Ведьмаки и колдовки
Шрифт:
— Потому что влюбилась?
— Ага… не в меня, в портрет… но ты, Лихо, не отвлекайся. Да пребудут боги с этою дурой… я так папаше и сказал. Ему ведь не ты и не я нужны… ему эти пять миллионов покоя не давали…
Все сказанное до отвращения походило на правду.
— Я не позволю продать себя… и тебя тоже.
Только слабо верилось, что отец просто так отступит.
…запах того чая остался в прошлом и слабость предательская, когда казалось, что обида вот-вот выплеснется криком или того хуже —
В настоящем была женщина, которая слушала. И, наверное, умела слушать, если хотелось говорить. И даже становилось не по себе от мысли, что он, Лихо, не успеет рассказать.
— Бес… он вовсе не такой, каким кажется. — Легко шептать, касаясь губами мягких волос. — Знаю, что порой он похож на…
— Идиота.
— Легкомысленного человека, — поправил Лихослав. — Но это — наносное… отец не отступился бы сам, но Бес пригрозил, что даст эксклюзивное интервью… расскажет подробно и о своем детстве, и о том… как ему не хватало отцовской любви. В этой своей манере, которая не то шутка, не то… он бы не побоялся ославить отца на все королевство…
— И правильно бы сделал. — Евдокия коснулась щеки.
Щетина.
И колется, наверное… и до полной луны не сойдет, но и вырасти не вырастет. Лихо пробовал бороду отращивать, так ведь не росла…
…заговоренная.
Проклятый.
— В общем-то следующие несколько месяцев я жил у него. В казарму возвращаться было рано, меня б не допустили. Вовсе намекали, что надо бы в отставку подать… по состоянию здоровья.
— Ты не подал.
— Подал бы… Бес не позволил, сказал, что сначала он меня в седло посадит, а потом уж я буду решать: позволяет мне здоровье служить или нет. И посадил. Не только.
Эти воспоминания — с острым запахом шоколада, до которого Себастьянова квартирная хозяйка весьма охоча. С длинными зимними вечерами в лиловых тонах и прогулками.
Прогулки Лихо ненавидит.
Ему страшно. И стыдно за страх.
Он пытается найти причину, чтобы не выходить из дома, и Бес всякий раз выслушивает, кивает и бросает короткое:
— Идем.
Идти приходится.
По улице, мимо людей, стараясь не пялиться на них, не высматривать среди гуляющих фигуру в сером плаще… тот мертв, но есть же другие…
…по парку, той самой дорожке, которая…
…под снегом или дождем, не важно. И Бес рядом, идет, рассказывает очередную свою безумную историю, которая наверняка наполовину выдумана, но Лихо слушает.
Это отвлекает.
— Так получилось, что за эти месяцы Бес стал самым близким мне человеком. К концу весны я вернулся на службу… в общем-то дальше у каждого своя жизнь. Но мы все равно виделись часто… я служил… он тоже… про его подвиги часто писали, правда, редко, чтобы правду… от той истории с бандой Соловейчика у него еще шрам остался… а крышевецкие аферисты едва не утопили… его и отравить пытались, и проклинали…
— А он все живет и живет… пар-р-разит…
— Это да. — Лихо не удержался от улыбки. — Живет и живет… и пусть живет. Он мой брат, и… и он никогда не хотел причинять мне боль. Специально. У него порой странные методы, но…
— Ты уехал на границу не только потому, что нужны были деньги?
— Да.
Наверное, это правильно, когда кто-то знает про Лихо едва ли не столько же, сколько он сам.
— Я долго с отцом не разговаривал. Хотя нет, просто не искал встречи, как и он со мной. Вооруженный нейтралитет. Он знал, что Бес рассказал мне о… том предложении. А я знал, что он знает, и… как-то вот неловко было. Чувствовал себя виноватым, хотя вроде и причин не было. Но все равно…
Он замолчал, прислушиваясь к темноте, которая смотрела на Лихо пустыми глазами призраков. Он чувствовал их, бестелесных, незримых, рожденных пролитой в доме кровью, но пока еще бессильных.
Пока.
Еще.
Луна росла, а с ней росла и сила дома. И призраки, выглядывая из зеркал, подступали ближе… крались, чтобы остановиться у самой постели. Они видели Лихо иным…
…и не его, но тварь, которая засела в нем.
Боялись.
Пускай. И глухое рычание заставило призраков отступить.
— Все хорошо?
— Все хорошо, Ева…
Сам дом замирает, не готовый пока перечить страшному гостю, но готовый слушать его историю. Пускай…
— Отец сам появился. Пришел. Не просил прощения, но сказал, что за семейным ужином меня ждут. Я появился, думал, что они с мамой помирились, но нет… семейный ужин — это такое мероприятие… довольно тоскливое… сестры, братья… кроме Беса, он по-прежнему был вне рода, пусть отец старательно делал вид, что все замечательно… он приловчился вид делать. Зато были гости…
…девушка в белом платье.
Не только она, но Лихо видел лишь ее… чеканный профиль с курносым носиком и капризно выпяченной нижней губкой, которая показалась ему весьма очаровательной.
Бледный овал лица.
Брови вразлет и карие глаза, яркие, разума лишившие…
…а Бес сказал — приворот.
Противозаконно, но очень эффективно… легкая форма, чтобы интерес вызвать… вызвала… Лихо растерялся под взглядом ее. И помнится: смотрел, смотрел, неспособный насмотреться. Он и сейчас помнит кисейный туман ее наряда, флердоранж в темных волосах, локон на шее, саму эту шею беломраморную.
Помнит руку и топазовый браслет, казалось, чересчур массивный, тяжелый для хрупкого этого запястья. Помнит, как браслет почти соскальзывал с узкой ладошки, с пальцев чрезвычайно тонких… и тогда Христина вскидывала руку, и браслет падал уже к локтю, сминая кисейный рукав.
А Лихо смотрел, не находя слов, чтобы выразить восхищение…
— Она была купеческой дочерью…
— Прямо как я, — фыркнула Евдокия, локоть выставляя, точно отталкивая. — Тебя, Лихо, прямо тянет на купеческих дочерей…