Век невинности
Шрифт:
«Нет, я остановилась под Ньюпортом, у Блэнкеров. Они живут в замечательном, уединенном местечке в Портсмоуте. Бьюфорт был так любезен, что прислал за мной сегодня утром один из своих прелестных экипажей. Так что теперь я могу взглянуть краешком глаза на один из знаменитых „приемов на траве“, которые так любит устраивать Реджина. Но сегодня вечером я возвращаюсь обратно, в деревенскую глушь. Что мне больше всего нравится в дамах Блэнкер, так это их оригинальность! Представляете, они взяли в аренду старую ферму в Портсмоуте и приглашают туда потрясающих людей!.. — она вдруг вся вспыхнула и, укрывшись под спасительными полями своей шляпы, продолжала: — На этой неделе мистер Агафон Карвер проведет там несколько занятий по углубленному самосозерцанию… Разительный
Выйдя из-под тента, Бьюфорт направился навстречу им по лужайке, — высокий, плотно сбитый, в сюртуке лондонского покроя, застегнутом на все пуговицы. В петлицу была воткнута свежая орхидея (по-видимому, из его собственной оранжереи). Ачер, не видевший его два или три месяца, был поражен тем, как он изменился. Ясным летним днем его костюм выглядел вызывающе, а он сам, несмотря на то, что старался прямо держать свою квадратную спину, казался совсем стариком, напыщенным и пресытившимся жизнью.
О Бьюфорте ходили самые разные слухи. В газетах сообщалось, что весной он на своем новом парусном судне совершил длительный круиз и побывал в Вест-Индии (в его компании во время остановок появлялась некая особа, весьма похожая на мисс Фанни Ринг!). Поговаривали, что этот парусник, построенный на верфях Клайда, обошелся банкиру в полмиллиона долларов и служил образцом невиданной роскоши. На нем даже насчитывалось несколько ванных комнат, сплошь облицованных кафелем. И жемчужное ожерелье, которое он презентовал своей жене по возвращении из этого экзотического путешествия, было таким роскошным, что всем стало ясно: это не что иное, как искупительная жертва. Но Бьюфорт считал себя достаточно сильным, чтобы противостоять любым похолоданиям в обществе по отношению к нему. Впрочем, слухи продолжали распространяться и с Пятой Авеню перекинулись на Уолл-стрит.
Люди терялись в догадках: одни говорили, что Бьюфорт провалил какую-то крупную махинацию на железных дорогах, другие утверждали, что очередная пассия банкира ободрала его, как липку. Так или иначе, всем слухам о своем неизбежном банкротстве, Бьюфорт противопоставлял самые экстравагантные действия: строил новый ряд оранжерей для орхидей, покупал самых дорогих скаковых лошадей или очередную картину Кабанеля для своей картинной галереи.
Бьюфорт приветствовал маркизу и Ньюлэнда своей обычной полупрезрительной улыбкой.
«Хелло, Медора! Как там мои дрожки, делают свое дело, а? Небось, сорок минут, — и вы здесь? Неплохой результат, учитывая то, что вам необходимо поберечь свои нервы!»
Бьюфорт пожал Ачеру руку и, присоединившись к ним, пошел рядом в маркизой, шепча ей что-то на ухо. Маркиза вздрогнула и резко спросила по-французски: «И что вам угодно?» Бьюфорт нахмурился, но не дал выхода своему раздражению; изобразив на лице некоторое подобие улыбки, он повернулся к Ачеру со словами:
«А вам известно, что у Мэй много шансов выиграть главный приз?»
«О, тогда он не уплыл бы из семьи!» — воскликнула Медора, заливаясь серебристым смехом. В тот момент они уже вошли под навес, и миссис Бьюфорт, в белой кружевной накидке, совсем как молодая девушка, окутанная облаком розово-лилового муслина, тепло поприветствовала их.
Мэй Велланд только что вышла из-под тента на лужайку. В своем белом платье с бледно-зеленым поясом, обвязанным вокруг талии, и в венке из плюща, она, как и во время их помолвки на балу у Бьюфортов, напоминала все ту же богиню, равнодушную Диану. В перерывах между стрельбой в ее глазах не блеснула ни одна мысль, и сердце ее продолжало биться ровно, не подвластное чувствам. И хотя ее мужу было известно, что она способна глубоко мыслить и чувствовать, но створки раковинки захлопнулись снова, не впуская в ее внутренний мир новые ощущения.
Она вышла на беговую дорожку с луком и стрелой в руке и, натянув тетиву, встала у меловой разметки. Ее движения настолько были полны классической грации, что по рядам зрителей при ее появлении пробежал шепот восхищения, и Ачер вновь ощутил радость собственника, обладающего редкостной драгоценностью. С ней состязались миссис Реджи Чиверс, дочери мистера Мерриса, розовощекие Торли, Деджениты и Минготы. Слегка наклонив головы, темноволосые и золотоволосые, они образовывали живописную группу, стоя у меловой черты в муслиновых платьях всех цветов радуги и шляпках, украшенных пышными венками. Все они были молоды, прекрасны и купались в золотом солнечном сиянии. Но ни одна из соперниц Мэй не могла похвастать той почти сверхъестественной легкостью, с которой его жена, подобно бессмертной богине, согнула лук. Прицеливаясь, она чуть сдвинула брови.
«Да! — протянул Лоренс Лефертс. — Им всем далеко до нее. Взгляните, как она держит лук!»
«Согласен, — отозвался Бьюфорт. — Но это — единственная цель, которую ей суждено поразить…»
Ачер почувствовал внезапное раздражение. Несомненно, хозяин дома, в который они были приглашены, сказал только то, что могло прийтись по душе любому мужу. Тот факт, что неотесанный выскочка, не отличавшийся благонравным поведением, намекнул на недостаток привлекательности его супруги, лишний раз доказывало, насколько она чиста. И все же эти слова заставили его сердце сжаться. Что, если ее совершенная, но холодная красота была лишь занавесом, за которым зияла пустота? И когда Мэй, невозмутимая и румяная, направлялась к мишени, чтобы посмотреть, каков результат, он вдруг подумал, что никогда не приоткрывал этот занавес.
Она принимала поздравления своих соперниц и болельщиков с присущей ей простотой, и в этом был весь секрет ее очарования. Никто ей не завидовал, поскольку все понимали, что Мэй философски относится к своим успехам и поражениям. Но когда глаза ее встретились с глазами Ачера, ее лицо вспыхнуло от удовольствия, потому что они светились радостью.
Повозка миссис Велланд, запряженная пони, дожидалась молодую пару у ворот. Они забрались в нее и покатили домой, причем Мэй взялась сама управлять ею, а Ачер сел рядом.
Полуденное солнце ярко освещало лужайки и придорожные кусты. Беливью-авеню заполонили экипажи, в которых сидели нарядные леди и джентльмены, возвращавшиеся домой после состязаний по стрельбе из лука у Бьюфортов или после традиционного выезда на побережье. Повозки, двуколки, дрожки и ландо сомкнули плотные ряды так, что яблоку негде было упасть.
«Почему бы нам не навестить бабушку? — спросила Мэй и добавила: — Я хочу показать ей приз! До обеда еще столько времени!»
Ачер молча кивнул, и повозка свернула на Наррагансет-авеню, пересекла Спринг-стрит и выехала на дорогу, которая вела к скалистому берегу, поросшему вереском. В этом непрестижном районе и поселилась Кэтрин Великая, никогда не останавливавшаяся перед людской молвой и большими расходами. Еще в годы своей молодости она выстроила на заброшенном пустыре коттедж из бруса, с остроконечной крышей и с видом на залив. Веранда дома, стоявшего посреди дубравы, нависала над крутым обрывом. Дорога, по которой они ехали, петляла между металлическими вазонами и голубыми стеклянными шарами, разложенными в цветнике из герани; она спускалась к входной двери в коттедж, полированной под орех и как нельзя более удачно гармонировавшей с полосатой крышей веранды.