Ведьма
Шрифт:
– Ты прав, как обычно. Но теперь ты понимаешь, какое впечатление это производило на меня. Клянусь, иногда мне казалось, что Мэри в меня вселилась. Чем больше город ополчался против меня, тем больше я отождествляла себя с ней.
– Вполне естественно. Эллен, а ты не хочешь позвать священника? Не для изгнания дьявола, а просто прочесть несколько молитв? Отец Келли охотно согласился бы на это.
Он спрашивал как будто не в шутку, и Эллен тоже отнеслась к вопросу достаточно серьезно.
– Нет, – ответила она после недолгого размышления. – Не хочу. Мне не кажется, что это необходимо. – Звучит, наверное,
– Значит, ты собираешься отказаться от этого дома?
– Господи, конечно нет! После всего, через что пришлось пройти? Но, думаю, худшее уже позади. Вряд ли у меня возникнут еще какие-нибудь неприятности с соседями.
– Пожалуй, Эд Сэллинг хорошенько вправил им мозги. Жаль, что он затворник, – он великолепно смотрелся бы на трибуне ООН.
Оба замолчали, припоминая события прошлой ночи, когда они наконец вернулись домой, волоча за собой связанного Нормана.
Окружная полиция не дремала: она разогнала толпу и арестовала зачинщиков, которых им поспешно указали струсившие дебоширы. Миссис Грапоу была единственной, кто отказался давать показания. Она осыпала полицейских проклятиями и выкрикивала цитаты из Священного Писания, но прикусила язык, когда Джек указал истинного виновника. Он обвинил Нормана в покушении на убийство, кроме того, в список обвинений входила и попытка изнасилования. Поначалу полицейские отнеслись к этому довольно недоверчиво, но документы Джека произвели на них нужное впечатление, а Норман даже не старался опровергнуть изложенные факты. Так и не произнеся ни слова и не оторвав рук от лица, он безропотно удалился под конвоем в полицейскую машину.
Когда Джек говорил, что у Эллен в городе оставались друзья, он не ошибался. Эд Сэллинг не вызывал полицейских – это противоречило бы его принципам. Он просто уселся в свой старенький грузовик и помчался на помощь, успев в спешке собрать немногочисленное подкрепление. Правда, Эд не воспринимал ситуацию всерьез, пока к нему не заявилась делегация подростков, где были все, включая Боба Мюллера. Джойс позвонила в полицию. А потом все они втиснулись в развалюху Клауса и тоже понеслись на место происшествия. Когда Эллен вернулась, они как раз собирались организовать поиски.
Нет, она была уверена, что город больше не испытывает к ней вражды.
Джек откашлялся.
– Эллен... в общем... я хочу... то есть, не согласилась бы ты....
Она не услышала, как в кухне появились Пенни и Тим. Пенни всегда как будто плыла по воздух, а Тим за все эти годы скитаний в лесу научился двигаться бесшумнее Натти Бампо. Завидев их, Джек умолк. Эллен заметила, что он раздосадован, но в тот момент ее занимало совершенно другое – накормить Тима. Выставив на стол яичницу, ветчину и оладьи, она внезапно вспомнила, что спокойный сон – не единственная радость, которой бедный мальчик был лишен в течение многих лет. Ведь три раза на дню ему приходилось довольствоваться стряпней Марты, подаваемой вперемежку с ханжескими наставлениями и злобными замечаниями по поводу его матери. Внутренне содрогнувшись, Эллен поджарила еще два яйца и напомнила себе, что обязательно надо спросить Тима, нельзя ли ей присутствовать, когда он будет увольнять Марту.
Пока молодежь утоляла голод, Джек молчал. Насытившись, Тим обратился к нему:
– Сэр...
– Не зови меня «сэр», – хмуро ответил Джек, сердито разглядывая надкушенную половинку тоста.
– Как же мне тогда вас называть?
– Мой повелитель, – предложила Эллен, стирая со стола отвратительную бесформенную массу, в которую Джек успел превратить остатки своего тоста. – Или ваше превосходительство. А может, ваше святейшество? Ваша милость? Ваше...
Улыбка тронула уголки его губ.
– Я откликаюсь на имя.
– А можно? – неуверенно спросил Тим.
– Не только можно, но и нужно. – Джек откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Тима, который заглядывал ему в глаза, как преданный пес. – Пожалуй, ты до сих пор чувствуешь себя немного не в своей тарелке, но мне кажется, что я не слишком потороплю события, заговорив с тобой о будущем.
– Я знаю, чего хочу.
– И чего же?
– Стать ветеринарным врачом. Джек невольно улыбнулся.
– Тебе не обязательно становиться кем-нибудь. Достаточно, что бы будешь богатым, даже после того, как мой работодатель – государство – оттяпает у тебя свою долю.
– Но я хочу стать ветеринаром. – Тим отделался от двух миллионов одним пожатием своих широких плеч. – Другое дело, смогу ли? То есть, я хочу сказать, что не был в школе примерным учеником. Хотя много читал. Но провалился бы на экзаменах, если бы учителя не мечтали отделаться от меня не меньше, чем я от них.
– Ветеринар... – Джек задумался, теребя нижнюю губу. – Это сложный курс. Но попытка – не пытка. Год с репетитором или в какой-нибудь хорошей подготовительной школе – и ты сможешь поступить в колледж.
– Школа святого Эдмунда – просто замечательная, – с невинным видом обронила Пенни.
– Угу, – сухо согласился Джек. – И всего в миле от Роузкрофта, не так ли? Я вот тут подумал о загранице. Не успел сказать тебе, Эллен, но Фил заявил, что не собирается поступать в колледж этой осенью. Хочет годик поболтаться без дела. И я согласился – при условии, что он поедет со мной и будет регулярно брать уроки. Не вижу причины, почему бы Тиму не присоединиться к нам?
Глаза у Тима сделались как блюдца, а Эллен испустила слабый вздох облегчения. Бедная Пенни – в этот момент она напоминала ребенка, обнаружившего рождественским утром, что его чулок пуст. Тим на минуту даже забыл о ее существовании. «Впрочем, так и должно было быть, – подумала Эллен. – У этого парня здоровая натура, если он смог уцелеть после „Семилетней войны“ с Норманом. А через несколько лет...» – и она принялась строить планы, традиционные для всех матерей.
А потом она взглянула на Джека и порадовалась, что тот, давая Тиму опомниться после сделанного предложения, тактично опустил глаза к тарелке. Иначе ее лицо выдало бы ему все, что она так тщательно и так долго скрывала. Как могла она не любить его? Он пенял ей за легкомыслие и неосмотрительность – но он же и был первым, кто протягивал руку помощи...
Приступ сентиментальности был прерван звуками яростной перебранки, доносившейся со двора. Шипение, истошные вопли – все свидетельствовало, что снаружи происходит маленькое сражение.