Век перевода (2005)

Витковский Евгений Владимирович

ДЖЕЙМС ХОГГ (1770–1835)

ДОНАЛЬД МАК-ГИЛЛАВРИ

Дональд шел в горы, голодный и хмурый, Дональд спускался вниз, тощий и ярый, Гнезда кукушкины вычистить правильно. Славьтесь, король и Дональд Мак-Гиллаври! Стань при весах ты, Дональд Мак-Гиллаври! Стань при весах ты, Дональд Мак-Гиллаври! Уравновесь чаши ты правильно. Выкинь фальшивку вон, Дональд Мак-Гиллаври. Дональд вновь в горы бежал, как помешанный. Как сумасшедший, гадюкой укушенный, Ждут не дождутся все Дональда лодыри. Славьтесь, король и Дональд Мак-Гиллаври! Стань же ткачом ты, Дональд Мак-Гиллаври! Стань же ткачом ты, Дональд Мак-Гиллаври! Мерою меч свой выбери правильной, Смерь их по полной, мой Дональд Мак-Гиллаври. Знают меч Дональда хищники наглые, Грыз Дональд кости голые с голоду, Нету вернее всем вигам погибели, Чем беспощадный Дональд Мак-Гиллаври. Стань же портным ты, Дональд Мак-Гиллаври! Стань же портным ты, Дональд

Мак-Гиллаври! Крой их, и шей их, и вымечи правильно. Славьтесь, Иаков и Дональд Мак-Гиллаври! Дональд не любит слова неповадные, Вигов, их визга, их нововведения. Время их вышло; они с ним не справятся. От его кары они уж не скроются. Стань чеботарь ты, Дональд Мак-Гиллаври! Стань чеботарь ты, Дональд Мак-Гиллаври! Сшей их, прошей их, подбей их по правилам. Славьтесь, Иаков и Дональд Мак-Гиллаври! Дональда смяли посулами льстивыми, Дональда взяли обширными землями, Много обетов, да ждется суленое. То-то скор Дональд на слово соленое. Стань же ты дьяволом, Дональд Мак-Гиллаври! Стань же ты дьяволом, Дональд Мак-Гиллаври! Бей их, отступников, жги, чтобы сгинули. Славьтесь, Иаков и Дональд Мак-Гиллаври!

ДЖЕРЕМАЙЯ ДЖОЗЕФ КАЛЛАНАН (1795–1829)

ГУГЭН БЭРРА

Средь вод Гугэн Бэрра есть остров зеленый, Его нежит Аллуа волной оживленной; В краях горных Десмонда сотни потоков Сбегают в то озеро с горных истоков. Здесь ясень растет, и обвислая ива Игру резвых волн наблюдает бранчливо; Они же, как дети, не вняв брани липкой, Улыбку восхода встречают улыбкой. А холмы окрест — вырывает их пламя Из тьмы, когда бури полощется знамя. И воды несутся под рев грома гневный, Как кланы с высот на зов битвы вседневной; И ярким огнем гребешки волн сверкают, И криком орлы Муллах весь оглашают. Едва ли то место на свете известно, Что было б, как остров сей, барду прелестно! Бывало, как солнце зависнет над Клэрой И вереск осветит на склонах Иверы, Спешил я к тебе, милый остров, из дому Воздать свою почесть приюту благому И вспомнить о бардах твоих, что толпою, Собравшись на пустоши иль за скалою, Решили бежать от саксонского гнета И песней последней пронзили высоты. О лиры сыны! В том краю одиноком Сколь горд я бывал тем, что в сонме высоком Певцов, чьею музыкой Эрин гремела, Лишь я разбудил ее арфу умело, И сызнова слились с журчаньем потоков Мелодии древние горных чертогов, И снова преданья седые восстали С одра своего, где туманы блуждали. Последний из бардов! ужели открыл я Огонь твоей арфы, души твоей крылья? В тот час, как сгустились в стране злодеянья. Лишь песен твоих мне светило сиянье, Жива здесь еще молодая свобода, Что глас возвышает на горы и воды, Взойдет звезда запада славным обетом И землю зальет своим солнечным светом. Я тоже прейду, — но меня вспомнят снова, Когда встанет Эрин и сбросит оковы; Придет Менестрель вешней, майской порою С прекрасной свободной душой молодою Слезу уронить над моею могилой Там, где Эйвон Буи волной плещет милой, Иль скромный венок бросить в реку сердечно На память об арфе, уснувшей навечно.

ПЛАЧ

Воспрянь, о лира, хоть тебе не вторит голос юн, Покуда сила не ушла незримая из струн; Слабеет жизни огонек в груди моей больной, И всё ж взыграй, и после я улягусь на покой. Ужель умру? Да будет так, и лучше я усну, Чем с миром и судьбой вести бессрочную войну. Приди же, хладный сон, укрой в объятиях скорей От сгинувших надежд и грез, немеркнущих скорбей. Но если б жить — чтобы подчас могучий песен вал, Пронзенный светом золотым, в груди бы вырастал; Но если б жить — чтоб самому прервать той песни сон, Чьи звуки образом моим наполнят Альбион. О, если б храбро биться я на поле бранном мог, Я славу бы себе стяжал или в могилу лег; Назвать бы мог тебя своей, всем существом любя, Или с улыбкою почил, погибнув за тебя. Но поздно, взяли верх они, и близок мой закат, Вовек не сжать мне той руки, не встретить милый взгляд. В собраньи будущих певцов мне песней не вспарить. Усни же, арфа, навсегда, оставь меня грустить! Пусть выигрыш их, но, Мэри, им не удался расчет — В руинах сердца моего любовь еще живет. От мысли этой можешь ты душою восскорбеть — Что тщетно пел я, зря любил, — и должен умереть! О Англия, каких обид в душе ни воскрешай, Тебя люблю, отечество, прелестных песен край, У гроба тешит мысль одна — мне спать в земле отцов, Как менестрелю, и лежать средь вольных храбрецов.

HUSSA THA MEASG NA REALTAN MORE [4]

Любовь моя, мой вечный свет, Тобой надежно я одет; Хоть длились годы муки злой, Всё помню вздох прощальный твой И в сердце сохраняю взор Hussa tha measg па realtan more. Счастливый день был недалек, Но тут вмешался хмурый рок: Пускай вблизи уж не сверкнуть Лучу, что осветит мой путь, Люблю судьбе наперекор Hussa tha measg па realtan more. Иных красот мне свет блистал И хоть собою завлекал, Всё крепче я любил взгляд твой, Улыбку, образ колдовской; Сияй — храню я в сердце взор Hussa tha measg па realtan more.

4

Ты, чье место среди величайших планет (ирл.).

ЭДМУНД

УИЛЬЯМ ГОСС (1849–1928)

СБОР ОПИУМА

Средь горных пастбищ, где озера спят В Карагиссаре, не найдя свой сток, Вдоль речек, что в снегах берут исток, Седые маки на ветру дрожат. Но мнет весна хмельная их наряд, Последний обрывая лепесток, И вот, когда тому приходит срок, Головки маки зрелые клонят. Их в сумерках крестьяне надсекут Неглубоко умелою рукой И сок точить оставят под луной; А поутру неспешно соберут Сок, бурою запекшийся росой, Что сон приносит крепче всяких пут.

АЛЬФРЕД ЭДУАРД ХАУСМЕН (1859–1936)

***

Случится звездопад, Звезда ль падет одна, Но звездных мириад Всё так же высь полна. Не выправит весь труд Извечный недочет; Дожди над морем льют, Но соль в нем не прейдет.

***

Исчезнут скал пласты И вера тоже; Дерн надо мною ты Не трогай всё же. Узлы любви плетут, Расстаться чтобы. Подруга ляжет тут, Кто лгал до гроба.

***

Что за грешника младого там в наручниках ведут? В чем таком он провинился, что кругом его клянут? Отчего по виду скорбен он едва ли не до слез? Знать, свободы ему стоил небывалый цвет волос. Оскорбителен природе человека сей окрас, За него во время оно вздернуть следовало враз; Впрочем, виселицу вряд ли стоит принимать всерьез, — Вот содрать с него бы кожу за ужасный цвет волос. В поведеньи его воля чрезвычайная видна — Красить голову украдкой в невозможные тона; Но ведут его без шляпы, чтобы громко произнес Приговор судья суровый за отвратный цвет волос. Осужден топчак давить он иль трепать канат морской Иль долбить в Портленде камень что в мороз, что в лютый зной, А в свободных промежутках может этот камнетес Возводить хулу на Бога за несчастный цвет волос.

Евгений Галахов^{7}

РОБЕРТ БРАУНИНГ (1812–1889)

ВИДЕНИЕ ИОАННА АГРИКОЛЫ

Над нами высь, и я в ночи Сквозь горний свод гляжу туда; Ни солнце, ни луны лучи Мне не преграда; никогда Мой взор не отвлечет звезда, Затем что к Богу я стремлюсь, Затем что к Богу — этот путь, Затем что духом я томлюсь — Будь эта слава иль не будь, Я упаду к Нему на грудь. Я, как всегда, лежу без сна, Его улыбкой озарен; До всех светил, еще когда Воздвигнут не был небосклон, Во мне дитя замыслил Он. Он жить назначил мне вовек, Всё в жизни вплоть до пустяка Предначертав; да, Он предрек, Что ляжет так моя рука, Пред тем, как начались века. И, этой жизни дав исток, Укоренив, велел расти Навек безвинным, как цветок, Что может вянуть иль цвести, Не зная своего пути, Чтоб мысли, речи и дела В Нем множили любовь ко мне — К душе, что создана была, Чтоб что-то Он обрел вовне, Ему врученное вполне. Да, да, коль древо ждет расцвет, Ему не повредит сорняк! Когда б — Господь мне дал обет — От всех грехов вкусил я, как Вкушают ядовитый злак, Вся скверна силой естества В блаженство б обратилась вмиг; Но гибнет сорная трава, Чей лист под росами поник, Коль он для этого возник. Когда вкушаю я покой Средь нескончаемых отрад, Я вижу — огненной рекой, Лишь стоит долу кинуть взгляд, Сонм тех злосчастных кружит ад, Кто жаждал, чтоб их жизнь была Чиста, как дым от алтаря, Чтоб Бог избавил их от зла, Пусть к ним любовью не горя; И все труды пропали зря. Мудрец, священник и аскет, Монах, монахиня — без сил; Спасенья мученику нет, И Бог ребенка осудил До сотворения светил! Но — как бы смел я вознести Ему хвалу, когда бы мог Постичь безвестные пути И, за любовь внеся оброк, Войти в заоблачный чертог?

АЛЬФРЕД ЭДУАРД ХАУСМЕН (1859–1936)

ПАСХАЛЬНЫЙ ГИМН

О, если Ты в сирийской спишь сени, Не зная, что вотще окончил дни, Не видя ни огня, ни темноты Той злобы, что смирить пытался Ты, Но лишь раздул на множество годин, Спокойной ночи, Человечий Сын. Но если Ты покинул гроба тишь, И подле Вседержителя сидишь, И помнишь Ты в обители высот, Как лил Ты слезы и кровавый пот, Как нес Ты крест и как Твой взор угас, Склони его с небес, спасая нас.

ГОТФРИД БЕНН (1886–1956)

***

Сколько б ни стоял ты у порога, Мой порог не будет перейден. В дом ко мне заказана дорога, Этот дом — для тех, кто здесь рожден. Если путник изнемог от жажды, Я наполню чашу — посмотри! Но лишь раз. Не спрашивайте дважды — Дверь опять замкнется изнутри.