Ведьма войны
Шрифт:
– Половина перехода, стало быть, – кивнул Матвей. – Ну, коли так, то надобно и дневку учинить, отдохнуть перед сечей после долгого похода.
Казаки решение сотника мрачно одобрили. После предыдущего привала всем хотелось выспаться и пожрать. Ну и, понятно, снаряжение ратное тоже проверить не мешает.
– Молебен отстоять хорошо бы, – добавила Митаюки, чем сразу заслужила одобрение священника.
– Верно глаголешь, дщерь христова! – воздел он палец к небесам. – О душе своей помышлять надобно во первую голову! О душе, а не о плоти.
Ведьма так часто приходила отцу Амвросию на помощь в делах мирских и церковных,
Так и на рассвете, когда отец Амвросий созвал ватажников на заутреню, юная ведьма предпочла отступить в сторонку, скрыться за боярышником, а потом вдоль ручья да по тропиночке отойти так далеко, чтобы и краем уха молитвы не различить. Здесь, на берегу у шумного переката, в окружении сирени и бузины, Митаюки-нэ раскинула руки и подняла лицо к свету, подпевая ветрам, водам, птицам и листве.
Ощутив привычное уже состояние наваждения, чародейка вышла на дорогу и вскорости была уже в городе тотемников, поклоняющихся двуногам.
Здешнее селение выглядело немного странным. Оно полностью вытянулось вдоль самой реки, на полосе шириной в сотню шагов между берегом и густым ельником. Почему – непонятно. Митаюки даже не поленилась пробраться в заросли, осмотрелась за елями – но лес там был как лес, самый обыкновенный. Осина, черемуха, много рябины и бузины, норы сусликов и гнезда птиц. Единственное объяснение, которое чародейка смогла придумать, – это наводнения. Возможно, при сильных дождях лес в низине затапливался. В то время как самый берег оставался сухим – он явственно поднимался выше.
Немного удивившись, ведьма вернулась к чумам и медленно двинулась в глубину города, пробираясь между беспорядочно стоящими домами: где только один меж водой и ельником на обширной поляне возвышался, а где и целых три бок о бок теснились.
Поселок пребывал в безмятежности, жизнь катилась своею колеей. В одних домах женщины выделывали шкуры – менква ведь одежду шить не заставишь, будь ты хоть трижды премудрый колдун! Многие вещи приходилось делать своими руками даже сир-тя. В других мужчины резали кость для украшений или лущили дерево на стрелы. На причалах кто-то возился с челнами – тоже работа для человека, а не порабощенного зверя, трое воинов, усевшись кружком, ощипывали кремневые пластинки то ли на ножи, то ли на наконечники копий – острие получалось длинное и широкое.
Однако, если прикинуть на глазок, хозяева находились только в одном из трех-четырех чумов и на одном причале из десяти. Как это всегда случалось, днем в городах сир-тя большинство жителей находилось на обширной площади перед святилищем. Здесь горели очаги, на которых готовилось общее угощение либо обжигались колья, варились настои, пропекались для затвердения либо коптились для сохранности шкуры. Проще говоря – делалось все, для чего нужен огонь. Ведь дрова для общих очагов обычно таскали порабощенные волей колдунов менквы, порою сваливая в пламя сухостоины в полтора-два обхвата. Для общего очага и такие годились, а для домашнего нужен либо хворост, либо колоть чурбаки на малые полешки. А зачем мучиться со своим огнем, если есть общий? Топить-то чумы незачем, под колдовским солнцем даже ночью всегда тепло.
Впрочем, как отметила для себя Митаюки-нэ, здесь, в городах тотемников, ни одного порабощенного шаманами менква она еще не видела. На юге, откуда она была родом, зверолюди трудились на благо хозяев чуть не в каждом селении. Тотемники же как-то обходились…
Возле очагов собирались занятые хозяйством мужчины и женщины, рядом с ними суетились и дети – играли меж собой, либо мешали родителям, либо просто отдыхали вместе с ближними и дальними родственниками. Юноши и девушки, по обычаю живущие в стоящих на отшибе по разные стороны от поселка Домах Девичества и Домах Воинов, где проходили обучение и воспитание, – тоже встречались здесь, когда проходили на священные обряды, на ужин или еще по какой необходимости. Здесь же, возле святилища, проходили и общие молебны, восхваляющие богов, здесь шаманили колдуны, здесь начинались все праздники, здесь, на священной березе, висели главные защитные амулеты…
В общем – именно на площади и бурлила основная жизнь города.
Здесь, понятно, было шумно и многолюдно. Топот бегающих наперегонки мальчишек, перекидывающие по кругу мехового мышонка девочки, бродящие с тюками седовласые мужи, несущие ведра женщины. Митаюки даже затормозила в отдалении, опасаясь оказаться разоблаченной. А ну, врежется кто из мальцов со всего разбега? Невидимость – она ведь штука такая. Коли не замечают – то и не обогнут, не посторонятся. Потом – шум, гам, крик, позовут колдуна… Тут бы она и попалась.
Однако же юной чародейке страсть как хотелось добраться до главного оберега. Зачем ей вообще нужно было в такую даль пробираться, если защитные амулеты города после себя целыми оставлять? Раз уж Митаюки здесь, дело нужно довести до конца…
Подумав, девушка повернула к озеру, опустилась к воде и по ней, у самого озера, стала пробираться вперед, огибая шумную толпу.
Волны, понятно, накатывались на ее ноги, огибая и оставляя пустые пятна. Однако местные жители к реке привыкли и времени на созерцание прибоя понапрасну не тратили.
Обойдя по воде святилище, Митаюки-нэ выбралась на сушу сразу за березой, в несколько шагов прокралась к стволу, повернулась к амулету и… И увидела на нем влажную полоску, протянувшуюся от глаза ящера через переплетение нитей с рунами вниз. На землю упала капелька, затем еще одна.
Оберег плакал! Он оплакивал погибшее селение!
Юная ведьма невольно оглянулась на горожан – шумно веселящихся либо занятых своими делами. Они словно не замечали происходящего! Оберег плакал – приметы страшнее просто не существует! Небесная колесница бога смерти, плач оберега и лунная дорожка на волнах – вот три самых кошмарных знамения, несущих погибель всего живого. Но слезы капали – а люди словно не замечали зловещего признака!
Митаюки отступила. Что за смысл портить амулет, который уже исполнил свое предназначение?
Ей очень хотелось прислушаться к эмоциям горожан, узнать их чувства – но ведьма опасалась, что если отвлечется от песни окружающего мира, то может оказаться видимой. Поэтому она продолжала слушать шелест листвы на ветках, плеск волн, пение птиц, громкие голоса в святилище, продолжала слушать и подпевать, одновременно подкрадываясь ближе к стене огромного чума. Авось, интересное чего услышать получится?