1Император Нап собрался в поход,Барабан гремит, труба зовет.Под лазурью небес зелена трава.Морблё! Парблё! Коман са-ва!Вперед! Нас ждет Москва!2Несметное войско — солдат не счесть!Приятной прогулки к далекой Москве!Дюжина маршалов во главе,Герцогов ровно двадцать шестьИ короли — один или два.Рысью вперед! Зелена трава.Морблё! Парблё! Коман са-ва!Нас ждет не дождется Москва!3Здесь и Жюно, и маршал Даву.Вперед на Москву!Тут же Домбровский, и с ним Понятовский,И маршал Ней, что всех сильней.Генерал Рапп тоже не слаб,А главное — сам великий Нап.Птички поют, зелена трава,Морблё, парблё, коман са-ва!Рысью вперед! Ать-два!Кружится от радости голова,И манит к себе Москва.4Император Нап такой молодец!Мистер Роско напутан вконец.Джон Буль, — говорит, — он тебя покорит,На колени пади, преклони главу,Мошной потряси, замиренья проси,Ведь он идет на Москву!С ним поляки воспрянут, дрожать перестанут,Поколотит он русских, проглотит прусских. —Солнышко светит, пышна трава.Морблё, парблё, коман са-ва!Узнает Напа Москва!5И Генри Брум, сей глубокий ум,Сказал, как узнал про поход на Москву:С Россией покончено, господа!Конечно, и Лондон ждет беда —Ведь Нап заявится и сюда,Но это лишь с одной стороны,А с другой стороны, мы понять должны:То, что русским плохо, — не повод для вздоха,Пусть каждый рассудит — что будет, то будет,И всё это к лучшему по существу. —И мистер Джефри, исполненный сил,Это мнение полностью разделил.А голосом Джефри вещает сам рок:Ведь он издает «Эдинбургский пророк».Этот журнальчик в синей обложкеНе обойдешь на кривой дорожке —Он знает грядущее, ведает сроки,Этот журнал — Закон и Пророки.Морблё, парблё, коман са-ва!Весомы его слова.6Войска идут, их русские ждут,Они не могут парле-франсе,Но драться отлично умеют все.Но уж Нап коль взялся, вперед прорвался.Над зеленой травой небес синева,Морблё, парблё, коман са-ва!Взята французом Москва!7Но
Нап не успел оценить подарка,Стало в Москве ему слишком жарко,После стольких стараний такой удар:Пылает московский пожар!Небо синеет, растет трава,Морблё, парблё, коман са-ва!Покинута Напом Москва!8Войско в обратный путь пустилось,Тут на него беда и свалилась:Ермолов, Тормасов и Балашов,И много других с окончаньем на «ов»,Милорадович и Юзефович,Да заодно уж и Кристафович,И много других с окончаньем на «ович»,Голицын, Дедюрин, Селянин, Репнин,И много других с окончаньем на «ин»,А также Загряжский, Закревский, Запольский,И Захаржевский, и Казачковский,Волконский, Всеволожский и Красовский,И куча других на «ский» и на «овский».Много было тут русских фамилий,Очень Напу они досадили:Дохтуров полечил его,Потом Горчаков огорчил его,И Давыдов слегка подавил его,А Дурново обдурил его,А Збиевский сбил с ног его,А Игнатьев погнал его,А Кологривов в гриву его,А Колюбакин в баки его,А Рылеев в рыло его,А Скалой по скуле его,А Ушаков по ушам его.А последним шел седой адмирал,Страшней человека никто не видал,А уж имя его — читатель, прости —Мне не написать и не произнести.И обступили бедного Напа,И протянули грубые лапы,Да как погнали его по росе.Вот такое вышло парле-франсе.В глазах зелено, на губах синева,Морблё, парблё, коман са-ва!Такое вышло парле-ву.Попомнят французы Москву!9Тут, словно мало прочих невзгод,Русской зимы наступает черед.Нет у трескучих морозов почтенияК сану и славе военного гения,Что блестящих побед одержал столь много,Веруя в счастье свое, а не в Бога,А ныне живой ушел едва.Над белым снегом небес синева.Морблё, парблё, коман са-ва!Далеко осталась Москва.10Что же он сделал, великий Нап,Когда в русских снегах ослаб и озяб?Он решил, что дрожать и мерзнуть ему,Как простому солдату, совсем ни к чему,Подвергая риску в неравном боюДрагоценную шкуру свою.Пусть другие рискуют своей головой,Пусть гибнут они, был бы я живой!И, бросив армию средь невзгод,Поскакал во всю прыть вперед.Морблё, парблё и парле ву!Кончен поход на Москву.11Да, в Москве он согрелся, пожар кляня,А потом ему холодно было.Но есть пламя жарче земного огня,Холодней России — могила.Коль правду нам Папа Римский твердит,Есть место, где огнь негасимый горит.Морблё, парблё, коман са-ва!Коли правда душа по смерти жива,Он к хозяину своему попадет,А хозяин его прямо в печь метнет,А из той печи, кричи не кричи,Вот беда, не сбежать никуда.Из Чистилища Нап, уж поверьте вы,Не сбежит, как сбежал из Москвы.
Коли хочешь вести любви моей счет,Ты новые мысли сперва сочти,Что на землю несетСвежевыпавший год,Снежно-белых и черных мгновений полет,Что Вечность выронила из горсти, —Коль вести любви моей счет.Коль хочешь вести счет любви моей,Ты хрустальный звон сочти тогдаВечерних дождей,Небесных гостей, —Сколько сияющих бусин-вестейНижет на луч золотая звезда?Столько возьми и любви моей.
Любовь мертвеца
Мертвец девицу полюбил.К ее изголовью он приходил,Скользя во мраке ночном,И пел ей с негой и страстью, какойНе ведать вовеки любви живой,Он пел ей всё об одном.Могильные змеи сладкий ядВ призывной песни своей таят,В склепах среди костей их приют,«Умри поскорей!» — поют.Оставь свое тело, иди со мной.Сладко обнявшись лежать под землей,Под крышкой свинцовой тепло вдвоем.Земля обоймет, убаюкает нас,Века пролетят, как единый час.Оставь свое тело, пойдем!Могильные змеи вкрадчивый ядВ призывной песни своей таят,На кладбище средь черепов их приют,«Умри поскорей!» — поют.
Праздная любовь
Он.Хочешь, я первой любовью буду, первой любовью твоей?Я в сладкий плен на бархат колен перед тобой опущусь,К твоим драгоценным ногам цветком головы прижмусьИ поклянусь, что одним томлюсь всё пламенней и нежней.От любовной тоски —Твоих розовых губ лепестки.Она.О да, хочу, ты первым будешь, первым любимым моим.Я тебя с колен подыму и к груди цветок головы прижму,Целуй без счету мои глаза, и губ я не отниму,Никто в тот час не увидит нас, тайну мы сохраним,И ты не покинешь меняДо нового дня.Он.Нет, лучше второй я любовью буду, вторым меня назови.Я поздней ночью в твое окно тихонько постучу,За полог твой прокрадусь тайком, и мы погасим свечу.И я до утра останусь с тобой в тесном кругу любви,В кольце твоих рукПод сердца стук.Она.О да, лучше стань у меня вторым, второй любовью моей.Я тихого стука в окно дождусь, ты войдешь в светлицу мою.Как апрельский дождь поит цветы, так я любовь твою пью.До самой зари ты будешь со мной, я сожму объятья тесней.Руками огражу,Заворожу.Он.Нет, я хочу быть третьей любовью, третьим хочу я стать.Тебя у лесного ручья в глуши за купаньем подстерегу,В охапку схвачу, на коне умчу, не споткнется конь на бегу.Твои плечи нежны, слова не нужны, молча буду тебя обнимать.И ты в тишинеПокоришься мне.Она.Если так, ты не будешь любимым моим, любимым тебе не быть.Коли первым придешь, посмеюсь над тобой, израню тернием грудь.Коль вторым придешь — прогоню, осрамлю, ты в дом мой забудешь путь.Ну а третьим придешь — прямо в сердце нож обещаю тебе вонзить.А после умру, скорбя,Оплакав тебя.
Воскресный благовест плыветИ вдаль, и ввысь, под небосвод.В долинах и над гладью водТрезвон веселыйПоет и к радости зоветЛуга и села.Отдохновенье от трудовВсем возвещает этот зов —Вкусят заслуженных плодовНа вольной волеИ горлица в тени садов,И пахарь в поле, —А он привык за много летШесть дней подряд вставать чуть свет,К безделью же привычки нет,И, впав в истому,Слоняется, полуодет,С утра по дому.Жене заботы через край:Детишек в церковь собирай,То приструни, то приласкай,Одень на славу,Сластей в кармане припасайНа всю ораву.Вот к церкви девушки спешат,И юбки нижние шуршат.Корсетом пышный стан зажат,Во взорах нега,Рубашки складочки лежатБелее снега.Хозяин, шествуя, брюзжит,На пыль дорожную сердит —Мол, что у башмаков за вид! —Ведь он скупенек:И вакса тоже, говорит,Чай, стоит денег!Вот Марджет — нет ее резвей —В зеленой юбочке своей,И Дейви Кротс под ручку с ней,Тряся вихрами, —Бегут вперед, чтоб всех первейЯвиться в храме.За ними — наш добряк с женой.Костюм напялил выходной,Цилиндр на голове — такойОн франт сегодня! —Манишка блещет белизнойВ честь дня Господня.Вот и церковные врата:Все в сборе здесь, толпа густа,Приветствий шум и суета,Рукопожатья…Щебечут девичьи уста,И вьются платья.Но чу! Сильней звонарь наддал —Пусть поспешит, кто запоздал!Рой черных сюртуков нажал —В дверях уж тесно,И тут подъехать подгадалПомещик местный.В углу судачат старики,Сужденья метки, глубоки,В политике все знатоки,Умом богаты —В сравненьи с ними простакиМужи Палаты.Кой-кто сторонкой меж могилС серьезной миною бродил,И вид могильных плит будилВ душе тревогу:Мол, смерть близка, а нагрешилЯ слишком много.Кого года, кого недуг —Вон Сэнди Блейн, вон Меррен Брук,Легли родные дяди в круг,Всего четыре.Родня, сосед, знакомый, друг —Почиют в мире.И в памяти из темнотыВстают знакомые черты,И из могильной немотыЗвучат приветы —Знакомый голос слышишь ты,Живущий где-то…Летит торжественный трезвон,Приветствует живущих он,О тех, кто смертью унесен,Напоминает,И каждый, сердцем умилен,Ему внимает…Но вот уж в церкви все и тамРасселись смирно по местам.Вот пастор движется к вратам —Грехи суровоИзобличать его устамДавно не ново.Но прежде гимн! — сейчас, горласт,Старик презентор тон задаст —Затянут, кто во что горазд,Напев старинный,Фальшиво и не в лад, в контрастИх мине чинной.Потом молитву вознесут,Текст из Писания прочтут, —Шуршат страницы там и тут,И горьковатыйИз Библий аромат свой льютПолынь и мята.Приход истомою объят,Клюют носами стар и млад,Но над детьми мамаши бдят:Чуть сполз на лавкуИ засопел — сейчас вонзятВ плечо булавку.Усердных видим трех иль двух,Кто обращен прилежно в слух,Но также тех, кто ловит мух,Зевает сладкоДа на девиц и молодухГлядит украдкой.А пастор, ревностен и строг,Разит грехи, клеймит порок.И леность губит, остерег,И расточительность,И блудных помыслов итог —Душегубительность.И, мол, не лучше турка тот,Кто лишь от дел спасенья ждет,Но в церковь ложную идет —Не в нашу, то бишь.Вкушаешь там нечестья плодИ душу гробишь.Да, нашей церкви лучше нет,Лишь в ней спасение и свет! —Согласный храп звучит в ответ…И служба длится,А тем, кто наш оставил свет,Всё крепче спится.
Мне снилось, что сплю я и вижу во сне,Что в саду средь цветущего летаЯ заснул, и во сне остров грезится мне,В океане затерянный где-то.Аромат этот нежный — он там или здесь?Нету роз для смятенного взора,Но их запахом воздух пронизан весь,Как хоралом своды собора.И я понял, я понял, куда перенесМеня снящийся сон, что мне снилсяВместе с запахом роз: Зачарованный НосЗвался остров, где я очутился.Я и прежде подчас слышал странный рассказО сиренах и дивном их саде —На погибель суда устремлялись не разАромата волшебного ради.Нет сирен уж давно, но струят всё равноЭтот запах незримые розыНа могилах несчастных, кому сужденоБыло
сгинуть от странной угрозы.Но мне снилось, что думал я: сказки лгут,Это бредни матросов бывалых,Будто призраки роз ароматы льютИ манят скитальцев усталых.Я сказал себе: прочь, мне здесь быть невмочь,Я покину остров обманный,И побрел я во сне сквозь туман и ночь,Но вел меня запах желанный.Я шел, как безумный, я в гору лез,По тропам меня носило,И в зловещий лес, полный темных чудес,Привела меня странная сила.Мне снилось, что сплю я и слышу во снеЧьи-то крики, вздохи и стоны,Мне снилось, что вспыхивает на соснеЗлобных глаз чьих-то пламень зеленый.Что листья покрыты кровавой росой,Что месяц налит багрянцем,Что синий туман идет полосой,Отливая светящимся глянцем.Всё сильней аромат! Радость без берегов!Я замер, от счастья вздыхая:На осине трупы моих враговКачались, благоухая.
О боги, страшный день! Зловещи тениСвинцовых туч, и свой багровый глазСердито щурит солнце. Как змея,Дорога вокруг леса обвиласьИ колдовством обволокла растенийДрожащую листву. И в тишинеПод налетевшим ветром сосны гнутся,Толкаются, как злые горбуны;Смешок недобрый бродит по кустам.…Что если справа, где на валуныНеверные лучи заката льются,Вдруг крик раздастся?.. ЧТО МЕЛЬКНУЛО ТАМ?И шепот побежал по ржавой хвоеЗлорадный: «берегись!». Отпрянул яВ ознобе липком ужаса, и стонИздали сосны. Облаков краяКровавым вспыхнули огнем — и вдвоеЯ ужаснулся: появился Он.Весь в черном — только жарко пламенелиКаменья в кольцах и на башмаках,Откинул плащ он, как махнул крылами,И скрипку высоко взметнул в руках.Я слушал. Струны жалобно звенели,Пока он их настраивал. ОрламиВзмывали ноты ввысь, к вершинам пиний.Потом наканифолил он смычокИ поклонился. «Ваш слуга, синьор, —Сказал он. — Я в игре не новичок,Но вреден холод пальцам. Впрочем, вздор!Меня зовут Никколо Паганини».И скрипка вскрикнула, словно душаТерзалась чья-то в нестерпимой муке,И музыка помчалась вскачь, рыдая, —Как языки огня, плясали звуки,Захлебываясь, горестью дыша,Вздымаясь воплем, стоном опадая, —Вот замерла, печальным разрешасьЗвучанием минорного аккорда,А через миг взвился ее прибойПугающе, стремительно и гордо,Как армия, что с песней понесласьВ отчаянный и безнадежный бой —И в пропасть ада. Соль и горечь слезОжгли мне губы. Рушились созвучья —Весь лес играл — деревья простиралиКривые ветви, и смычками сучьяВздымались. Ураган скрипичный рос,Вращались звуки в бешеной спирали…Прочь бросился я. Адский гром и звонМне несся вслед — но наконец ослаб.Я, весь дрожа, назад оборотился.Вдали, тряся ветвями черных лап,Безумствовал, метался и клубилсяОгромный, темный, страшный лес-дракон.
Пэт Кейзи вам знаком, о немНе раз я пел для вас.Послушать сказПора пришлаПро Пэтова козла.У Пэта Кейзи был козел — гнуснейшая скотина,И поделом его Мурлом бедняга Пэт прозвал.Носки, рубашка, простыня — козлине всё едино,Он крал белье с веревки — и жевал, подлец, жевал.Он скатерть мог переварить, сгрызя ее проворно,Желудок был луженый, а уж зубы — словно сталь.Но все бесчинства прежние померкли в день тот черный,Когда он красную сожрал у миссис Руни шаль.А миссис Энни Руни — о! — премилая вдовица,Мечта солидных женихов и молодых парней.А Пэт наш холост — и не мог в красотку не влюбиться,Не мог не грезить, не вздыхать и не мечтать о ней!Являлся он как штык с визитом к ней по воскресеньям,Пил чинно чай и невзначай хитро турусы плел,Почти добился милости примерным поведеньем —Как вдруг свинью такую подложил ему козел!Вело козла дорогой зла любви сокрытой пламя:Хозяина любил Мурло и чтил как божество.Он шел за ним повсюду, поджидал его часами,И ко всему, что движется, он ревновал его.Однажды Пэт в гостях у миссис Руни взял несмелоЕе за ручку и завел о чувствах разговор.А на заборе шаль ее любимая висела,И взор ревнивого козла упал на тот забор.А Энни Руни эту шаль ну просто обожала —Такой роскошной шали не видал крещеный мир.Ей много лет, а ярок цвет, ничуть не полиняла,Ведь это не простая шерсть, а чистый кашемир!И как ни жаль, но эта шаль рогатого злодеяПленила красотою, он подкрался к ней — и хвать,Мемекнул и немедленно, собою не владея,Сорвал ее с забора и давай скорей жевать!«Ах, Энни, как виденье вы прекрасны неземное, —Пел вдовушке Пэт Кейзи, с ней прощаясь у дверей, —Бутончик мой, я сам не свой, когда вы не со мною,Не длите муку, руку мне отдайте поскорей!»«Ах, бросьте ваши шуточки», — ответствовала ЭнниИ пальчики к усам его игриво поднесла,Как вдруг застыла в ужасе и гневном изумленьи,Увидев преступление противного козла.И с молнией во взорах (ведь ирландский нрав — что порох):«Ах так! — вскричала Энни. — Это просто стыд и срам!Прощайте, мистер Кейзи! Нету толку в разговорах —Как собственных ушей моей руки не видеть вам!»Дверь хлопнула — и что ж бедняге Пэту оставалось?В бессильном гневе он пошел козлину костерить,А вредное животное ехидно ухмылялосьПод монолог, что я б не смог при дамах повторить.Проклявши всех козлов, а заодно и бабский норов,Поплелся к Шиннигану Пэт, в его салун-притон,За рюмкой рюмку в глотку лил, нажрался словно боров:Уж больно крепкий в том притоне гнали самогон.А утром, когда он домой, шатаясь, потянулся(И верный, как собака, брел Мурло за ним вослед),Запнулся он, споткнулся и на рельсах растянулся,И сном заснул блаженным, как дитя невинных лет.И дрых он безмятежно так, похрапывая нежно,Как будто он не знал вовек печалей и забот,Козел же волновался и будил его прилежно,И тыкал рогом бережно то в спину, то в живот.Но Пэт не просыпался, ибо здорово набрался,И любящей страдал Мурло козлиною душой,С мемеканьем тревожным хозяйский храп сливался,И сон не прерывался, хотя шум стоял большой.Толкал и теребил его козел без передышки,То за уши покусывал, тащил за воротник,То пробовал поддеть его рогами за подмышки,Но, силы все истратив, головой совсем поник.Не знал Мурло, остаться ли, бежать ли за подмогой,Как вдруг послышался вдали гудок и стук колес.И сердце вмиг охвачено отчаянной тревогой:По рельсам приближался к ним пыхтящий паровоз.Другой упал бы в обморок иль наутек бы кинулся,Но не таков Мурло наш, он козел, а не овца!Пускай дрожат поджилки — но с места он не двинулся,Решившись Пэту Кейзи быть верным до конца.Он грудью встретит мчащее гремящее страшилище,Затопчет, забодает, опрокинет, загрызет,Хвоста он не покажет, не сдастся этой силище,Погибнет с честью с Пэтом вместе иль его спасет!Геройского козла, друзья, представили вы ясно?И как кондуктор в ужасе воскликнул: «Ох, беда!»?— Ужасно! — Нет, прекрасно! Хоть на рельсах спать опасно,Но жив наш Пэт, и жив козел и счастлив как всегда!Вся троица мне встретилась в аллее накануне:Счастливчик Пэт, которому по-крупному свезло,А рядом с миссис Кейзи, что была когда-то Руни,Рогатый, бородатый член семьи — козел Мурло.Полны недоумения, вы ждете в нетерпеньиЧтоб я во всех подробностях скорее объяснил,Как к ним пришло спасение в последнее мгновеньеИ случай неминучую беду остановил.Козел в такой напасти свисающий из пастиВзметнул обрывок шали, чтоб он бросился в глаза.Ведь цветом ал, на стоп-сигнал он был похож отчасти.Его увидев, машинист НАЖАЛ НА ТОРМОЗА!
Король, чей блещущий престолЗатмил иных монархов троны,Кто добродетелью процвел,Благие даровав законы!Нам в свете сем не преуспетьБез твоего благоволенья,Мы все согласны претерпеть,О милости твоей все наши помышленья.В придворной нашей суете,Где все приятны и любезны,Искусства ценим только те,Что для карьеры нам полезны.Мы знаем, что везенье вмигЗдесь обернуться может крахом,Но тропку к счастью напрямикТы можешь проложить руки единым взмахом.Удачу ловим мы свою,В трудах усилий не жалея,И отличаемся в бою,Лишь о награде мысль лелея.Все таковы, и даже ты,Сколь ни превознесен судьбою,Достигнешь большей высоты,Когда весь мир земной смирится пред тобою.Но полно! Столько рассуждатьК лицу ли маленьким людишкам?Все в круг! Давайте танцевать,Язык не распуская слишком!Пусть скрипки заиграют в лад!Всё хорошо! Долой печали!Лишь дамы много говорят.Эй, тише там! Король велит, что все молчали.