Ведьмы цвета мака
Шрифт:
Иван перевёл глаза со стрелок пластмассового будильника, в центре которого вертелся Микки-Маус, он задорно болтал руками, показывая время — было уже два часа ночи. Иван купил будильник для Маши, когда она пошла в первый класс, но Люба не разрешила подарить его дочери.
Иван попытался сосредоточиться на работе, в течение трёх месяцев он прилагал огромные усилия, чтобы восстановить свой последний труд. Пока дело продвигалось медленно.
Глава 10
Владлен Петрович,
Чуть поодаль расположился телохранитель Сергей, верный и преданный человек, не раз рисковавший ради Владлена собственной жизнью. Он с варварским аппетитом, достойным Александра Македонского, одержавшего победу над персами, отправлял в рот куски мяса и совсем не разделял меланхолии своего хозяина, с которым он был неразлучен с тех пор, как студенческий друг несчастно влюбился и добился на время предмета своего обожания, который так и не смог по-настоящему полюбить и оценить его. Женщина со свойственным ей коварством и вероломством бросила Владлена, и ему, чтобы забыть курносый профиль блондинки, ничего не оставалось, как заняться собственной карьерой. Он стал банкиром.
Сергей со всей энергией, заключённой в огромном мускулистом теле, осознавал необходимость хорошего питания. Полноценный обед — много сил для заботы о друге, поэтому на данный момент весь смысл Сергеевой жизни сводился к тарелке с бараньими отбивными и маленькими морковками. Вот уже пять минут Владлен Петрович с восхищением наблюдал за ним и невольно завидовал его аппетиту. Владлен никогда не мог понять, почему этот честный казах, отец троих детей и муж красавицы жены, живёт в другом городе, ежедневно рискует собой и не проявляет при этом ни малейшей злобы или недовольства. Сергей — молчаливый, достойный, в нём нет холуйских манер, которые Владлен ненавидит, но и в которых, как ни страшно себе признаться, так нуждается. Чем больше появлялось у него денег, тем сильнее он ощущал эфемерность своего положения. Что он производит на свет? Мысль, продукт, может быть, у него дружная большая семья, которую надо прокормить? Нет, ничего подобного. Ничего. Он — пустое место с хорошим образованием, хорошей головой, хорошим здоровьем. Ему давно не хотелось ходить на работу, решать бессмысленные вопросы, которые и без него отлично решались. Производство денег отлажено, хобби у него нет, оставалась только лесть, которая лилась на него из рога изобилия. Владлен Петрович давно привык к самым изощрённым похвалам, но только добрые слова немногих, действительно любящих и искренно восхищающихся им людей на время успокаивали сердце.
Но вернёмся к основной героине нашего повествования, которая в этот самый момент ходила около телефона и до крови кусала заусенцы. Марина никак не могла решить: звонить ей Иосифу Борисовичу — бизнесмену в белом костюме, на которого она опрокинула кофе, или нет. Она знала, что достигнет примерно того же результата, что и от встречи с Маратом Георгиевичем, лишь с той разницей, что Иосиф Борисович галантен, щедр и двадцатью годами моложе. Женщина глубоко вздохнула и порывисто приблизилась к телефону.
— Алло, — важно вылилось из трубки. Это был голос, сразу же внушающий уважение и знающий об этом.
— Здравствуйте.
— Марина?
— В Москве. А вы где?
— В Париже.
— Как хорошо!
— Приезжай, я тебе завтра же самолёт пришлю.
— Не могу.
— Кошка заболела?
— У меня нет никакой кошки!
— У тебя вообще ничего нет, кроме надежды. Запомни, моя дорогая, женщин делают мужчины.
— По-моему, наоборот. Вы не могли бы мне одолжить денег?
— Сколько?
— Сто тысяч.
— Сумма немаленькая. Под проценты?
— На крайний случай, — недовольно просопела Марина.
— А зачем?
— Мне нужно расширить производство.
— Господи, что за язык! Приезжай в Париж, и тебе вообще ничего не придётся расширять, всё и так будет расширено.
— Так неинтересно. Да и не могу я. Нет, правда.
— Ещё скажи, что ты меня не любишь, что это безнравственно… Какие же вы, женщины, ханжи! Как вы любите прикрываться общими фразами! Тебе бы в Америке жить. Самое лучшее место для ханжей.
— Почему?
— Да потому что это не страна, а большой мираж. Ты никогда не задумывалась, почему Голливуд называют фабрикой грёз? Это очень точно, весь американский кинематограф работает на мечту — никакой воспетой статуи Свободы нет, на любое действие наложен закон: припарковался не там — штраф, пьёшь на улице — штраф, сделал женщине комплимент — тоже штраф, эдакая будничная каноничность. Нигде ты не услышишь Fuck off, и блестящие, нарумяненные калифорнийским солнцем блондинки не расхаживают по улицам, они сидят дома в своих кинофильмах и тонкими пальцами держат тонкие сигареты, которые, кстати, тоже никто не курит. И вообще американские женщины не пахнут, они, как их овощи, без вкуса и аромата. Ни духами не пахнут, ни потом, ни пиздой, ничем. Пустота. Американцы — люди в островной психологией, зарыли головы у себя на континенте и думают, что окружающего мира нет. И счастливых в Америке не больше, чем здесь, и улыбки их прилеплены неумело, наскоро, без французского шарма и английского ехидства. Б-р-р-р-р-р.
— Ух ты, вот так отповедь! Чем вам насолили американцы?
— Сделку мешают заключить. Ханжи проклятые! Прикрываются Священным Писанием, а сами так и шарят, чего бы стащить.
— Вы мне очень симпатичны, но…
— Это уже что-то! Дорогая моя, любить меня не надо. Со мною надо жить. Какая же ты дура, Марина! Я тебе полстраны предлагаю, а ты мне — сто тысяч.
— Так дайте.
— Не дам.
— Почему?
— Потому что это неправильно, содержать женщину, с которой не спишь.
— А как же благотворительность!
— Ну, это другое дело. Для этого мне нужен жалостливый предлог, а ты красивая, молодая — тебя совсем не жалко.
— Хотите, я с вами пересплю?
— Да. Приезжай в Париж. Ты даже не знаешь, какой я хороший. Как я хочу о ком-нибудь заботиться! Ты будешь рисовать, а я постучу в твою комнату и принесу чай с бутербродами. Я очень вкусно готовлю.
— Бутербродов мне не надо, и полететь я никуда не могу, у меня заказ.
— Идиотизм! Какой заказ?
— Двести пальто на утеплённой подкладке.
— Давай я их все куплю, только приезжай.
— Не могу. У меня договор подписан.
— Ты что, Марина, с ума сошла? Ты что, не понимаешь, с кем говоришь?
— Дайте сто тысяч!
— Приезжай — дам.
— Не могу. У меня мама болеет.
— Ну, тогда пока.
— Вы мне не поможете?
— Приеду — помогу.
— Я не могу ждать.
— У тебя есть альтернатива?
— Альтернатива всегда есть.
— Всё, пока. Тут мэр Парижа пришёл, а я с тобой вошкаюсь.