Вечный пасьянс (сборник)
Шрифт:
— Прощай, незадачливый прародитель Силы! — сказал Кристофер Этвуд вместо эпитафии и проделал с останками редактора те же манипуляции, что и с телом Даарби.
Потом Первожитель Черной Погибели нашел на редакторском столе чистый лист бумаги и перенес на него свой текст последней страницы фантастического рассказа — один к одному, тем самым корректорским карандашом, за который цеплялся перед смертью покойный редактор.
— И чем им не угодила концовка, ума не приложу! — сказал он и с выражением прочитал заключительную фразу:
«…они жили и трудились на планете
Четыре финала к трем сюрпризам в блюзовой композиции для двух инструментов, созданных матерью-природой с одной целью: познать самое себя
Инструмент № 1, женщина, в домашнем халатике как всегда возилась у плиты, когда инструмент № 2, мужчина, вошел в дом, поставил чемоданы у порога и сказал: «Ау!»
— Здравствуй, любимый! — сказала Она и бросилась ему на шею. Он обнял ее за талию. Но это была не ее талия.
— Что с тобой? — спросил Он.
— Ах! — воскликнула Она. — Просто ты не привык.
— К чему я должен привыкать? — грозно спросил Он.
Она тихо засмеялась и выскользнула из халатика. Он и забыл, что у нее имелась дивная привычка носить дома халатик на голое тело.
Он успел отвыкнуть за время командировки от того, что ему так не хватало. Удивительно, но у нее была не только новая талия, но и все остальное.
— Тебе нравится? — спросила Она таким тоном, будто примеряла новое платье, но платья-то как раз и не было.
— Постой! — сказал Он. — Как случилось, что твое тело моложе тебя на десять лет?
— Это — мой первый сюрприз для тебя! Я ничего не говорила, а сама записалась на очередь к знаменитому архитектору телосложения. Когда ты уехал, подошел мой черед. Я легла к нему на стройплощадку. Пришлось провести две недели в строительных лесах. Он построил мою фигуру заново…
— Это заметно! — отметил Он, критически щуря глаз. — Теперь ты точь-в-точь античная статуя!
— Ой, — воскликнула Она, всплеснув руками. — Наверное, ты проголодался!
— Конечно, перекусить не мешало! — согласился Он.
— Я как чувствовала, решила сегодня на обед приготовить твое любимое жаркое. Ты пока прими душ, а я скоренько закончу!
Жаркое снилось ему каждую ночь в чужом городе. Он смывал с себя усталость и пел под тугими струями горячей воды.
После обеда они легли в постель. Он долго не решался потрогать ее новое тело, которому знаменитый архитектор придал поистине пленительные обводы. Он не мог свыкнуться с ее первым сюрпризом, надеясь, что остальные будут столь же очаровательными. Ведь если Она сказала «первый», то должен быть и второй, а может, и третий…
Он лежал на боку, опираясь на локоть, и любовался совершенством линий. Занятие это доставляло ему чисто эстетическое наслаждение. Он был не чужд чувства прекрасного и рядом с любимой ощущал себя посетителем персональной выставки Родена или Бурделя. Ему было хорошо и спокойно.
Внезапно спокойствие покинуло его. Все было так чудесно и вдруг его глазам представилось совершенно немыслимое зрелище. На матовом животе женщины появились неясные контуры. Какие-то цветные пятна, размытые тени. Словно проступало изображение на листе фотобумаги, погруженной в пластмассовое корытце с проявителем.
С затаенным ужасом Он наблюдал, как пятна разрастались, захватывая грудь и бедра, становясь деталями диковинной росписи.
— Господи, а это что такое?! — прохрипел Он, тыча дрожащим пальцем в татуированный цветок, который, теперь Он видел это отчетливо, обвивался вокруг пупка. Татуировка была сделана на высоком художественном уровне, чайная роза казалась живой, но место, где ее нарисовали, было слишком интимным, чтобы его касалась чья-то игла!
— Вот и второй сюрприз! — к удивлению, в ее голосе Он уловил не смущение, а гордость.
— Ничего себе сюрпризик! — вздохнул Он.
— Тебе не нравится? — спросила Она с сожалением. — Я думала…
— Думала, думала и додумалась! — раздраженно воскликнул Он. — Давай, рассказывай, как дошла до жизни такой!
Она дернула плечиком.
— У архитектора есть друг. Однажды они вместе пришли на стройплощадку и друг увидел меня. Он увлекается новым искусством — физиологической живописью. Ему требовалась модель и он попросил моего согласия на роспись кожи. Ты бы только послушал, как он меня уговаривал. Он предсказывал мне популярность Парфенона, базилики св. Петра и Павла в Риме и музея современной живописи Гугенхайма одновременно. Он убеждал, что женщина-фреска сделает своего избранника счастливейшим в мире. И я согласилась.
— А у меня ты спросила? — сказал Он и возмущенно засопел. Он всегда сопел, когда был чем-нибудь недоволен.
— Ты же был в командировке, — удивилась Она.
— Вот так всегда, работаешь как лошадь, а тут… Слушай, он расписал тебя всю?
— Да, — призналась Она. — Но панно целиком можно увидеть крайне редко. Физиологическая живопись потому так и называется, что рисунки выступают только во время эмоционального подъема. Они очень красивы, я сама любовалась ими в зеркале!
Он заметил, что у нее наступил эмоциональный подъем. На плече — летучая мышь, левую грудь обвивала виноградная лоза с налившейся гроздью, прозрачной и на вид чрезвычайно сочной, подмышкой свила гнездо черноголовая ласточка, а на правом бедре призывно изогнулась в эротическом танце маленькая нагая женщина. Последний рисунок вызывал у него чувство неясной тревоги, была в нем какая-то недоговоренность. Через минуту Он все понял. Маленькая нагая женщина была копией большой нагой женщины, которую Он рассматривал, и застыла в па, предназначенном для другого.
Он по-хозяйски положил свою руку на ногу большой нагой женщины и, испытывая сопротивление с ее стороны, впрочем, достаточно пассивное, перевернул на живот.
Так и есть.
Спина тоже была в рисунках. Чего тут только не было: аппетитные, вплоть до выделения слюны, натюрморты с давно забытой народом снедью, жанровые сценки в нидерландской манере, строгое письмо художников Северного Возрождения и даже «происки авангардистов!» Но для него важным был только один рисунок. Широкоплечий и узкобедрый парень, хлопающий в ладоши, и тоже нагой.