Век невинности

Уортон Эдит

Миссис Ачер и Дженни, к примеру, во время своих визитов в Европу настолько сжились с этим правилом, что при встрече с дружелюбными соотечественниками обдавали их таким холодом, что у тех сразу отпадало желание с ними общаться. Обеим дамам даже удалось свести все разговоры с иностранцами к формальному обмену двумя-тремя словами в отелях и на вокзалах. Что касается остальных лиц, принадлежавших к их кругу, то они держались заграницей и вовсе надменно. Так что если миссис и мисс Ачер не удавалось встретить Минготов, Чиверсов или Дедженитов, — месяцы нескончаемых разговоров тет-а-тет были им обеспечены. Но судьба так часто устанавливает свои правила игры! И вот однажды вечером в дверь номера ботсенской гостиницы, в котором остановились наши дамы, постучали.

Дженни, открывшая дверь, увидела на пороге одну из англичанок, проживавших в соседнем номере. Их имена, стиль одежды и социальное положение с некоторых пор стали ей известны. Дамы спросили миссис Ачер, нет ли у них в дорожной «аптечке» линимента. Как выяснилось, ее сестра, миссис Карфри, заболела бронхитом. К счастью, у запасливой миссис Ачер, которая предпочитала путешествовать во всеоружии, всегда имелся полный набор медикаментов, и она нашла в нем жидкую мазь для растирания.

Миссис Карфри и в самом деле серьезно заболела, и они с сестрой, мисс Гарли, с которой путешествовали вдвоем по стране, были бесконечно благодарны миссис Ачер и ее дочери за их помощь. Леди из Нью-Йорка не только снабдили больную необходимым лекарством, но и, окружив ее заботой, предоставили в ее распоряжение свою опытную служанку, которая не отходила от постели миссис Карфри до тех пор, пока та не выздоровела.

Когда мать с дочерью покидали Ботсен, у них и в мыслях не было, что им предстоит снова встретиться с миссис Карфри и мисс Гарли. С точки зрения миссис Ачер, было бы просто нелепо продолжать знакомство с «иностранками», которым они оказали ни к чему не обязывающую услугу, — по существу, врачебную помощь. Но миссис Карфри с сестрой, разумеется, не догадывались о существовании неписаного нью-йоркского закона (а если бы даже догадывались, то, скорее всего, не придали бы ему большого значения) и, чувствуя себя связанными с «замечательными американками» вечной благодарностью, мечтали продолжить знакомство. («Они были так добры к нам в Ботсене!») С тех пор, с трогательной преданностью, сестры старались воспользоваться любой возможностью, чтобы повидаться с миссис Ачер и Дженни во время их поездок в Европу; и всякий раз они проявляли завидную изобретательность, вычисляя, когда американки остановятся в Лондоне — в начале своего путешествия или на обратном пути в Штаты. Их дружба стала настолько тесной, что когда бы миссис Ачер и Дженни ни покидали «Браун-холл», они всегда обнаруживали у его дверей двух любящих их англичанок, с нетерпением ожидающих их выхода. Даже хобби у них были одинаковы: все четверо обожали выращивать папоротники в архаических вазах, плести макраме и вязать кружева; они зачитывались мемуарами баронессы Бансен и обсуждали проповеди главных лондонских пасторов. Как выразилась миссис Ачер, Лондон в ее представлении отныне ассоциировался с миссис Карфри и мисс Гарли; поэтому к тому времени, когда состоялась помолвка Ньюлэнда, между обеими семьями установились такие прочные связи, что всем показалось вполне естественным, что обе англичанки были приглашены на свадьбу. Приехать они не смогли, но прислали в подарок новобрачной коробку очаровательных альпийских первоцветов.

А когда молодожены готовились к отплытию в Европу, миссис Ачер крикнула сыну на прощание:

«Ты должен представить Мэй миссис Карфри!»

Ньюлэнд с женой пропустили мимо ушей эти слова миссис Ачер, долетевшие до них с пристани. Но миссис Карфри, с присущей ей и ее сестре находчивостью, узнала местопребывание молодой четы и послала ей приглашение на званый обед, который устраивала в их честь. Мэй Ачер оттого и нахмурилась, что перед ней лежало это приглашение. Теперь они будут вынуждены срочно перекраивать свои планы, отодвинув в сторону чашки с чаем и сдобные булочки.

«Для тебя, Ньюлэнд, этот визит, возможно, и представляет определенный интерес. Ты ведь с ними знаком! Но я обычно страшно стесняюсь в обществе совершенно незнакомых людей. И потом… что бы мне такое надеть?»

Ньюлэнд откинулся на спинку стула и улыбнулся ей. В то утро она была необыкновенно хороша и, как тогда, на приеме в честь князя, напомнила ему Диану-охотницу. Во влажном английском климате на ее щечках выступил более яркий румянец, а черты ее лица, казалось, несколько смягчились. Но, может быть, она просто сияла от счастья, и этот внутренний свет прорывался наружу, напоминая свет подводного фонаря, пробивающийся сквозь лед.

«Ты не знаешь, что надеть, дорогая? А как же целый вагон вещей, прибывший из Парижа на прошлой неделе?»

«Да, конечно! Я и имела в виду, что мне очень трудно сделать выбор! — Мэй слегка надула губки и призналась: — Никогда раньше не была на званых обедах в Лондоне! И я не хочу выглядеть, как белая ворона!»

Он попытался понять, что ее так беспокоит, и не смог.

«Но разве англичанки не одеваются по вечерам точно так же, как наши дамы?»

«Ньюлэнд! Иногда ты задаешь такие глупые вопросы! Они же ходят в театр в старых бальных платьях и вообще ничего не одевают на голову!»

«Ну, значит новые бальные платья они носят дома!.. Но не волнуйся, миссис Карфри и мисс Гарли едва ли на это способны! Они будут в чепцах и шалях, — причем очень мягких шалях, — моя матушка носит такие!»

«Да, но как будут одеты другие дамы?»

«Не так хорошо, как ты, дарлинг!» — ответил он, недоумевая, когда успело в ней развиться такое болезненное отношение к одежде, — совсем, как у Дженни.

Она со вздохом отодвинула назад свой стул и произнесла:

«Ты очень любезен, Ньюлэнд, но в этом деле ты мне не советчик!»

И тут его осенило.

«Почему бы тебе не надеть свое подвенечное платье? Думаю, ничего зазорного в этом не будет!»

«Ах, дорогой, если бы оно только было здесь! Но я отправила его в Париж, чтобы Ворт обновил его к следующей зиме; я еще не получала его обратно».

«Ну, тогда… — обескураженно развел руками Ачер, поднимаясь из-за стола. — Посмотри лучше, какой густой туман! Если поторопиться, то мы еще успеем заскочить в Национальную галерею и бросить взгляд на картины!»

После трехмесячного свадебного путешествия Ачеры решили вернуться домой. В своих письмах подругам, Мэй сразу же дала им понять, что о такой поездке она «даже не мечтала».

Правда, на итальянские озера они не поехали, поскольку Ачеру вдруг показалось, что его жене нужно нечто иное. Мэй мечтала провести по крайней мере весь июнь в Париже, у французских модельеров, и поработать над созданием новых туалетов, в июле — заняться альпинизмом, а в августе — плаванием. Все ее мечты сбылись. В июне они побывали в Интерлейкене и Гринвальде, а в августе — в маленьком тихом местечке на побережье Нормандии, которое было рекомендовано кем-то из их общих знакомых, как самый подходящий уголок для семейной идиллии.

Как-то раз в горах Ачер показал рукой на юг и сказал:

«Смотри, Италия — вон там!»

Мэй, стоя по пояс в альпийских травах, улыбнулась и заметила:

«Было бы неплохо отправиться туда следующей зимой, если, конечно, ты не будешь занят в Нью-Йорке!»

Но, как выяснилось, Мэй не питала особого пристрастия к путешествиям. Она рассматривала их (если, конечно, у нее была с собой подходящая одежда!), как прекрасную возможность для физических упражнений: ходьбы, верховой езды, плавания. За время их свадебного путешествия она увлеклась новой, захватывающей игрой в лаун-теннис и успела основательно поднатореть в ней.

А когда они вернулись в Лондон, где им предстояло провести еще две недели (Ачер тоже решил обновить свой гардероб), Мэй призналась, что ей не терпится поплавать на яхте.

В самом Лондоне ее интересовали только театры и магазины. Театры произвели на нее куда меньшее впечатление, чем парижские кафе-шантаны. Мэй вспоминала, как они вместе с мужем сидели на террасе под конскими каштанами Елисейских полей и наблюдали сценки из городской жизни. Внизу прохаживались кокотки, шансонье пел песни, и Мэй просила, чтобы Ньюлэнд переводил ей их текст и все разговоры, что он и делал, предварительно адаптируя перевод для нежных дамских ушей.