Вечный человек
Шрифт:
Все трое пробежали глазами донос, список. Тот, что стоял в середине, — он был выше других, на лице у него шрам, — сурово сказал:
— Слушайте, Поцелуйкин! Вы стоите перед советским судом.
— Что, что? — встрепенулся шпик. — Как вы сказали?
— И обвиняетесь в самом тяжком преступлении, — продолжал человек со шрамом. — А именно: в предательстве. Вина ваша доказана изъятым у вас доносом и списком преданных. Оба документа вы написали собственноручно. Что можете сказать суду? Признаёте себя виновным?
— Нет, нет! — сразу закричал смертельно
— Кто написал? — лагерник со шрамом протянул ему бумагу. — С какой целью писали?
Поцелуйкин руками зажал голову.
— Меня заставили!.. Не по своей воле, братцы. В бункер вызывали… Сам начальник лагеря…
— Назовите других предателей!
— Да что вы, откуда мне знать… Ребята, братцы, я же русский… У меня дома жена, дети малые…
— А дом-то где?
— В колхозе, братцы!
— А не в Париже?
Поцелуйкин сделал такое движение, словно готов был прошибить головой каменную стену. Глаза его округлились, он безумно озирался по сторонам. Судьи, суровые и неумолимые, стояли перед ним с плотно сжатыми губами, с холодно устремленными глазами.
— Назовите других предателей! — повторил старший судья.
— Назову, назову! — поспешно согласился Поцелуйкин. — Задонов из детского барака, Назимов — из сорок второго, Сабир — из сорок четвертого…
Судьи переглянулись. Еще раз посмотрели в список. Названные Поцелуйкиным фамилии стояли чуть ли не первыми.
— Зачем вы обманываете суд? — жестко сказал человек со шрамом. — Как же они могут быть предателями, если вы сами доносите о них начальнику лагеря?
Лицо Поцелуйкина окаменело. Должно быть, он уже плохо соображал, о чем говорил.
— А этой науке где научились? — спросил один из судей и показал на свое горло. — Помните яблочко?.. Во Франции служили в полиции?
— Нет, нет! Я в полиции никогда не служил. Мне приходилось выступать только свидетелем…
Поцелуйкин грохнулся на пол и, ползая на коленях с вытянутыми дрожащими руками, просил пощадить. Его громкие возгласы могли привлечь внимание. Мог неожиданно нагрянуть блокфюрер. Члены суда переглянулись, каждый кивнул головой. Это означало, что суд совещался и вынес приговор.
— Именем советской власти, — раздельно говорил судья, — вы приговариваетесь к уничтожению, как презренный предатель! Приговор окончательный…
Через пять минут Поцелуйкина уже не было в живых. Его труп бросили в вагонетку и отправили в мертвецкую при крематории. Врач констатировал смерть от удушья при тяжелом воспалении легких.
…Делать даже невозможное
Симагин читал только что выпущенную подпольную газету. Она была написана от руки на листочках немецкой ученической тетради. Выходила газета раз в две недели, тиражом всего в два экземпляра и распространялась только среди русских военнопленных. Но материалы ее передавались по всему лагерю.
На первой странице в левом верхнем углу
Симагин прежде всего пробежал военный обзор. В статье едко высмеивались неуклюжие попытки фашистской пропаганды объяснить отступление гитлеровской армии на всем фронте «организацией эластичной обороны», «стратегическим сокращением линии фронта». Газета вскрывала подлинные причины отступления гитлеровских войск. Обзор заканчивался призывом: «Выше голову, товарищи! Поможем всеми доступными нам средствами победе Советской Армии! День окончательного разгрома фашизма недалек!»
В разделе «Лагерные новости» обращала внимание заметка: «Куда отвезли норвежских студентов?»
С месяц тому назад, гитлеровцы доставили в Бухенвальд из Осло триста пятьдесят норвежских студентов и заперли в пустовавшем бараке. Работать их не заставляли, кормили из эсэсовской кухни. Молодые, русоволосые, здоровые парни целыми днями без дела слонялись по лагерю.
«Гитлер уже и дружков своих начал за колючую проволоку прятать», — говорили между собою узники.
Эти студенты были сыновьями норвежских коммерсантов, юристов, коммивояжеров, сотрудничающих с немецкими оккупантами. Парни сами признавались, что их упрятали в Бухенвальд за всякие антифашистские выходки, а также и с тем расчетом, чтобы припугнуть их родителей: пусть более послушно выполняют распоряжения Гитлера.
Вдруг студенты исчезли из лагеря, узники больше их и не видели. Куда увезли норвежских парней, что с ними сделали — никто доподлинно не знал. Но вряд ли судьбе их можно было позавидовать.
В другой заметке называлась фамилия агента гестапо, орудовавшего в одной из рабочих команд. Газета рассказывала о подлых проделках шпика, призывала узников к осмотрительности.
Еще одна статейка заставила Симагина задуматься. Заголовок был довольно невинный: «Хрен редьки не слаще». Но содержание заметки — куда серьезнее. В Бухенвальд назначен новый начальник лагеря — ставленник гестапо палач Кампе.
Симагин уже знал, что по приказу Кампе несколько немецких антифашистов заключены сейчас в особый бункер. Их подвергают там страшным пыткам, требуя выдачи членов подпольной организации. Судя по всему, следствие проводится «на всякий случай», «в порядке сплошного прочесывания», точных данных у гестаповцев пока нет.
Симагин вернул газету редактору, принялся ходить по комнатушке. С каждым днем существование подпольной организации подвергалось все большей опасности. Лагерь кишел тайными агентами гестапо. Все они носили такие же полосатые униформы, жили и питались вместе с узниками. Уберечься от них было очень трудно. На днях Симагину сообщили, что в Бухенвальд привезли новую большую партию всякого рода подонков, ранее служивших в частях СС, в полиции и теперь наказанных гитлеровскими властями за какие-то слишком вопиющие провинности. Доподлинно стало известно, что Кампе намерен использовать этих негодяев в качестве своих внутрилагерных шпиков.