Упорно море тьмы рычало этой ночью.Внизу, среди теснин, обвалы грохотали.И над предгорьями разорванные клочьяЗловещих черных туч, как призраки, летали.И ветер темноту набухшими кускамиВзрезал, распарывал, о скалы бил с размахаИ, пьяный, гнал ее огромными прыжками,Как банду буйволов, ревущую от страха.Как некий жуткий зверь, трясущийся в падучей,Вся ощетинившись и небо скрыв стеною,Огромная гора вставала грозной кручей,Гудела, пенилась и брызгала слюною.Я вслушивался в гул, как в сладостное пенье.Как глас божественный, гремела непогода.О молодость! О страсть! Заветные виденья!О хоры дивных труб, предвестники восхода!И в бездне адовой чудесно невредима,Сквозь вопли смертные, тоску и содроганьяМоя душа, легка и неостановима,Взлетела в вышину, в небесное сиянье.И ночь угрюмая тогда проговорила:«Жизнь будет радостна! Откройте двери шире!»И буря, хрипло взвыв, за нею повторила:«Люби! И растворись в гостеприимном мире!»Тысячелетие прошло среди скитаний.О ужас! Там же
я! Рассвета жду я снова.Но слышу эхо лишь отчаянных рыданийИ яростных теней падения глухого.
Последнее видение
Повисла тишина недвижной пеленою,Холодный лик земли безжизнен и суров.В огромных застругах торосистый покровВсе океаны сжал корою ледяною.Погребены в снегу былые города,Не скажет цепкий плющ, руину обвивая:Здесь некогда вовсю кипела жизнь живая!И память тех времен исчезла без следа.В открытом море бриз валов уж не погонит.Лесов шумящих нет. И зверь, и человекОт кары тяжкой — жить — избавлены навек.Пустыня мертвая и звука не проронит.Как жалкий огонек, внесенный в древний склеп,Чуть теплится, дрожа и тьмы не освещая,Так Солнце бедное, Земли не замечая,Трепещет в пустоте. И взор его ослеп.Всё ненасытное чудовище пожрало.О звезды дальние, оно и вас пожрет,Вам трепетать теперь, ваш близится черед,Уже вблизи Земли осталось пищи мало.Неужто больше нет на свете ничего?Любви, в единый миг весь мир перелетавшей?Души измученной, но мыслить не уставшей?Элизия теней? Насельников его?Без эха сгинули в чернеющем провалеБесчисленных племен живые голоса,Туда же канули святые чудеса.В одной могиле их века замуровали.О светлый камертон античного стиха,Творец цветов и рос, возделыватель хлеба,О Солнце! Уходи с обугленного неба,Погасни, как костер ночного пастуха.Что медлишь ты? Земля — давно уж труп холодный.Иди за ней. Умри. Чего еще ты ждешь?От праха золотой свой пояс отряхнешь —Планеты полетят дорогою свободной.Там, друг за другом вслед вращаясь в пустоте,Неисчислимых солнц сверкают мириады.Но, обезумев, прочь стремятся звездопадыК безмолвной пропасти, к священной темноте.Их ждет слепая Ночь, простое Постоянство,Бесформенная тьма, бесплодье, чернота,Где в неподвижности живет одна тщетаТого, что знали мы как Время и Пространство.
Сон кондора
За Кордильерами, над черною ступеньюОтвесной лестницы, воздвигнутой в верхах,Над цепью конусов, что прячут в облакахКровавокрасных лав привычное кипенье,Огромный Кондор, вширь раскинувшись, парит,На всю Америку он смотрит с безразличьем,И солнца алый диск в зрачке стеклянном птичьемУгрюмым отсветом безжизненно горит.Предгорье тени уж в объятья заключили.Давно померкла степь. Нависшею стенойС востока темнота охватывает Чили,Великий Океан и светлый крут земной.Всё тяжелее мрак. В движеньи торопливомНочь ширится, растет, окутывает тьмойПустыню, скалы, снег, весь материк немой,Затапливая их бушующим приливом.Потоком воздуха над Андами влеком,Как некий дух, один, он ждет ее прихода.И Ночь приблизится. И с воем непогодаЕго настигнет вмиг и скроет целиком.Всё оперение на нем тогда восстанет.И клекот радостный разносится окрест.И шею лысую он к дальним звездам тянет,В бездонной пропасти увидев Южный Крест.И он прощается с ветрами низовыми,Взмывая вверх от них, он яростно хрипит.И в мертвой вышине, расправив крылья, спитМеж темною землей и звездами живыми.
Ехидна
Когда входили в мир Титаны и Герои,Полурептилией с чешуйчатым хвостомИ полунимфою с сияющим лицомЕхидна родилась в пещере Каллирои.Отец ей Крисаор, — и ею в свой черед,Пятидесятиглав, пытаем вечным гладом,Рожден был Кербер-пес. За Леты черным хладомНепогребенных он терзает и грызет.Ей Гея древняя в ущельях АримосаОдну из пропастей цветами заплела.Там, в глубине ее, Ехидна и жила,Розовогуба и божественноголоса.Пылает в вышних свет, и всё озарено:Стесненье скал и ключ, таинственный и чудный,Соленый океан и город многолюдный,В пристанище ж ее всё немо и темно.Но только лишь Гермес коров погонит алых,Клубящаяся тьма внезапно оживет,И, тщательно укрыв пятнистый свой живот,Она появится в раздвинувшихся скалах.Пленительная грудь ее обнажена,По мраморным плечам волос спадают волны,Ее уста дрожат, искристым смехом полны,И светоносный лик сияет, как луна.Она поет — и ночь плывет среди гармоний,Рычанием из тьмы ей отвечает лев,И корчатся юнцы, желаньем закипев,И муки их страстей томительней агоний:— Придите, юноши! Невинна, молода,Ехидна славная к себе вас призывает,Румянец пурпурный ее ланит пылает,И чернь ее волос сверкает, как слюда.Из всех счастливее — те, кто любить способны.Их огненным вином Ехидна напоит,Оно горчайшую печаль их утолит.Вкусившие его — навек богоподобны.Очнетесь посреди небесной синевы,Там кровь бессмертная наполнит ваши жилы,Там повстречают вас Олимпа старожилы,Среди живущих всех блаженнейшие — вы!Ночная тень бежит сияющего взора,Лобзаниям моим числа и меры нет.Вам будет колыбель — неугасимый светИ сладострастия бездонные озера. —Так их зовет она, бесчувственна к мольбе,По брюхо вся в крови, утрюмоогнеока.А пропасть черная разверзлася глубокоИ поджидает их, уверена в себе.Ночниц бесчисленных безумно трепетанье,Когда их полымя манит к себе, губя.Они кричат: Я бог! И я люблю тебя!И греет хладную их теплое дыханье.О тех, кого она в объятья приняла,Уже потом нигде и слуху не бывало.Их плоть прекрасное чудовище пожралоИ время кости их оттерло добела.
Fiat nox
Смерть
вездесущая похожа на прилив,Не медля, не спеша, куда ни хватит взора,Вода всё ширится и требует простора,Лишь на вершинах скал свой ход остановив.Надежда счастья нам — столь шаткая опора,Столь тяжек век тоски и столь нетороплив.Но счастье и тоску, во мрак святой вступив,Как странный сон во сне, мы позабудем скоро.О сердце бедное! Сгораешь ты, любя.Томимо злобою, ты страждешь и бунтуешь,Свободы жаждая — оковы ты целуешь!Гляди! Огромный вал несется на тебя!Мучений стихнет ад, когда через мгновеньеНахлынет черное, священное забвенье.
Воющие парии
Горам в туманной мгле не превозмочь дремоты.В пучину погрузясь, шар знойный отпылал.Но море буйствует, за валом гонит вал,И пенные у скал ревут водовороты.Всё громче слышится протяжный вой в ночи.В бездонной вышине клубится мрак беззвездный.Из тучи выскользнув, как некий призрак грозный,Угрюмая луна льет тусклые лучи.Запечатленный лик, оскаленный, коварный,Осколок брошенный, давно погибший светВ молчаньи мертвенный рассеивает светС орбиты ледяной на океан полярный.А дальше к Северу, в недвижной духоте,Простерлась Африка в тени, как в благостыне.Там голодают львы в дымящейся пустыне,Вблизи озер слоны уснули в темноте.Средь остовов быков, за линией прибояНа пляже гнилостном собаки собрались.Но падали не жрут и морды тянут ввысь,То жалобно скуля, то заунывно воя.В безмолвном ужасе застыли тут и там,Зрачки расширили, дрожат от лихорадки,Сидят на корточках и бьются как в припадке,Прижав свои хвосты к облезлым животам.Морская пена к ним приклеилась клоками,Все позвонки видны под шкурою худой.Когда взыгравший вал их обольет водой,Собаки скалятся и лязгают клыками.Под светом пепельным блуждающей луныВ уродливых телах что плачут ваши души?Что жметесь в страхе вы на самой кромке суши?О чем вы воете? Какой тоской полны?Не знаю и сейчас! О, дикие собаки!Пусть много солнц с тех пор утратил небосвод,Но всё мне слышится: у края черных водСквозь толщу лет былых вы воете во мраке!
Разгорается свет. Вот всё ярче восход.Шепчет счастье: «Я рук уж твоих не миную»,И беглянки-надежды, как в пору былую,Вкруг меня вновь не прочь закрутить хоровод.Нет — иронии жалкой с губою поджатой!Да рассеется морок погибельных снов!Да рассыпется ворох погубленных слов,Где господствует ум над душою крылатой.Не ищу я забвенья в грехе пития,И спокойно, не с стиснутыми кулаками,Разминусь я со встреченными дураками:Поостыла давно уже ярость моя.Я прошу, чтобы Он, весь лучащийся светом,Мою черную ночь осветил бы до дна,Чтоб впервые, как милость, была мне данаТа любовь, что улыбкой бессмертья согрета.За очами, где теплится тихий огонь,Я отправлюсь вослед по кремнистым дорогам.Я пройду напрямик и по горным отрогам,Если чувствовать буду твою я ладонь.Или попросту так: без сомнений тяжелыхЯ иду к своей цели дорогой прямой.Знаю: каждый мой шаг предначертан судьбой,Знаю: радостный долг мой в сраженьях веселых.Ну а чтоб скоротать нам длинноты пути,Пару песенок новых тебе напою я,Благосклонно послушаешь — буду в раю я,Лучше рая мне, право, нигде не найти.
К верхам далеким тянется распад,Чтоб в глубину басов уйти. И нотУжасных тех вовеки не прейдетСогласие. И в смерти есть свой лад.Но он не слышен тем, кто знает гладПреступных мыслей. Их удел — тоска.И правда не прейдет. Но как хрупкаЛюбая ипостась ее! От грядВчерашних туч не видно и следа.Исчез и белый многоглавый град,Воздвигнутый как будто на векаНа месте леса. Рухнул он, когдаРаздался крик, и скрытая рукаВдруг стерла всё, коснувшись наугад…
Верно, в осени просторной что-то родственно со мной —Образ, облик или строй.В рифму сердце говоритС желтым, пурпурным, багряным, что сейчас вокруг горит.И клена яркий всполох меня пробудит вдруг,Как труб призывный звук.Мой дух уж за холмом,Что весь в замерзших астрах, как в облаке седом.Кровь цыганская бунтует в октябре всего сильней.Отзовись и следуй ей.Она ходит по холмам.Сзывает всех бродяг по именам.
Великое возвращение
(Молитва язычника)
О нет, я не боюсь. Я неустаннымСтал соглядатаем твоих чудес,Когда впервые прошептал: «Как странно»,Войдя ребенком в заснеженный лес.И я всё тот же! Как бы сиротливаЗемная наша гавань ни была,Пусть из нее во внешние проливыЛюбовь моя навеки перешла —К тебе тянусь сыновнею душою,И ты, как мать, склоняешься ко мне,Я слышу тот же голос, что пороюБывает слышен травам на холме.Когда, тебя не ощущая рядом,Покинутый, я зарыдал в тоске,Ободрили сочувствующим взглядомМеня леса. На древнем языке,Понятном только звездам и закатам,Приязненно со мною говоря,Утешил ветер, приобщив к крылатымСловам таинственного словаря.Не дай, когда последний вихрь завоет,Мне смертный холод встретить одному —Пускай меня твои объятья скроют,Не подпустив сгустившуюся тьму.Пусть ураган, трубя освобожденье,Бессилен будет твой нарушить строй,И пусть во мраке, посреди смятенья,Сияет ровным светом твой покой.