Ведьма
Шрифт:
Так хотелось бы узнать, что сталось с ней, и никогда этого не узнают.
Книга вторая
Зачатая
С самой колыбели она похотлива и сластолюбива. Она будет всю свою жизнь воплощением нечистого ночного мгновения, некоей мысли, которая, пугаясь света, пользуется свободой сновидения, чтобы претвориться в дело.
Она, которая родится с этой тайной в крови, с этим инстинктивным познанием зла, видящая так далеко и так низко, не будет уважать никого и ничего, почти не будет иметь религии. Она даже перед Сатаной не будет особенно благоговеть, ибо он все же – дух, а она – отъявленная материалистка.
Ребенком она все пачкала. Хорошеньким подростком она поражает своей нечистоплотностью. Из колдовства она сделает своего рода химическую кухню. Рано принимается она за всякие темные дела, сегодня варит яды, завтра ударяется в интриги. Любовь и болезни – ее стихия. Она станет ловкой сводней, смелым шарлатаном. Ей объявят войну под предлогом совершенных убийств, за употребление ядов. Вкус к таким вещам, к смерти в ней мало развит. Недобрая, она все же любит жизнь, любит лечить, продолжать жизнь. Она опасна в двух отношениях. С одной стороны, она будет продавать рецепты бесплодия, быть может, делать аборты. С другой – отличаясь разнузданным и развратным воображением, она охотно будет помогать своими проклятыми напитками женщине падать, будет наслаждаться преступлениями любви.
Как не похожа она на прежнюю ведьму. Она просто – предпринимательница. Та была нечестивой, демоном, великой бунтовщицей, супругой Сатаны и вместе его матерью: ибо она возвеличила и взрастила его своей духовной мощью. Новая ведьма не более, как дочь дьявола. От него она унаследовала два качества: она нечистая и любит обделывать дела. Таково ее призвание. В этой области она мастерица, но мастерица, которую можно купить. Присмотримся же к ее ремеслу.
Говорят, она будет продолжать свой род путем инцеста, от которого родилась. В этом нет никакой надобности. Без помощи мужчины она произведет на свет бесчисленное количество детей. В какие-нибудь пятьдесят лет, в начале XV в., при Карле VI по всей Франции распространяется страшная зараза. Кто считает себя обладателем каких-нибудь тайн, каких-нибудь рецептов, кто считает себя прорицателем, кто грезит и во сне путешествует, объявляет себя фаворитом Сатаны. Каждая лунатичка присваивает себе великое имя – ведьма.
Имя опасное, но и выгодное, придуманное ненавистью народа, который обращается к неведомой силе то с проклятием, то с мольбой. Тем не менее оно часто принимается, присваивается. Когда дети преследуют ее, когда женщины грозят ей кулаком, бросают ей в лицо это имя, как камень, она оборачивается и с гордостью отвечает: «Вы правы».
Ремесло становится прибыльным и привлекает к себе все больше людей. Новый источник упадка для него. Последняя из ведьм все же немного похожа на Сивиллу. Присосавшиеся к колдовству новые люди являются просто грязными шарлатанами, грубыми фиглярами, кротоловами, истребителями крыс, они заговаривают животных, продают секреты, которых у них нет, и наполняют атмосферу мрачным, вонючим черным дымом, страхом и глупостью. Сатана становится огромным, раскалывается на тысячу лиц. Жалкое торжество! Он – скучен, плоек. И все-таки народ массами стекается к нему, не желает иметь иного бога. Он сам изменяет себе.
Несмотря на два или три великих открытия, XV век был, кажется мне, веком усталости, веком,
Он весьма знаменательно открывается королевским шабашем в Сен-Дени, разнузданно мрачным балом, устроенным Карлом VI в этом аббатстве в честь похорон Дюгеклена, погребенного здесь много лет назад. В продолжение трех дней и трех ночей на могилах царил настоящий Содом. Безумец, еще не дошедший до идиотизма, заставил всех королей-предков, кости которых переворачивались в могилах, участвовать в пляске. Смерть волей-неволей становилась сводней, придавала сладострастию острый привкус. Там зародилась нецеломудренная мода эпохи: дамы в высоком дьявольском Hennin выставляли вперед живот и казались все беременными (превосходное средство замаскировать беременность). И дамы держались крепко за эту моду, просуществовавшую сорок лет. Молодые девушки со своей стороны нахально старались перещеголять их смелым оголением тела.
Женщина носила Сатану на голове в виде рогатого чепчика; бакалавр и паж носили его на ноге в виде башмака, кончавшегося острым хвостом скорпиона. Надевая маски животных, люди смело опускались до самых низких сторон животной природы. Сам Рэ, тогда еще паж, потом знаменитый похититель детей, черпал здесь первые уроки своих будущих чудовищных подвигов. Все эти знатные дамы-феодалки, разнузданные иезавели, превосходившие мужчин бесстыдством, не находили нужным притворяться, а открыто развратничали. Их сексуальное бешенство, их безумное чванливое распутство, их оскорбительные вызовы были для короля, для всех – для чувств, для жизни, для тела и души – бездонной пропастью и бездной.
Последствием всего этого было поражение при Азвикуре. То было жалкое поколение истощенных сеньоров, и еще теперь, глядя на их изображения на миниатюрах, на эти жалкие, худые члены, предательски затянутые платьем, невольно содрогаешься.
Мне очень жаль ведьму, которая после возвращения знатной дамы с королевского праздника станет ее поверенной и слугой, от которой та потребует невозможного.
В замке она одна-единственная или почти единственная женщина среди холостяков. Если верить романам, дама охотно окружала себя красивыми девушками. История и здравый смысл говорят как раз противоположное. Элеонора не так глупа, чтобы противопоставить себе Розамунду. Эти королевы и знатные дамы не только развратны, но и страшно ревнивы (пример: та, о которой рассказывает Анри Мартен, которая натравила солдат на девушку, нравившуюся ее мужу). Могущество дамы над сердцами зависит, повторяем, от того, что она одна. Какова бы ни была ее внешность и ее возраст, о ней мечтают все. Ведьме ничего не стоит заставить ее злоупотреблять своим положением богини, заставить ее издеваться над стадом оглупевших и порабощенных самцов. Она заставляет ее отваживаться на все, обращаться с ними, как с животными. И вот они превращены. Они становятся на четвереньки, становятся льстивыми обезьянами, смешными медведями, похотливыми псами, жадными свиньями, гоняющимися за унижающей их Цирцеей.
Все это вызывает в ней отвращение и скуку. Ногой она отталкивает этих пресмыкающихся. Все это грязно. Против своей болезни она находит нелепое средство. Если те ничто, то она берет себе еще большее ничтожество, берет себе совсем юного любовника. Зажечь раньше времени искру в младенце, спящем сном невинности, – вот совет, достойный ведьмы. Такова история маленького Жегана де Сэнтре и других жалких кукол эпохи упадка.
Под обильными узорами педантизма и сентиментальной морали явственно выступает лежащая в их основе жестокость. В цветке убивают плод. Это одно из обвинений в адрес ведьмы: «Она ест детей». Во всяком случае высасывается жизнь из отрока. Под маской нежной матери, ласкающей ребенка, красавица-дама похожа на вампира, высасывающего кровь из слабого тела! Каковы же последствия? Мы находим их в романе. Сэнтре, говорится в нем, стал совершенным рыцарем, но настолько хрупким и слабым, что над ним безнаказанно издеваются дуралей, аббат, а дама, обезумев, находит в нем того, кто больше ей подходит.
Подобные пустые капризы лишь усиливают у дамы чувство скуки, тяжелое чувство пустоты. Окруженная животными, скучающая, выведенная из терпения, Цирцея сама хотела бы стать животным. Она становится дикаркой, запирается в башне, с высоты которой бросает зловещие взгляды на мрачный лес. Она воображает себя пленницей, и в ней зарождается бешенство, как в волчице, которую посадили на цепь.
«Пусть сейчас же явится старуха... Я требую ее! Скорей!
Две минуты спустя она уже спрашивает: