Ведьмино семя
Шрифт:
Еве по любому конец. Девчонка обезумит. «Когда» вопрос нескольких месяцев и момента «в какой день». Он же пропустит один шабаш. Помучается еще четыре месяца. А вот она до следующего может и не дотянуть. Ситуация воспринималась им, как проклятое невезение. С одной стороны, они встретились. Чем не удача? С другой стороны, а куда дальше двигать, когда поздно предпринимать хоть что-то. Или нет?
Она противится. Она имеет право на выбор, какой ведьмой ей погружаться в безумие. Арнольд этого выбора ей не предоставит. Он сам все решил за нее.
В
В помещении, в которое он шел, парила кромешная тьма. Из-за того, что абсолютно ничего не было видно, девушка притихла. Он слышал, ее тяжкое дыхание и всхлипывания за спиной. Она молила и уговаривала его не делать с ней ничего противоестественного.
Вскоре он поставил ее на ноги. Ева тут же дернулась в сторону, в нелепой попытке убежать, выскользнуть из тьмы. Это-то в кромешном мраке. Арнольд перехватил ее за руки и толкнул. За ее спиной стоял мягкий диван. Она упала на него. Умолкла. Только после этого, он зажег свет и она, щурясь, начала оглядываться. Обалдела, открыв рот от страха, перевела на него потрясенный взгляд.
— Теперь ты знаешь о моей семье все, — произнес он, взял табурет у стены, присел на него, напротив, почти вплотную к ней.
В ее огромных глазах читалось слово «н-е-т»! Глаза взглядом метались по стенам, на которых висели орудия пыток самого разного толка. Очевидно, помещение давно не использовали, но его содержали в чистоте и возможно кто-то в нем любил придаваться воспоминаниям о прошлом.
— Твой дед был, — начала она, с трепетом догадываясь, что он ответит.
— Да, черным убийцей. Убивал невинных ведьм и ведьмаков. Он был чудовищем, как и я.
Ее глаза округлились. Даже перестала моргать. Ева непрерывно смотрела на Арнольда и пыталась унять дрожь в пальцах рук. Дыхание сменилось хриплым, поверхностным.
— Семейство Нордов, — пролепетала она. — Запрещенные эксперименты с магией. Так ты и есть те, тот. Ты из их рода?
Затем ее будто подменили, и она снова ударилась в слезы.
— Пожалуйста! Умоляю, прошу тебя, не делай этого со мной. Я не хочу! Понимаешь? Не хо-чу!!! Бесчеловечнее этого ничего нет. Жестоко! Я сделаю все, что ты попросишь, умоляю! Дай мне остаться той, кто я есть.
Арнольд схватил ее подбородок и приблизил к себе. Заплаканная, отчаявшаяся, Ева становилась желанней. Она даже не подозревала, насколько женские слезы и мольба могут волновать мужскую суть. Как подобные взгляды и заклинания способны вызывать не только охоту утешить, но и желание властвовать, владеть тем, кто так трогательно беззащитен.
— Все, что угодно? — прорычал он, едва сдерживая рвущееся раздражение. — Все!?
Арнольд был так интимен с ней. Их носы почти касались друг друга. Дыхание смешивалось воедино,
— Все!!! Все, что у меня есть!
— Даже жизнь?
Ева дернулась в страхе назад, но пальцы удержали лицо на месте.
— Она и так твоя, — выдохнула она, сдаваясь, не подозревая, как слышится подобное эротично, сладко, красиво.
— Добро, Ева. Я расскажу тебе, что предпочитаю. И ты — подчинишься, — произнес деймон жестко и категорично. — Если, ты хоть раз, проявишь непокорность или неповиновение. Я проведу ритуал обращения тебя в черную ведьму. Ты принимаешь мои условия?
С пушистых черных ресниц Евы от их дрожания срывались капли слез на ее тонкие, точеные скулы. Их взгляды плавились в химической реакции женской жути и мужской твердой уверенности.
— Даю слово, — прошептала, и тут же пальцы выпустили подбородок, и Ева отклонилась назад.
Моргнула, словно занавес рухнул на сцене сознания, на секунду другую закрывая бездонный сломанный дух, а затем резко взмыл вверх. За ним на сцене повисло признание чужой победы, принятия любых условий, а ее самой уже не было.
Арнольд четко видел, как в глубине ее глаз, в закулисье стоит сломанная мышка. Обещает, клянется, надеется выжить. Хочет пусть надломленной, оскверненной, загнанной в угол, но самой собой.
— Вот и славно. А теперь ответь мне на простой вопрос, Ева? Я понимаю, что ты не помнишь, но как ты относишься к порке?
Она пару секунд хлопала глазами, не понимая, дышала слегка приоткрытым ртом.
— Никак. Неудовлетворительно, — отозвалась растерянно, полагая, что когда тебя бьют, тебе точно должно быть плохо.
Арнольд заметил ее реакцию и подавил улыбку.
— Я не спрашивал о битье, Ева. Ты видимо даже не проводишь разницы между плетью, кнутом и невинной поркой. А я кое-что тебе обещал. Помнишь? И поверь, я всегда держу слово.
Теперь она выглядела опасающейся. Конечно, она не могла забыть об обещании наказать ее. И скорее всего ее никогда не пороли. Потому что Арнольд уже видел, что первой ее реакцией было умолять его, что-то типа глупого «О, не нужно, пожалуйста…». Но то, что он задумал, было намного-намного хуже невинной порки. И гораздо тяжелее обычного секса.
— Никто больше не понимает, что такое плеть, — начал говорить он приглушенным и доверительным шепотом. Он смотрел ей глубоко в глаза. — Некоторые думают, что это наказание для детей. Другие думают, что это нелепая мания. Но это величайший способ отдать дань уважения самой достойной, самой изысканной части и самой щедрой у женщин: ее ягодицам. Не знаю, знаешь ли ты мышка, но человек единственное существо в природе, у которого есть ягодицы. У животных их нет. У них задние конечности. А у вас, у девочек, есть высокомерная и очаровательная округлость, которая притягивает, выделяется и которая провоцирует. Она у вас принимает форму восхитительных изгибов, непреодолимой привлекательности для рук. Порка, Ева, это не избиение. Это значит ласкать и насиловать одновременно.