Ведьма придет за тобой

Грановская Евгения

– Два дня назад. Не уверена, что вы знаете – последние несколько лет она была монахиней.

– Монахиней? – Он усмехнулся узкими губами. – А ты ее, часом, ни с кем не путаешь?

– Алексей Богданович, я не шучу и ничего не путаю. И я… я вам очень соболезную.

Они помолчали. Паскевич тяжело вздохнул и проговорил:

– Значит, панночка помэрла.

– Что?

– Присказка у нас такая есть, в Украине, – панночка помэрла. Ты пьешь?

– Что?

– Горилку, говорю, пьешь?

– Водку?

– Водка

это у вас в Московии. А у нас горилка. Так пьешь или нет?

– Иногда.

– Тогда и со мной выпьешь. За упокой души моей дочки Светки.

Алексей Богданович повернулся к старенькому холодильнику, открыл дверцу и достал литровую банку с какой-то бесцветной жидкостью. Поставил на стол и сказал, заметив замешательство на лице Маши.

– Не боись, горилка гарная.

Он поставил на стол стаканы, открыл банку. Маша с беспокойством смотрела, как он разливает самогонку по стаканам. Но отказаться выпить «на помин души» не могла.

– Ну, давай, что ли?

Он поднял свой стакан, Маша – свой.

– Земля ей будет пухом, – сказал Паскевич и опрокинул содержимое стакана в рот.

Маша собралась с духом и тоже немного отпила. Вопреки ожиданию самогонка оказалась чистой и вполне приличной (если, конечно, слово «прилично» может относиться к самогону).

– Пей до дна, не бойся.

Маша отпила еще один маленький глоток. Поставила стакан на стол, взяла горбушку хлеба, откусила кусочек и тщательно его разжевала.

– Так, – ухмыльнулся Паскевич. – Ну, а теперь спрашивай.

– Алексей Богданович, когда Светлана покинула ваш город и уехала в Москву?

– Годков пятнадцать тому назад.

– Это точно?

– А тебе надо совсем точно?

– Хотелось бы.

– Гм… – Он поскреб ногтями морщинистую, плохо выбритую щеку. – Дай-ка припомнить… Из училища ее вышибли в девяносто третьем. А на следующий год она уехала.

– Значит… девятнадцать лет назад?

– Выходит, что так. А ты почему интересуешься?

– Мы пытаемся разобраться в ее… гибели.

Взгляд его потяжелел, стал подозрительным.

– Так ее убили? Как именно она умерла?

– Покончила жизнь самоубийством.

– Удавилась, что ли?

– Да, – солгала Маша. – И мы считаем, что это может быть связано с ее прошлой жизнью. По крайней мере, у нас есть такая версия.

– Версия, говоришь? К-хех, – усмехнулся Паскевич. – Ну-ну.

Он снова взял банку и плеснул себе самогона. Предложил жестом Маше, но она отрицательно покачала головой. Паскевич выпил, вытер рот большой мозолистой кистью. Прищурился на Машу.

– Ну? И что там дальше по твоей версии?

– Девятнадцать лет назад Светлана уехала в Москву, правильно?

– Так.

– Зачем?

– На заработки.

– И чем она занималась в Москве?

– А

чем, по-твоему, она могла там заниматься? Москалей ублажала.

– Ублажала?.. В смысле…

– В том самом смысле, – мрачно подтвердил Паскевич. – Распутничала за деньги.

– То есть она…

– Погоди. Дай еще выпью. Растревожила ты мне душу, Мария Александровна.

Паскевич снова налил и выпил. Занюхал крохотным кусочком засохшей колбасы, лежащим на блюдце, после чего положил его обратно.

– Подалась моя Светка в Москву на промысел, – снова заговорил он. – Хорошо хоть мать не дожила.

– У Светланы был ребенок?

– Был. Но недолго. Светка прижила его не знамо от кого. Прожил мальчонка всего неделю. Плохонький родился, больной. Что-то там с сердцем. Светка его схоронила да и подалась в Москву разгонять тоску.

– Она поехала одна?

– Сперва одна. А через год и подругу свою утянула: девчонку с Кулебовки, они вместе танцами занимались.

Маша вся подобралась, как охотничья собака, почуявшая добычу.

– А как звали ту девушку, вы не помните?

Алексей Богданович на несколько секунд задумался, потом покачал головой:

– Точно не помню. Но, кажись, Катька. Светка ее домой к нам никогда не приводила. Знала, что я рассержусь.

– А почему вы должны были рассердиться?

– Потому что та девчонка из Кулебовки.

Паскевич снова взялся за банку с горилкой. Маша насторожилась еще больше, но не стала перебивать, предпочитая, чтобы Алексей Богданович продолжал сам. И он продолжил, выпив водки и вытерев губы ладонью.

– Одна кулебовская ведьма мою жену на тот свет спровадила. Светке тогда и двух лет не было. С тех пор ни одна тамошняя сука порог моего дома не переступала. – Паскевич неловко перекрестился. – Упаси, Господь! – и для верности сплюнул через левое плечо.

– Вы растили и воспитывали дочку сами? – спросила Маша.

– Какое там, – махнул рукой Алексей Богданович. – Она все больше по соседям. Я вкалывал на нашем трубном – от зари до зари. Он мои легкие и сожрал с потрохами.

Паскевич закашлялся, как бы в подтверждение своих слов. Маша решила, что «трубный» – это, вероятно, трубный завод.

– Давай-ка, Марья Лександровна, выпей-ка со мной – мне пить одному опять тоскливо.

– У меня еще есть, – сказала Маша и взялась за свой стакан. – Значит, Светлана переманила подругу Катю в Москву.

– Точно, – кивнул Паскевич. – Ее мать ко мне как-то приходила. Кулебовская повитуха. Настоящая ведьма!

– Зачем она к вам приходила?

– Про дочку свою расспрашивала.

– Про Катю?

– Угу.

– Когда это было?

– Давно. Вскоре после того, как Светка ее на заработки с собой в Москву забрала.