Ведьмина печать. Ловушка для оборотня
Шрифт:
Глава 1
Сквозь дождевую пелену и туман, кисейными клубами застилавший раскисшую грязь, не видно пальцев вытянутой руки. Куда бежать, я даже не представляла, а подумать, собраться с мыслями не давал цепенящий ужас. За спиной хрустнула ветка, и послышалось громкое сопение.
«Почти догнал! Скорее!» — но усталое тело не слушалось, а ноги то и дело увязали в чавкающей, жадной жиже, замедлявшей и без того нерасторопный бег. Я задыхалась от спешки, удушливой тропической духоты и паники.
В сумраке ветви нещадно стегали по лицу, царапали кожу, рвали подол, но страх притуплял
Настойчивый, тяжелый запах настиг первым, а потом выскользнувшая из-за плеча тень заслонила скудный лунный свет.
«Поздно!»
Тень двинулась ко мне. Я дернулась, чем вызвала лишь злую ухмылку. Его тяжелый сапог больно опустился на спину и начал давить, вдавливая в грязь до хрипоты, до потемнения в глазах, но решив, что это слишком просто, он убрал ногу, схватил меня за босую, покрытую ссадинами и грязью лодыжку и потащил обратно.
Я надеялась, что убежала достаточно далеко, а оказалось: заплутала и ходила кругами.
Однако его ярость была так сильна, что он остановился на полпути и замахнулся…
«Нет!» — от испуга я зажмурилась.
Он с острасткой дернул за волосы и потянул вверх, заставляя покорно встать на носочки и вытянуться стрункой.
«Грязная тварь!» — жестко произнесли губы.
Мгновение, еще пощечина, и я падаю, а он наваливается большим, тяжелым телом. Жадно, с нетерпением шарит руками по мне, срывает остатки перепачканных лохмотьев, безжалостно царапает кожу на спине и бедрах. Пытаюсь вырваться, уползти, но он накручивает мои волосы на ладонь, задирает голову и упирается внушительным, горячим членом в мои ягодицы.
Домогательства все настойчивее и грубее. Исступление захватывает его, и он злится, что я все еще пытаюсь сопротивляться.
— Нет! Нет! — всхлипывая, шепчу, ощущая, как мужская плоть нагло, бесцеремонно преодолевает преграды и проникает ближе к лону. — Нет!
Я не хочу, но от того, как сильно его захватывает желание, сбивается от похоти дыхание, злорадно подмечаю:
«Ты хочешь меня! Я будоражу твою кровь, заставляя ее кипеть!» — и меня охватывает мстительная радость и восторг.
Он громко дышит в ухо, проводит влажным языком по мочке, шее, — и волна сладкой истомы разливается по моему телу. Затем кусает за плечо, нетерпеливо сжимает ягодицы и, не желая более сдерживаться, грубо разводит мои ноги. Я нехотя уступаю.
В животе разгорается жар. Едва сдерживаюсь, когда его сильные пальцы коснулись бедер, огладили живот, спустились ниже. Я жажду скорее принять его возбужденную плоть, которой он нетерпеливо вжимается в меня.
«Ну, же!»
Сначала один его палец проникает в разгоряченное, сокровенное место, и я подаюсь на встречу. Затем два пальца, и нетерпеливо начинаю двигаться, стоном давая понять, что не хочу больше ждать. И тогда он одним рывком вторгается в меня, но я не успеваю ощутить грубого, почти животного толчка, из-за резкого удара…
«Бля…! — Анка проснулась злая, как ведьма. Неудовлетворенная ведьма. Влажная ладонь Сергея спросонья легла на лицо. Она-то и разбудила, лишив радости даже во сне. Откинув одеяло, Юлиана вскочила с кровати. — Ни наяву, ни во сне. Ни себе, ни людям! Гад!»
На полночной пустой кухне сделала кофе, добавила коньяка, глотнула. Немного отпустило, но все равно — настроение было не то.
«А ведь раньше такой не была!» — с грустью подумала, и от осознания, до чего докатилась, захотелось плакать.
Выпив чашку крепкого кофе, две рюмки коньяка и заев все это горьким шоколадом, пирожным и еще по мелочи, вернулась в спальню.
Муж храпел, раскинув руки, на широкой кровати. Обрюзгший, с животом, старше почти на двадцать лет…
Достала из шкафа гостевое одеяло, закуталась в него плотнее, как в кокон, повернулась к супругу спиной и попыталась заснуть. Но от расстройства и обиды сон не шел, зато нахлынули воспоминания, как угораздило выйти замуж за Сергея Львовича Хованского.
Юная, хорошенькая студентка столичного вуза не устояла перед ухаживаниями немолодого, но солидного преподавателя. Вялые отношения длились долго, потому что Юлиана не горела желанием иметь великовозрастного поклонника, однако благосклонно принимала цветы и подарки, которыми ее щедро одаривал Сергей Львович. Но, накопив хвосты по учебе из-за несчастной любви (и совсем не к Хованскому), вынуждена была пойти на поклон и мило улыбаться декану. Да-да, своему будущему мужу. Благодаря его помощи проблемы быстро разрешились. Отношения завертелись, закружились, и Анка быстро привыкла к заботе и трепетному отношению. Одного не смогла предусмотреть — сниженного либидо супруга.
— Зато, Аночка, не кобель! — утешала мама, но от этого было не легче.
Это только после свадьбы, когда муж начал все чаще ссылаться на усталость, головную боль и всевозможные мелочи и отлынивать от супружеского долга, она стала догадываться: дело не чисто. А случайно найдя в дальнем углу блистер Импазы, окончательно убедилась, что отныне поститься придется всю жизнь. И это ей — любительнице страстного секса, предпочитавшей большой размер.
Как ни странно, но мама была против развода.
— Аночка, потерпи! Зато Сергей заботливый, состоятельный и любящий!
— Ну, мам! Я не могу так жить!
— Нечего от распущенности беситься! Валерьяночки попей. Где еще такого мужа найдешь? Вот родится ребеночек, лучше два, с нынешней медициной проблем не будет, потом и подумаешь. Может, и не до того тебе станет.
Оставшись без поддержки родных, Анка призадумалась, а затем спокойная, почти беззаботная жизнь в достатке быстро смела остатки сопротивления.
Надо сказать, что из-за изъяна муж отличался повышенной ревнивостью, поэтому о компенсации на стороне речи идти не могло. Да и воспитана она так была, что адюльтер в принципе был неприемлем. Вот и оставалось пить успокоительное, заедать тоску сладким и жаловаться подругам, у которых хоть и был достаток скромнее, зато интимная жизнь проходила не в пример веселее, разнообразнее и чаще.
— Анка, ну ты и отъелась, прям модель сайз плюс! — укусила Ленка — лучшая подружка.
— У меня жизнь сладкая, не завидуй, — огрызалась, понимая, что заедая сладким неудовлетворение, счастливее не становлюсь.
— Оно и видно. Лицо-то у тебя постное! Слушай, если так невмоготу, ушла бы, пока молодая и детей нет.
— Я к спокойствию привыкла, достатку. А другой еще, возможно, гулять будет, — возразила, пожимая плечами.
— Ну, как знаешь. Но, честно, я не смогла бы так жить!