Вечность
Шрифт:
Я не стала говорить ему, что Коул не спит. Он заметил, как я замялась, но неверно истолковал мое колебание.
— Ты у нас прагматик. Это плохая идея? Я что-то засомневался. Может быть, и плохая.
— Нет, я хочу. — Я крепко сжала его руку. — Мы ведь ненадолго.
Мы уселись в «фольксваген», стоявший на темной дорожке. Двигатель с ревом завелся. Казалось, мы затеваем что-то более значительное, чем погоня за сполохами в небе. Это могла быть поездка куда угодно в поисках волшебства. Сэм на полную мощность включил печку, а я отодвинула сиденье — кто-то до
— Ну как, ты готова?
Я широко улыбнулась ему. Впервые за все время после больницы, да и еще с более ранних времен, я чувствовала себя прежней Грейс, той, которая способна была сделать все, что задумала.
— Я с рождения готова.
Мы понеслись по улице. Сэм протянул руку и одним пальцем погладил меня по краешку уха. Машину повело в сторону. Сэм поспешно посмотрел обратно на дорогу и, посмеиваясь над собой, выровнял руль.
— Смотри в окно, — велел он мне. — Я, кажется, забыл туда дорогу. Так что будешь говорить мне, куда ехать. На сияние. Я тебе доверяю.
Я прижалась лицом к стеклу и прищурилась на отблески света в темном небе. Поначалу непонятно было, откуда исходит свечение, так что я направила Сэма на самую темную дорогу, подальше от городских огней. Потом находить дорогу стало легче. С каждым поворотом мы все больше и больше удалялись от дома Бека, от Мерси-Фоллз, от Пограничного леса, пока внезапно не очутились на расстоянии многих миль от наших жизней. Мы неслись по прямой, точно стрела, дороге под бескрайним куполом неба, испещренным мириадами звезд, и вокруг был необъятный мир. В такую ночь несложно было поверить, что еще не так давно люди могли видеть при одном только звездном свете.
— В тысяча восемьсот пятьдесят девятом году, — начала я, — произошла солнечная буря такой силы, что при свете возникшего в результате северного сияния люди могли читать.
Сэм даже не усомнился в правдивости моих слов.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что интересовалась.
Он снова улыбнулся. Это была легкая застенчивая улыбка, которая означала, что он восхищен переразвитым левым полушарием моего мозга.
— Расскажи мне еще что-нибудь, чем ты интересовалась.
— Случались северные сияния такой силы, что телеграфисты отключали батареи и работали от энергии сияния, — продолжила я.
— Быть того не может, — отозвался Сэм, но я видела, что он мне верит. — Расскажи еще что-нибудь интересное.
Я коснулась его руки, лежавшей на рычаге переключения передач. Провела большим пальцем по запястью, покрывшемуся пупырышками «гусиной» кожи. Мои пальцы нащупали шрам, неестественно гладкий в середине и бугристый, рубцеватый по краям.
— Я ничего не ощущаю, — сказал Сэм. — Кожа потеряла чувствительность.
Мои пальцы сомкнулись на его запястье, и я почувствовала, как бьется у него пульс.
— Мы могли бы продолжить, — сказала я.
Сэм промолчал, и я подумала, что он не понял меня. Потом он взялся за руль обеими руками, и при свете приборной панели я увидела оставшуюся
— О чем ты думаешь? — спросила я.
Когда он наконец ответил, голос у него был хриплый, как будто ему пришлось долго выталкивать слова наружу.
— О том, что год назад я бы не согласился. — Сэм сглотнул. — А сейчас, если бы можно было, я бы так и сделал. Представляешь?
Я представляла. Представляла жизнь где-нибудь вдали от Мерси-Фоллз, с чистого листа, где были бы только мы вдвоем. Но едва только эта картина нарисовалась в моем воображении — носки Сэма, развешанные на батарее, крошечный кухонный стол, заваленный моими книгами, грязные кофейные чашки в раковине, — как я немедленно подумала о том, что пришлось бы оставить: Рейчел, Изабел и Оливию — и моих родителей. Я покинула их так окончательно, благодаря сомнительному чуду превращения, что весь мой былой гнев теперь как-то поостыл и отступил на второй план. У них больше не было власти над моим будущим. И ни у кого не было, кроме погоды.
И тут вдруг я увидела за окном сполох северного сияния, чистый и яркий, и никакая бензоколонка тут была ни при чем.
— Сэм, Сэм! Смотри! Поворачивай, поворачивай! Поехали туда!
Слева от нас в черном небе неторопливо разворачивалась извилистая розовая лента. Она пульсировала и наливалась цветом, словно живая. Сэм свернул налево, на узкую каменистую дорогу, уходившую куда-то за нескончаемые черные поля. Машину подбрасывало на рытвинах и ухабах, под колесами скрежетал гравий. Мы с разгону влетели в какую-то колдобину, так что у меня клацнули зубы, а Сэм ойкнул дрожащим от тряски голосом.
— Остановись тут! — велела я.
Поле тянулось во все стороны на многие акры. Сэм поставил машину на тормоз, и мы стали смотреть на небо сквозь лобовое стекло.
Прямо над нами в вышине полыхало северное сияние. Точно искрящаяся розовая дорога, оно вилось в воздухе и исчезало за деревьями, окаймленное с одной стороны более темным фиолетовым ореолом. Сполохи переливались и таяли, становились то ярче, то бледнее, расцветали и угасали. Сейчас сияние представляло собой единую ленту, тропу в небеса, а через миг оно уже разделялось на множество полос, эдакую армию света, марширующую все дальше и дальше на север.
— Хочешь выйти? — спросил Сэм.
Я уже дергала за ручку дверцы. Едва я очутилась снаружи, как от холода застучали зубы, но пока я чувствовала себя вполне нормально. Сэм обошел машину спереди и присел на капот. Я присоединилась к нему. Железо было теплое от двигателя, буфер между мной и ночной прохладой.
Стоя рядом, мы смотрели наверх. Чистое поле, чернеющее вокруг, превращало небо в безбрежный океан. Чувствуя волчицу внутри себя и Сэма рядом, я ощущала нас обоих неотъемлемой частью этого мира, этой ночи, этой непостижимой загадки. Сердце непонятно почему забилось быстрее. Я вдруг четко осознала, что Сэма от меня отделяют считаные дюймы, что он любуется этой красотой вместе со мной. Перед лицом у него белело облако пара.