Вечный кайф
Шрифт:
— Ты чего, их не знаешь? — посмотрел на меня осуждающе Романов. — Они отбрехаются. Скажут, что они источники этого — ди… тетра… Ну, в общем, той отравы источники проверяют. С «убивцев» тоже спрос маленький. Все на нас… — Он вздохнул. — А с палками — завал будет за полугодие.
— Зато если повезет, такое дело поднимем, — сказал Асеев.
— Кого это волнует? — отмахнулся Романов. — У кого нет палок, того и бьют палками.
— Нам прослезиться над тяжелой судьбой начальства? — спросил я.
— Не стоит, — Романов похлопал ладонью по столу, призывая к вниманию. — Итак, распределяем, кто что будет делать. Голицын —
— С Софой.
— Именно. Понятно?
— Понятно.
— Работать, работать и работать — как завещал Ленин, — закончил Романов..
— Он учиться завещал, — возразил Арнольд.
— А работать не завещал? — строго спросил Романов. — Все…
И мы отправились работать, работать и работать.
Когда все стригут баксы, рубят капусту или просто зашибают длинный деревянный рубь, оставаться в стороне не у каждого хватает духу. Хочется к этому пирогу кинуться с большой ложкой или вилкой, а то и с ножом, а если тебя не ждут, растолкать всех локтями. Но рискуешь однажды получить сам локтем под дых, да так, что не встанешь. Пистон, он же Баранов, чем только не занимался в своей жизни после того, как расстался с работой санитара в третьей горбольнице. Одно время с приятелем держал игровые автоматы, работая под крышей «бультерьеров» — группировки на окраине города. После войны «бультерьеров» с грузинами зал автоматов пожгли, а Пистон остался не у дел и отправился челночить. Потом торговал простоквашей, продуктами, занимался перепродажей квартир. Горел, кидал кредиторов, потом кидали его. Жизнь не отличалась сильно от жизни других таких же ловцов «зелени». Без сотового телефона и машины он уже не представлял себя. В последний раз, это было два года назад, погорел — какого-то не того старичка выкинули из квартиры, потом было следствие, суд. Двое его подельников сели, только он остался на свободе. Что потом было — трудно сказать. Известно, что один из подельников по квартирному бизнесу, самый отмороженный, дернул во время массового побега из исправительно-трудового учреждения и заявился в город требовать от Пистона компенсации за все. Пистон продал машину, заложил квартиру… А потом нашли труп беглого зека, а у главного подозреваемого было железобетонное алиби. Кто же прибрал недруга? Софа утверждала, что Пистон однажды спьяну проговорился — спасибо благодетелю, выручил. А благодетелем он называл Моджахеда.
По всему выходило, что после квартирной аферы Пистон стал потихоньку работать на таджиков, вроде бы даже курьерил между Москвой и нашим городом. Заслужил у Моджахеда доверие. Сам он не кололся. Со шпаной не водился. И, судя по всему, стал для Муртазова нужным человеком.
Оперативная установка по месту прописки и на съемной хате (попросту сбор информации по месту жительства клиента через соседей и иные источники) не дала на Пистона почти ничего. Живет тихо. Гости бывают редко. Приходят к нему две-три женщины, в одной из них нетрудно узнать Софу. Не пьет, не курит, с соседями вежлив, тактичен, скрытен. Имеет машину «Тойота». Больше ничего.
С неделю мы собирали
— Узнала, где он героин бадяжит? — опять спросил я ее, встретившись в центре города и пригласив в свою машину. — Не знаю. Ничего не могу сделать. Может быть, дома.
— Когда поставка ожидается?
— Он говорил — со дня на день свежак будет. У меня же все знакомые просят на реализацию, — заявила она.
— А ты?
— А я обещаю.
— Обещай, обещай…
Прилепили Пистону бригаду службы наружного наблюдения. Только бы «топтуны» не засветились. Если он поймет, что за ним ведется наблюдение, то вся наша комбинация полетит к чертям. Но опера из оперативно-поискового управления обещали сработать ювелирно.
Съемную хату на «подшипнике» (Шарикоподшипниковом проезде) поставили на прослушку, микрофоны доносили, что говорилось в большой комнате.
Оставалось сидеть и ждать. Пока рапорта бригад «наружки» ничем не радовали. Пистон слонялся по кабакам, при этом не напиваясь. К нему захаживали девки, которые не представляли никакого интереса.
И вот однажды появился он… «Черный», как положено. Таджик.
Глядя на его фотографию, которую сделали опера из бригады, я сказал:
— Морда незнакомая.
— Наверняка кто-то из помощников Моджахеда. — Я включил магнитофон.
Очень любопытная была запись.
— Посылка прибудет, возьмешь в камере хранения на вокзале, — микрофон был хороший, доносил слова четко. — Номер ячейки узнаешь на старом месте.
— Хорошо, — проговорил Пистон.
— В четверг в десять тридцать.
— Понял. Сколько?
— Грамм шестьсот. Пистон жадно присвистнул.
— И смотри, Коля… Один уже кончил плохо, — произнес таджик без всякого выражения.
— Да все нормально, — вдруг сразу осип Пистон. «Наружка» прошлась за гостем. Он жил в гостинице «Север». Ренат Мажидов прибыл из Москвы, там прописан.
— Все, лед тронулся, господа присяжные заседатели, как говаривал великий комбинатор, — я потер руки и захлопнул папку с материалами.
— Он берет героин. Куда его тащит? — спросил Арнольд, раскачиваясь на стуле.
— Домой, — произнес Князь. — Софа говорила.
— Курице этой верить, — махнул я рукой. — Не станет oн столько «геры» дома хранить.
— Почему? — осведомился Арнольд.
— Он же не идиот, — сказал Асеев. — Где-то у него должен склад быть.
— Но где?..
На следующий день нас ждал еще один подарочек. Я проглядывал распечатку телефонных переговоров.
Разговор Пистона с его собеседником состоялся следующий.
— Здорово, Родиоша, — сказал Пистон. — Как у тебя?
— Башка болит, — произнес сиплым голосом мужчина.
— После вчерашнего?
— Позавчерашнего, — вздохнул незнакомец. — Вчера мы поправлялись.
— Ты послезавтра работаешь? — осведомился Пистон.
— Не работаю. Отгул.
— А должен работать. Поменяйся, — властно приказал Пистон.
— Как поменяешься?
— Как? За три бутылки беленькой.
— Ха, за три, — с сарказмом воскликнул незнакомец. — За одну хватит.
— Смотри, чтобы без проколов.
— А две — на подъем моего здоровья, — заявил незнакомец.
— Лады, — согласился Пистон.