"Ведро незабудок" и другие рассказы
Шрифт:
В суд тогда на отца Льва любящий муж не подал. Его подруга неожиданно для него воспользовалась горбачевской свободой и уехала из России. Уполномоченный после того епархиального собрания потерял прыть. Долго болел. В дела правящего архиерея перестал вмешиваться. На приходах вообще не появлялся. А через год умер. Он оказался крещеным, и вдова отпела его. Правда, заочно и вдали от областного центра.
О попе и «мерседесе»
У отца Виктора Нечаева были печальные глаза. Все, кто смотрели в них, чувствовали либо жалость и симпатию к нему, либо неловкость — словно были виновниками чего-то такого, что сильно его огорчило. Да и во всей его сутулой фигуре было что-то печальное. Может быть, поэтому он проходил в дьяконах пятнадцать лет.
— Ну какой ты священник, когда ты все время унываешь! — говорил ему секретарь епархии, объясняя очередной отказ рукоположить его во пресвитера.
—
— Печалишься. А ты не печалься. Смотри орлом. Владыка не любит мямлей. Печалюсь... Тоже мне, «рыцарь печального образа». Ты можешь себе представить Дон Кихота с кадилом?!
Конечно, причина отказа в священстве была не только в печальном зраке дьякона Виктора. А печалиться ему было отчего. Сколько он себя помнил, поводов для радости в его жизни было немного. Он был внуком репрессированного профессора. Дед его озеленял южные степи лесополосами и угодил на просторы ГУЛАГа по доносу одного из своих коллег. Его обвинили в отравлении колхозного стада. Навет был нелепым, но это не помешало грозным дядям осудить его на 10 лет за «вредительство». Слава Богу, он выжил, вернулся домой и даже был восстановлен на родной кафедре. Но его любимый ученик, женившийся на его дочери, бросил ее вместе с полугодовалым сыном, как только узнал об аресте тестя. Так что Виктору не удалось испытать отцовской любви. Мать его — Вера Сергеевна — так и не вышла во второй раз замуж. В их профессорской квартире (прадед и прапрадед тоже были профессорами) семье Нечаевых оставили две комнаты, а в отобранные три вселили три семьи. Новые сожители в количестве шестнадцати человек пламенно возненавидели бывших хозяев. Чего только не натерпелись мать и бабушка Виктора, став «жиличками» коммунальной квартиры. Бабушка скончалась еще до войны. Она с великим трудом переносила унижения и издевательства властей и соседей. Виктора соседские дети нещадно били. Как только он оказывался в коридоре, все двери мгновенно распахивались и трое мальчишек с двумя девчонками выскакивали, как бесенята из коробки, и начинали лупцевать его, приговаривая: «Советская власть вас не добила, так мы добьем. Ишь, буржуи! Две комнаты на двоих»... Конечно, это не дети придумали...
Вере Сергеевне редко удавалось прийти на помощь сыну. Она работала на полторы ставки в районной поликлинике. Витя после школы шел прямо домой, если не нужно было заходить в библиотеку сдавать прочитанные книги. Он читал в своей комнате, но время от времени нужно было все же выходить в коридор. Чуть ли не каждый вечер Вера Сергеевна,
открывая входную дверь, видела одну и ту же картину: сын, прижатый к стене, закрывает лицо руками, а трое или пятеро отроков с отроковицами, расталкивая друг друга, пинают и бьют его кулаками. Она бросалась на выручку. Зверята со смехом и визгами разбегались по своим логовам, выкрикивая угрозы и обещая продолжить прерванную экзекуцию. Это, однако, не мешало матерям этих детей обращаться к Витиной матери, когда их жестокие сорванцы подхватывали какую-нибудь болезнь. Вера Сергеевна безо всяких упреков принималась лечить заболевших, хотя очень часто ей хотелось своими руками задушить этих злобных созданий.
— Мама, не лечи их, — просил Витя.
— Не могу. Я врач, — отвечала Вера Сергеевна, прижимая его к сердцу, целуя и стараясь утешить. — Терпи, Витенька. Господь терпел, и нам надо терпеть. Они исправятся. Им же самим от их злобы одно мучение.
— Ну да, мучение! Они хохочут и радуются.
— Это не радость, а болезнь души. Рано или поздно они поймут это.
— Поймут... Когда добьют меня.
— Терпи, мальчик. Господь сказал: «В мире скорбны будете».
Но терпеть было очень трудно. Особенно когда под глазом появлялся багровый синяк и одноклассники предлагали такой же поставить под другим глазом «для красоты и симметрии».
Ситуация изменилась, когда из лагеря вернулся дед. Долгое пребывание в среде урок кое-чему научило «гнилого интеллигента». Увидев, что вытворяют соседские дети с его внуком, он вызвал на разговор их родителей и сумел сделать так, что Витю оставили
в покое. Но если коридорные избиения прекратились, то во дворе и в школе его время от времени все же бивали.
А бивали за то, что он учился на одни пятерки, не играл вместе со всеми ни в войнушку, ни в футбол, не курил и не сквернословил. Все свободное время проводил за книгой. В четырнадцать лет свободно читал в подлиннике Гете и Шиллера. Но главное — по воскресеньям с матерью ходил в церковь. А уж за это сама партия требовала строгого наказания.
В университет Виктор поступил без блата. Дед его скончался, и замолвить слово за него было некому. Да и не было особой нужды. В то время еще принимали за знание, а не за мзду. Сокурсники Виктора уважали. У него появились друзья. Университет он окончил
Научная карьера удалась. Мизерное жалование его не очень огорчало. Уезжать из России он не собирался, хотя получил приглашения из нескольких немецких университетов. Мать его была хорошей хозяйкой и умела довольствоваться немногим. Ее собственной пенсии и денег сына и в самые трудные годы хватало для сносной жизни. Она даже выкраивала средства для помощи родственникам, бедовавшим в провинции.
Беда была в другом. Виктор никак не мог жениться. Он был застенчив и робок, а с девушками терялся до такой степени, что лишался дара речи и краснел, как, если верить поговоркам, краснели некогда девицы.
Ему было тридцать, когда из Саратова приехала приемная дочь племянницы Веры Сергеевны Мария. Она поселилась у них и стала прекрасной помощницей во всех хозяйственных делах. В медицинский институт она не попала, но поступила в медицинское училище. Вера Сергеевна, выйдя на пенсию, продолжала врачебную практику. Но только, в отличие от своих коллег, открывавших платные клиники и консультации, лечила людей бесплатно. От клиентов не было отбоя. Их поставлял духовник Веры Сергеевны. Некоторые лекарства она готовила вместе с Машей, Использовала травы и минералы. Рецепты этих лекарств хранили в их семье более двух веков. Денег даже за лекарства Вера Сергеевна не брала. Таково было ее послушание. Лишь тортики и конфеты позволялось оставлять в благодарность за труды. Да иногда исцеленные пациенты дарили Вере Сергеевне цветы, духи или бутылочку кагора. Так что в семье Нечаевых началась «сладкая жизнь». К тому времени их коммуналку расселили. Остался лишь спившийся ровесник Виктора. Вера Сергеевна его подкармливала и даже стирала его рубашки. Этот сосед был самым жестоким в детстве.
В последние годы Вера Сергеевна почти каждое утро стала ходить в церковь. Для этого нужно было лишь перейти дорогу и пройти через небольшой сквер. Маша часто сопровождала ее. Перед сном они втроем читали вечернее правило.
Как Виктор с Марией стали мужем и женой, они через двадцать лет не могли точно припомнить. Полтора года они жили под одной крышей. Маша считала его своим троюродным братом и относилась к нему по-братски. Но в один прекрасный вечер знакомая инокиня, часто навещавшая Веру Сергеевну, завела разговор о том, что Виктору давно пора жениться. Десять лет, на которые он был старше Марии, — великое благо: муж должен быть старше жены. А коли нет кровного родства, то надо срочно пожениться. И они послушались. Расписались по-тихому — в комнате ЗАГСа, где выписывают свидетельства о браке без депутата и марша Мендельсона. Это им устроила та самая инокиня. Зато венчание было торжественным и даже богатым. Венчал их духовник Веры Сергеевны. А один из ее клиентов организовал в собственном ресторане такую свадебную трапезу, что приглашенные гости сразу заподозрили Веру Сергеевну в том, что деньги она все-таки с «богатеньких» брала. Брак оказался не по-современному плодотворным. Через семь лет у них было пятеро детей. Прокормить такую команду было непросто. Слава Богу, в их приходе наладили передачу детских вещей и колясок от выраставших детей народившимся. С прокормом было сложнее. Виктор по выходным дням стал алтарничать и читать Шестопсалмие и Апостол в соседнем храме. Ему доставалось кое-что с кануна да настоятель — духовник Веры Сергеевны подбрасывал небольшие суммы. Голодать не пришлось. Через год пребывания в чтецах настоятель предложил ему рукополагаться. Для начала в дьяконский чин, а через некоторое время и во священство. И Вера Сергеевна, и Маша были очень рады такой перспективе. Мать давно мечтала о том, чтобы Виктор стал священником. Сам он об этом подумывал, но как-то не конкретно.
— Хорошо бы, да уж больно недостоин. Да и людей плохо понимаю. Сейчас с такими проблемами обращаются к священникам, что и опытным старцам трудно в них разобраться, — объяснял он настоятелю свою нерешительность. На что тот отвечал:
— Ты этого не бойся. Думаешь, я вникаю во всю географию греха, в которую меня каждый день погружают. Главное, понимать, что греховно, а что нет. А детали лучше не знать. Я не позволяю мне рассказывать подробности всяких гадостей. Прерываю, а то с ума можно сойти. Нужно не потворствовать греху, но и не налагать на грешников бремена неудобоно- симые. А то ведь не поможешь им, а вконец добьешь. Народ у нас больной. Его жалеть нужно. Целый век во мраке без Бога ходим. Душа у тебя чуткая, добрая. А это главное. И молишься ты усердно. Будешь молиться — Господь откроет тебе духовное зрение. Все будешь видеть. И все понимать. Ты не лентяй. Трудись — и Господь все устроит.