Вечный ястреб
Шрифт:
– Он вырастет настоящим мужчиной.
– И раньше, чем ты полагаешь.
– А как ты умудрялся ладить с Камбилом все эти дни?
– Он меня, признаться, пугает. Думает, что я хочу посадить Гаэлена на место Агвейна. Скажи, в своем ли он уме после этого? Такие мысли, должно быть, давят его, как жернов.
– Он одинок и подвержен грусти. Я рада, что ты не таишь на него зла.
– Как бы я мог? Мы с ним росли вместе. Он всегда был таким – думал, что отец любит меня больше его, и рвался хоть в чем-то меня превзойти, но так ни разу
– Ну нет, это не в твоей натуре. Слишком ты для этого горд.
– Разве может мужчина быть слишком гордым? Вреда этим я никому не чиню. Сколько живу, не оскорбил ни одного человека, не обидел того, кто слабее меня. Мне нет нужды выставляться – я просто знаю, на что способен.
– Чепуха. Ты тщеславен, как птица фламинго. Я видела, как ты подстригаешь бороду перед моим серебряным зеркалом и охорашиваешь ее моим гребешком.
– Ага, подглядываешь?
– Как же иначе. Жена я тебе или нет?
Он посадил ее к себе на колени и поцеловал.
– Ты поистине лучше всего, что я когда-либо воровал в Паллиде, кроме разве быка твоего батюшки.
– Сватался ко мне Интош, а в итоге достался ты, – вздохнула она, теребя его бороду. – Можно подумать, боги прогневались на нашу семью.
– Вот, значит, кто мой соперник? Да ты ж терпеть его не могла. А в постели у него блохи водятся. Я долго чесался, когда украл его меч.
– Так вот откуда ты их притащил, собака!
– Не будем ссориться, милая, – примирительно сказал Касваллон, видя, как засверкали ее глаза. – Парню надо поспать, он сильно намучился.
– Ну погоди, Фарлен. Когда-нибудь я тебе все выскажу.
– А пока, может, помолчишь минутку и приголубишь меня, усталого путника?
– Тоже, небось, спать хочешь.
– Хочу. Если и ты со мной ляжешь.
– Помойся сперва. Хватит с меня твоих блох.
– Ты уже нагрела воды?
– И не думала.
– По-твоему, я во дворе должен мыться? Холодной?
– Зачем же. Спать ляжешь внизу, а помоешься завтра, когда будет горячая.
– Внизу? Ладно, пойду на двор, – вздохнул он, встретившись с неуступчивым взглядом жены.
Позже, когда он уснул, Мэг услышала, как Гаэлен стонет во сне. Она завернулась в одеяло и подошла к нему. Тот же старый кошмар, не иначе. Снова он, израненный, убегает от аэниров, едва волоча ноги.
– Все хорошо, Гаэлен, – зашептала она, садясь на край кровати и гладя его по голове. – Ты дома, с Мэг.
Он со стоном перевернулся на спину.
– Мэг?
– Да, милый.
– Приснилось что-то, – пробормотал он и снова закрыл глаза.
Она вспомнила, как Касваллон впервые привел его. Мальчик держался настороженно. Бегал глазами туда-сюда, словно в тюрьму попал, и сторонился хозяйки. Она показала ему его комнату, и бурный восторг паренька ее поразил.
«Она правда моя?»
«Ну да».
«Я один в ней жить буду?»
«Конечно, один».
«Здорово. Спасибо тебе».
«Да пожалуйста».
«Только заколдовать себя я не дам».
«Понятно, – улыбнулась она. – Это Касваллон наговорил тебе о моих чарах?»
«Он».
«Разве он не сказал, что после свадьбы я их утратила?»
«Не-е».
«С женщинами, когда они поймают себе мужа, такое случается».
«Ясно».
«Давай тогда дружить, хочешь?»
«Хочу, – ухмыльнулся он. – У меня никогда еще друзей не было».
«А мне будет приятно поговорить с кем-нибудь».
«Знаешь, я не очень-то разговорчивый. Не привык умные беседы вести».
«Это ничего, Гаэлен. Главное между друзьями не ум, а искренность. Я для начала первая скажу тебе одну вещь. Когда Касваллон тебя спас, я побаивалась, ведь у нас уже есть сын. Но вот я вижу тебя и радуюсь, потому что ты пришелся мне по сердцу. Тебе будет у нас хорошо, я знаю, а мы научим тебя быть горцем».
«Может, я и этого не сумею».
«Не надо ничего уметь. Будь им, и все тут. Это, правда, тоже не так-то легко: Касваллона в деревне не любят, а значит, и тебе доставаться будет».
«Почему не любят?»
«Это вопрос не простой. Он человек независимый и держится старых обычаев: грабит чужие кланы. Со временем ты сам все поймешь».
«Он что же, вор?»
«Да, – усмехнулась Мэг. – Как и ты».
«Вот это по мне. А до других мне и дела нет».
Она положила руку ему на плечо.
«Вот тебе первый урок, Гаэлен: в клане каждому есть дело до всех остальных. Даже в случае раздора мы заботимся друг о друге. Если наш дом сгорит дотла, весь клан, даже недруги Касваллона, соберется и поможет ему отстроиться. Если он умрет, меня в нужде не оставят. Если мы умрем оба, маленького Донала примут в другую семью – возможно, в ту, где мы с мужем не пользовались любовью – и будут растить, как родного».
Гаэлену было трудно поверить в это после стычки с Агвейном, но у него все же появились друзья.
…Мэг подошла к окну. Долина мирно спала под высокой луной. Гаэлен заворочался, увидел ее силуэт и позвал тихо:
– Мэг!
– Что, милый?
– Спасибо тебе.
– За что же?
– За все.
– Спи, юный воин. – Она поцеловала его в лоб. – Спи.
Касваллон поднимался к пещере, зная, что старик наблюдает за ним.
– Вид у тебя усталый, – заметил Оракул, когда он вошел. Запавшие голубые глаза строго глядели на гостя.
– Я и вправду устал. А гибель мальчиков надрывает мне сердце.
– Да. Дурной день. – Они помолчали, и Оракул сказал: – Я тебе всегда рад, но чувствую, что на уме у тебя что-то есть. Выкладывай.
– От тебя ничего не скроешь, – усмехнулся Касваллон. – Талиесен просил рассказать мне о том, что случилось с тобой за Вратами.
– Просил он… Ему-то что, позор не на нем. – Оракул налил им обоим разбавленного вина. – Я молчал двадцать пять лет – молчи и ты, покуда я жив.
– Слово даю, – заверил его Касваллон.