Вечный колокол
Шрифт:
Мать прижала сына к себе изо всех сил.
— Как он поедет? Куда? Кто за ним ухаживать будет, кормить-поить? Он же шагу ступить не может, ложку в руках не держит!
— Ну? — доктор не слушал женщину и говорил только с мальчиком, — решай сейчас, немедленно. Ты едешь или остаешься?
— А я умру, если останусь? — лицо мальчика дернулось.
— Ты умрешь, и твой Михаил Архангел заберет тебя к себе… — ответил Млад, — уж не знаю, на небеса, или в райские кущи…
Мать взвыла с новой силой.
— А если нет?
— А если нет — тебя ждет пересотворение. И тут все зависит от тебя: если ты хочешь жить, если будешь
— Я хочу жить, — угрюмо сказал мальчик и отстранился от матери.
2. Проповедники и духи
Возница свистел, гикал, шевелил кнутом, и тройка неслась по Волхову галопом — лед прогибался и кряхтел под ударами копыт. Месяц тускло просвечивал сквозь морозную дымку, окутавшую землю. Мальчик рядом с Младом глубоко дышал, ворочался и постанывал — Млад старался не дотрагиваться до него и не смотреть в его сторону.
Он еще до отъезда хотел сказать доктору Велезару, что пересотворения мальчик не переживет, но у него не повернулся язык. Словно этими словами он подписывал парню приговор, словно эти слова могли что-то значить в его судьбе. Словно Млад снимал с себя ответственность, заранее оправдывал неудачу, и после них можно было не беспокоиться, отстраниться, наплевать…
Погоня не заставила себя ждать — в полумраке, на белом снегу Млад легко разглядел двое саней, идущих следом. Чтоб попы так легко выпустили из рук кого-то из своей и без того малочисленной паствы?
Они успели добраться до университета и подъехали к дому Млада, когда сани отца Константина только поднимались на берег Волхова. Млад хотел взять мальчика на руки, но тот покачал головой и сказал:
— Я сам. Я могу ходить. Мне только после корчей тяжело…
Млад кивнул и распахнул перед ним дверь в сени. Ленивый рыжий пес Хийси, дремлющий в будке, нехотя приподнял голову и два раза хлопнул по полу хвостом — поприветствовал хозяина.
Домики профессорской слободы нисколько не напоминали крестьянские избы: профессора не вели большого хозяйства, не держали скотины, им не нужны были обширные подклеты и высокие сеновалы. В университете домики называли теремками: несмотря на малый размер, все в них было устроено, как настоящем тереме. Каждый дом делился на спальни и столовые, небольшие решетчатые окна в двойных рамах закрывались стеклами; топились дома по-белому — университет не знал нужды в дровах; сени, хоть и назывались сенями, больше напоминали маленькие кладовки между двух дверей.
Дома было жарко натоплено и пахло едой — двое подопечных Млада отлично справлялись с хозяйством.
— Ты что так долго, Млад Мстиславич? — спросил семнадцатилетний Ширяй, не отрывая лица от книги.
— Товарища вам привез, — ответил Млад и хотел подтолкнуть мальчика в спину, но вовремя остановился: любое неосторожное движение может вызвать судороги.
Ширяй оторвался от книги, а из спальни выглянул Добробой. Оба прошли испытание в конце лета, и только в мае должны были попробовать себя в самостоятельных путешествиях к богам, а пока поднимались наверх вместе с Младом. Они слишком хорошо помнили свою шаманскую болезнь, и Млад не опасался, что ребята не поймут новичка или обидят по неосторожности.
— Как тебя зовут? — не дожидаясь, пока новенький разденется, спросил Добробой — здоровый шестнадцатилетний парень, ростом и шириной плеч обогнавший Млада.
— Михаил, —
— Какое-то странное у тебя имя, нерусское, — Добробой пожал плечами — беззлобно, скорей удивленно.
— Меня дома Мишей звали, — словно извиняясь, тут же добавил тот.
— Миша так Миша, — Ширяй поднялся и протянул руку, — я — Ширяй, а он — Добробой. У нас уже настоящие имена.
— Как это — «настоящие»?
— После пересотворения каждому шаману дают настоящее имя. И тебе тоже дадут. Давайте ужинать, а то мы заждались уже.
— Погодите с ужином, — Млад повесил полушубок на гвоздь у двери, — сейчас к нам гости пожалуют.
— Так тут и на гостей хватит… — Добробой приоткрыл крышку горшка, стоящего на плите и заглянул внутрь: крышка со звоном упала на место, а Добробой прижал пальцы к мочке уха.
— Думаю, они с нами трапезничать не станут, — пробормотал Млад.
Храп коней и множество голосов за дверью были ему ответом. На этот раз Хийси не поленился подняться и гавкнуть пару раз тяжелым басом.
Дверь распахнулась без стука: первым в дом вошел толстый жрец в золоченой ризе, надетой поверх шубы, за ним еще трое — в черных рясах под фуфайками: это, очевидно, были ортодоксы, причем болгары, а не греки. Но и на этом дело не кончилось — вслед за ортодоксами появились два католика, с ног до головы закутанных в меха — от русского холода. Вот ведь… Говорят, они непримиримые враги и вечные соперники в борьбе за чистоту веры. Только на Руси они почему-то не ссорятся, напротив, горой стоят друг за дружку…
Жрец в ризе осмотрелся по сторонам и перекрестил помещение. Миша ссутулился и низко опустил голову — Млад прикрыл его спиной на всякий случай.
— Безбожное место… — проворчал жрец и бесцеремонно обратился к Младу, — зачем отрока забрал?
Млад не стал ссылаться на то, что отрок сам пожелал ехать с ним: только допроса мальчишке сейчас и не хватало.
— Если он не пойдет на зов богов, он умрет.
— Если он и умрет, то только для того, чтоб возродиться к жизни вечной. И не твое поганое [1] дело за него решать.
1
Поганый (здесь): от лат. paganus — языческий.
Млад глянул попу в глаза: удивительно, жрец христианского бога, занимающий, по-видимому, высокий пост среди других жрецов, вообще не имел potentia sacra [2] . Как же он общается со своим богом? Откуда узнает его волю?
— Юноша останется здесь, — ответил Млад.
— Душу, уже спасенную, погубить стараешься? — усмехнулся священник, — сам в дикости первобытной живешь и других за собой тащишь?
«Первобытная дикость» больно задела Млада — разговор переходил в область politiko [3] .
2
Сакральная сила (лат.)
3
государственные или общественные дела (греч)