Ведущий в погибель

Попова Надежда Александровна

– Учту, – отозвался он коротко, разряжая арбалет и злясь на себя за то, что упомянутого этой дамочкой оружия никак не может разглядеть в ее экипировке. – Как я уже сказал, я начинаю свыкаться со всем в этом деле, верить начинаю почти всему и почти всем, даже странным женщинам в одежде ночного вора, однако – не будете ли вы столь любезны сообщить мне, где и когда я сумею увидеть вас днем? Дабы убедиться в подлинности хотя бы вашего положения «по легенде».

– Мое положение официально не только согласно легенде, майстер Гессе, – улыбнулась Адельхайда. – Имя, названное мною – подлинное, и de jure, и de facto. Графиня фон Рихтхофен, в Ульме уже более месяца. Увидеть меня днем вы

сможете, если посетите «Моргенрот»; название, на мой взгляд, несколько неподходяще для гостиницы, предназначенной родовитым постояльцам, каковые не просыпаются раньше полудня [70] , однако – не мне давать советы дельцам. Мною снят весь второй этаж, посему, если у вас возникнет желание обсудить что-либо, касающееся текущего расследования, лишних ушей и глаз не будет. Ну, или – если вам придет в голову арестовать меня за самозванство, на каковую глупость, надеюсь, вы не отважитесь прежде, нежели переговорите с Александером, который подтвердит мои полномочия; ведь в его-то полномочиях вы уверены?

70

Morgenrot – утренняя заря (нем.).

– «Александер»… – повторил Курт медленно. – Давно работаете вместе или попросту плотно сотрудничаете?

– Вы бестактны, майстер Гессе. Но я не в обиде.

– Ergo?

– В первом случае – это не ваш уровень доступа, во втором – не ваше дело, – пояснила она с подчеркнутым благодушием. – Ведь я не спрашиваю, откуда человеку вашего положения известно, что за сорта мыла предпочитают высокородные дамы.

– Наверняка не спрашиваете потому, что это – известно вам.

– А знаете, майстер Гессе, по тому, что я слышала, я вас представляла себе иначе – таким, знаете ли, брутальным красавцем с огнем в глазах.

– Рад разочаровать.

– Любите разочаровывать женщин, майстер Гессе?

– Смотря по тому, какой смысл вы вкладываете в это понятие.

– «Разочарование»?

– «Женщина», – пояснил Курт предельно любезно. – Всякое понятие в нашем несовершенном мире весьма зыбко и туманно, а это – уж тем паче.

– Вы женоненавистник?

– Не обобщайте данных, госпожа фон Рихтхофен, о которых не осведомлены в полной мере.

– Не недооценивайте тех, о ком не осведомлены хоть в какой-либо мере вы сами, майстер Гессе.

– Переоценить порой опаснее, особенно данные о понятиях зыбких. Предпочитаю взвешивать.

– Ваши весы столь надежны?

– Последняя корректировка выправила все недочеты.

– Самонадеянность – скверный советчик, майстер Гессе.

– Убежден, вы превосходно знаете, о чем говорите, госпожа фон Рихтхофен, – кивнул Курт с холодно-учтивой улыбкой. – Приятно принимать советы от человека, близко знакомого с предметом. Наверняка будет весьма самонадеянным продолжать наш столь познавательный разговор и далее, стоя здесь, среди этой живописной улицы, и надеясь, что искомое явится само с поднятыми руками. Опасаясь вновь показаться женоненавистником, госпожа фон Рихтхофен, вынужден, тем не менее, проявить бестактность и прервать беседу, каковую мы продолжим завтра, если, разумеется, завтра я все еще застану вас в гостинице или хотя бы в Ульме вообще.

– Я повременю с побегом, – пообещала Адельхайда фон Рихтхофен с раздражающе незлобивой улыбкой. – Раз уж вам столь полезны мои советы.

– «Приятны», – возразил Курт. – Увы, не всегда то, что приятно, так уж полезно, чаще наоборот.

– А вы не привыкли уступать, верно, майстер Гессе?

– У меня еще много полезных для здоровья привычек, – отозвался Курт, совершенно неучтиво развернувшись к ней спиной и двинувшись прочь. – К примеру, вечерние прогулки перед сном. До завтра, госпожа фон Рихтхофен.

Позади осталось молчание, однако он сильно сомневался в том, что у этой дамочки подошел к концу запас колкостей. Это добро она производила на месте в неограниченных количествах, как войсковой обоз – камни для орудий. Сегодня на нем явно испытали мелкий калибр, лишь прощупывая броню, каковая начала давать трещины, ибо в одном из утверждений этой особы была немалая правда. Женоненавистником он, разумеется, не стал, однако вполне определенные представительницы дщерей Евиных вызывали в нем теперь раздражение и неосознанное, противное логике неприятие.

Глава 10

В свою гостиницу Курт явился задолго до наступления утра, поняв всю тщетность своих блужданий. В одном графиня Адельхайда фон Рихтхофен (имперская разведка, надо же…) была права: увидеть хоть что-то в переплетении углов и улиц было попросту невозможно; повторить же ее подвиги и взобраться на крыши он действительно не мог – уже через четверть часа проснулась бы половина города, разбуженная топотом тяжелых сапог по крышам над головою. Уснул Курт, как ни удивительно, почти сразу, проспав оставшееся до рассвета время опять без снов и раздумий. Порыв наведаться в «Моргенрот» немедленно Курт преодолел, отметив с очередной порцией недовольства, что и здесь замечание Адельхайды вполне справедливо: говорить о чем бы то ни было с нею не имело смысла до тех пор, пока не получены разъяснения от фон Вегерхофа, чья лояльность удостоверена несомненно.

Однако любопытство требовало удовлетворения, и за завтраком, подозвав к себе владельца гостиницы, Курт непререкаемым тоном велел присесть напротив и ответить на несколько вопросов. Хозяин уже не перечил, послушно исполнив указание, и в его «майстер инквизитор» теперь проскальзывали не пренебрежение и равнодушие, а обходительность и существенная доля опаски.

Для разогрева Курт задал вопрос о примерном количестве постоялых дворов в Ульме, об уровне обслуживания в каждом из них, о расслоении оных на сословные особенности, после чего невзначай поинтересовался личностью графини Адельхайды фон Рихтхофен. Существенного владелец не сумел сказать ничего; «Моргенрот» сдавал комнаты исключительно особам родовитым и имущим, бывало – одну-две на пару ночей тем, кто бывал проездом, чаще – пол-этажа или весь этаж тем, кто являлся в Ульм проведать друзей, не желая при том селиться в их замках, как то было и с графиней фон Рихтхофен. Судя по тому, что слышал владелец, она прибыла навестить родственницу покойного мужа – ту самую вдовствующую баронессу, о коей упомянул фон Вегерхоф. Старуха была одинока уж немалое время, отчего неудивительным являлся тот факт, что молодая графиня пожелала поселиться в отдельности от повествований о былом, ушедшей молодости, нынешней молодежи и подвигах покойного барона. Оставалось надеяться на то, что ночная незнакомка не воспользовалась попросту этой информацией, дабы отвязаться от легковерного следователя…

Либо фон Вегерхоф отдал нарочитое указание впускать майстера инквизитора без прекословий, либо же его челядь испытывала безоговорочное почтение к Конгрегации – отперший дверь слуга на требование впустить лишь послушно кивнул и отступил в сторону, давая гостю войти. К комнате хозяина дома Курт направился один, велев слуге убираться по своим делам, каковой приказ тот, поколебавшись, исполнил.

Стриг сидел у стола спиною к двери и на вошедшего не обернулся, лишь махнув рукой в сторону стоящего перед собою стула:

– Присядь. Судя по тому, что ты явился с утра, у тебя ко мне наверняка есть важный разговор.

Курт, не ответив, прошагал к столу, и, рывком придвинув стул, уселся. Фон Вегерхоф изобразил нарочито приветливую улыбку, на миг оторвав взгляд от шахматной доски перед собою, и вновь обратил взор на фигуры, продолжив расставлять их в нужном порядке.

– Партию? – предложил стриг радушно.

– Знаешь, – отозвался Курт не сразу, – будь ты кем другим, этот разговор я начал бы с хорошего удара в челюсть. Но ведь ты же, гад, увернешься, и я буду выглядеть глупо – еще глупее, нежели минувшей ночью.