Ведьма полесская
Шрифт:
— Ты почему её отпустил? — наливаясь яростью, прорычала она.
Прохор оторопел от вида некогда одной из самых красивых местных девчат, а теперь — своей жены. За какие-то сутки Марылька постарела на добрый десяток лет. Горе не поскупилось и щедро сыпануло ей белизны в волосы. На одутловатом от выплаканных слёз лице появились первые глубокие морщины.
— Ты это о чём? — не понял Прохор.
— Не прикидывайся! Я с самого начала всё знала! — перешла на крик Марылька.
— Марыль, успокойся. Я не пойму о чём ты! Что ты знала? — Прохор всё еще делал вид,
А со стороны люди сметливы необычайно, беда-то не у них. Вот и сейчас все враз догадались, о чём кричала Марылька.
Прохор не на шутку заволновался. Сейчас было самое неподходящее время для выяснения отношений и ревностных склок.
— Отпустил… — качая головой, со злобной иронией прошипела Марылька. — Любовницу свою пожалел… А дитя твоё они пожалели?! — взорвалась вдруг она, перейдя уже на истерический крик.
— Марылька, да успокойся ты, наконец! Не до твоих выдумок сейчас! Хима сдохла, а дочку её не нашёл! — слукавил Прохор, чтобы успокоить жену.
Но Марыльку уже закружило. Сейчас она выплеснет всё, что наболело, всю горечь не оправдавшихся помыслов обрушит на голову этого человека. Не отдавая себе отчёта и прилюдно выдавая свою страшную тайну, Марыля уже кричала во всё горло:
— Я батьку своего не пожалела, на растерзание им отдала, чтоб верх взять! А ты эту сучку свою пожалел! Снюхался — и сжалился!
— Ты что несёшь?!
— А то несу, что они уже были у меня почти приручены! Как собаки руки б мне лизали, ползали б на коленях передо мной и знали б, что я настоящая владычица! И я бы их медленно превращала в жаб…
— Кого «их»! На кой хрен тебе кого-то приручать, превращать?! И что ты вообще мелешь, уж не свихнулась…
— Чтоб доказать, что нет никого сильнее меня, — процедила Марыля, презрительно прищурив ядовитый взгляд. — Все вы плясали под мою дудку. Все вы делали то, что я хотела. Глупцы! Даже и не догадывались ни о чём…
— Опомнись! Ты где находишься?! Нашла время для свар.
Измученный последними событиями, Прохор теперь уж и на самом деле никак не мог взять в толк, что происходит. Но то, что Марылька как-то догадалась или узнала, что они с Янинкой расстались миром, он вдруг ясно понял, и это его неприятно удивило. Кто ей мог сказать? Откуда она это узнала?
А меж тем Марылька не могла не только остановиться, но даже и не замечала перепуганных людей, в спешке покидающих избу.
Сначала селяне были глубоко обескуражены кощунственной выходкой Марыли. Но потом, в отличие от Прохора, смысл её последних слов они уловили быстро, и результат их сметливости не заставил себя долго ждать — не успела кошка почесать за ухом, как в хате уже никого не было. Одна лишь Марфа забилась с детьми за печь и испуганно прижимала их к себе, не веря тому, что происходит.
И только тут до Прохора начал доходить истинный смысл несущегося бреда. Только теперь ему вдруг стали понятны многие странные слова и поступки Марыли. Господи, мало ему всех бед, так и это ещё свалилось как гром среди ясного неба. И пока
— И всё из-за тебя… Сразу тебя возненавидела… А Янинку твою первой порешить надо было. Ну, ничего, за всё поплатишься: и за сыночка моего, и за слабость свою, и за то, что ты есть, — шипела она.
Прохору сделалось совсем дурно. Сонливость вдруг пропала, но вместо неё внутри всё обдало жаром, а ноги и руки, наоборот, начали холодеть и переставали слушаться.
Вытянув руки с растопыренными пальцами и устремив страшный взгляд на Прохора, Марыля с ещё большим остервенением что-то бормотала. Измождённая горем, она напрягала последние силы, чтобы навсегда сломить душу самому ненавистному ей человеку. И напрячься тут надо неимоверно.
Прохору казалось, что жизненная энергия покидает его бурным потоком. Дышать становилось всё трудней. Природный инстинкт самосохранения второй раз в жизни заставил непослушную руку с силой рвануть ворот. И почти теряя сознание, Прохор вдруг вспомнил о крестике-обереге. Жаль, но его уже не было…
Возле хаты Логиновых в ожидании похорон и так толпилось немало народу, а когда там начала твориться какая-то дикость, то и вовсе сбежалось всё село. Но подойти близко к избе никто не решался. И везде шепотом обсуждалась одна шокирующая новость: Марылька — ведьма!!!
Многие селяне начали припоминать всякие странности, ранее имевшие место в её поведении.
— В церкви-то всё время в сторонке, обособленно держалась, — почти шепотом сказала одна из баб.
— Так молилась же, все бачили, — заметил мужик в плетеном капелюше.
— Ага, бачили! Да только никто не слыхал её тех молитв. Может, она там свои наговоры творила.
— Дед Лявон, а помнишь вечер, когда ты нам новость о Прохоре сказал? — спросила вдруг Любаша у подошедшего Лявона.
— Чего ж не помнить? Из ума ещё не выжил, припоминаю, — ответил тот.
— Так вот в ту ночь Марылька тоже странно себя вела, — вспоминала Любаша. — Домой к полночи рвалась. И нервничала сильно… Я тогда никак в толк не могла взять, что её так встревожило?
— Ты хочешь сказать, что это сама Марыля в ту ночь на Прохора насела?
— Не знаю…
Все потихоньку начали подтягиваться к кучке сельчан, где вели разговор лучшая подружка Марыли и дед Лявон, ибо знали, что тут будет что послушать.
— Я вот што скажу, — видя собирающуюся толпу, важно заявил Лявон, — Марыльке не было надобности ночью по лесу Прохора выслеживать. Если она там, в хате, правду кричала, то могла и Химу вместо себя послать. Морда-то — у Химы обсмалена.