-вот – и уже само будущее будет готово чугунной пятой наступить на его мироздание и навеки его (многомерную) душу (до плоской) расплющить; рассвет, меж тем, уже почти наступал! И тогда мальчик вьюном выскользнул из-под рушащегося на него апокалипсиса.
То есть – он попросту встал с лавки; а что вместе с ним встала и его усталость (от прошлых и будущих жизней), так вместе с ней он и вышел во двор и глянул на небо; он словно бы видел, как прямо-таки со своего близкого неба (прямо-таки плетьми) погоняют Хозяина растревоженные боги; кто станет говорить о (всего лишь) лохматых бородах туч? Нет таких дураков.
Он долго-долго ополаскивал лицо дождевой водой из бочки (ах как он не торопился!); но – только так он перестал медлить: становился совершенно ясен себе! Он вернулся в терем и сразу же направил свой шаг в сторону железной двери.