Припасть к себе, к своим ногам припасть,Изжалить себя жалостью из жалиК себе, в печаловании-печалиДрожащему. Ума отринуть власть,Уму невидна умная напасть,Но броситься на поиск изначалийОтдушия, хотя б и заключалиМой подвиг скорбь и горестная часть.Работница-оброчница, к тебе,Душа моя, свой голос обращаетВместитель твой: Возрадуйся судьбе;Пусть вышняя отрада завершаетТвой дольний дом в тщедушной городьбе.Внезапен свет, который просвещает.
Природа есть огонь по Гераклиту…
Оттасканный за космы облак-фук, за ним растрепы и нечесыПлывут сверкающей гурьбой с воздушным током в перехлестку.Сквозь вяз раздужистый на шубу стен, известкуСлетают светосколки и застень-талей косы.В охотку вскрепший ветер канунной бури взносыРазносит по странам, пускается в подметку,Осушку, суховеет жижу с мокредью в сухотку,Отметки выметая, наследь ногобосуПечати наших ног. Неугасим всеядный огнь природы,Но угасима искра, драгоценнейшее, цельное твореньеВ ее костре; угаснет искра-человек и водыОбступят тьмы его, и сгинут ока во мгновеньеОтметины-насечки. О жалкий жребий! Возмутительней исходаНет, как быть (как быть?) насытителем тленья,Как в морок
смерти угодить, в забвенье.Пожрет нас ширь и время. Но довольно! Есть Воскресенье,Есть светлый праздник. Прочь же темень, вон томленье.Мой остов тонущий узрел спасеньяПречистый луч. Пусть тлеет плоть; пусть мой зубатит трупЧервь-ненажора — его недолог будет зуб.Однажды прогремит воструб,И сей же час я воссияю во Христе, и возблещу я вдруг, тотчасХолоп, дранье, осколье, олух, и пребудущий алмаз —Аз огранюсь в пребудущий алмаз.
Когда в наш город ты придешь, вращая бешено глазами,Чтоб в сотый раз произнестиНе прописные истины о пагубном пути,Но прорицание о том, что будет с нами,Прошу, не поминай о бомбе, оставь язык военныхИ чисел длинный ряд оставь.Для нас страшны не числа, но живая явь.Ужасное лежит в вещах обыкновенных.Избавь нас также от рассказов о гибели всего людского рода.Возможно ли представить этот мир без нас?Вообразить, что солнца нет, а есть горящий газ,Что окаменел не только камень — вся природа?Молчи о нас, но говори о мире, его судьбе. И помни про оковыВоображенья нашего — мы знаем то, что знает взгляд:Разорванное в клочья облако, позябший виноград,Сдвиг перспективы. Поверить мы готовы,Коль скажешь нам, что лань исконною украдкой,Исконно трепеща, в исконный мрак скользнет,Что окоем наш птица проклянет,Что дикая сосна ослабит свою хватку,Цепляясь за уступ, и что вскипит пучина,Подобно Ксанфу, и прервет свой бегВмиг оглоушенная рыба. Кем был бы человек,Когда б не видел он ни выстрела дельфинаИз вод морских, ни голубя круженья — этого началаИ зренья нашего, и речи? Спроси всех нас еще,Как естество нам выразить свое,Когда померкнет иль рассыплется зерцало —Живой язык, собой скрестивший всех и вся,В котором о любви нам толковала роза, рысак — о резвости, цикада — о душе,Освободившейся от пут вотще, —Язык, в котором осмысляли мы себя?Спроси, пророк: что будем мы без розы, как устоимИ устоим ли мы, не дрогнем ли душой?Останутся ль слова «могучий», «вековой»,Когда исчезнет существующее к ним?
Когда Время захлопнет за мною дверь, жизни дрожь уняв,И Май-месяц крыльями листьев всплеснет опять,Нежными, тонкими, словно шелк, — скажут ли про меня:«Он-то умел подобное замечать»?Если в сумерках это случится, когда, как ресницы взлет,Ястреб беззвучно над тенью своей скользитВверх, на изломанный ветром сук, — может, кто вздохнет:«Ему-то, верно, был знаком этот вид»?Если я уйду теплой ночью, мягкой как мотылек,Когда ежик крадется, страшась пути своего, —Кто-нибудь, может, скажет: «Жалеть малых сих он мог,Но немногим сумел помочь, и вот — нет его».Если узнают, что я ушел, когда выйдут смотретьВ звездное небо в зимний вечерний час,Будут ли думать те, кто меня уж не встретит впредь:«Вот у кого на такие дела был глаз!»И скажет ли кто-нибудь, когда погребальный звон,Прерванный ветром, снова начнет звучать,Так, словно это новый колокол: «Он —Он-то умел подобное замечать»?
Не понимая, почему запретенБыл плод, не научивший ничемуИх новому, досаду скрыв, как дети,Не внемля ни упреку, ни уму,Они ушли. И память тут же стерлаВоспоминанья. Стала им ничьяНе внятна речь: ни псов, вчера покорных,Ни сразу онемевшего ручья.Мольбы и брань: свобода так дика!При приближеньи зрелость отступала,Как от ребенка горизонт, покаРос счет крутой опасностям и бедам,И ангельское войско преграждалоОбратный путь поэту с правоведом.
Осенняя песнь
Листья падают — не счесть.И лугам не долго цвесть.Няньки вечным сном уснут,Лишь колясочки бегут.Шепотком соседский ротНашу радость отпугнет,В ледяной ввергая плен,Так, что рук не снять с колен.Сзади толпы мертвецовК небу обращают зов,Буки вытянув своиПантомимою любви.На охоту чередойВыйдут тролли в лес пустой.Соловей, как сыч, смолчит,С неба ангел не слетит.Впереди величьем стенВысится гора Взамен,К чьим прохладным родникамНе припасть живым устам.
Блюз беженцев
Десять миллионов в городе моем.Кто живет в покоях, кто — и под мостом.Но места нет для нас, мой друг, но места нет для нас.А была когда-то и у нас страна.Посмотри на карту — вот она видна.Но нам туда нельзя, мой друг, но нам туда нельзя.Там растет у церкви старый тис прямой,Он как новый — каждою весной.А старый паспорт — нет, мой друг, а старый паспорт — нет.По столу ударил консул нам вослед:«Вас без документов всё равно что нет».Но мы еще живем, мой друг, но мы еще живем.В паспортном отделе нам указали дверь:«Через год придите». А куда теперь?Куда теперь пойдем, мой друг, куда теперь пойдем?Я пошел на площадь, речи там ведут:«Дай им только волю — хлеб наш украдут».Они это про нас, мой друг, они это про нас.Будто гром грохочет в небе в эти дни:Это Гитлер грянул: «Пусть умрут они!»Ведь это он о нас, мой друг, ведь это он о нас.Видел я в жилете пуделя вчера,Видел, в дом пускали кошку со двора.Евреи — не они, мой друг, евреи — не они.Вниз пошел на пристань, видел, как на днеВольные гуляли рыбы в глубине,Всего в пяти шагах, мой друг, всего в пяти шагах.Проходил
я лесом, слышал на ветвяхПтиц, аполитично свищущих в кустах.Куда им до людей, мой друг, куда им до людей!Тысячеэтажный мне приснился дом,Тысяча дверей и окон было в нем,Но нашего в нем нет, мой друг, но нашего в нем нет.По пустой равнине, где снега метут,Тысячи солдат вперед-назад бегут:За мною и тобой, мой друг, за мною и тобой.
Shorts
В драку лезь, на бой идиИ героя победи;Льва поймай, плюнь с высоты;Кто поймет, что слабый ты?У прирожденной сиделки родняБольше болеет день ото дня.Изменяет мне терпеньеВ моих личных отношеньях:Мало в них хорошегоИ стоят мне недешево.Я за свободу стою, ибо цензору не доверяю.Сделавшись цензором сам, о, как я стал бы суров!Когда здоров он или рад,Она ему устроит ад,Но встанет каменной стеной,Когда он слабый и больной.Иных, не внемлющих уму,Их действия погубят;Иные гибнут потому,Что действовать не любят.Пусть в почет войдет навекВертикальный человек,Всеми чтим и так тотальноЧеловек горизонтальный.Частный типВ публичном местеВыглядит скорей на месте,И милей, сказать по чести,Чем чиновник в частном месте.Птичьи беседы всегдаСообщают так мало,Но так много значат.Из всех зверейЛишь человек имеет уши,Не выражающие чувств.В минуты радостиВсе мы хотели б иметьХвост, чтоб вилять им.Стыд старенияНе в том, что желание гаснет(Кто сожалеет о том,в чем ему нету нужды?), — а в том,что нужно сказать другому.Девиз тирана:Всё, что Возможно, —Необходимо.Красота, проходящая мимо,Еще восхищает его,Но он больше не долженОборачиваться вослед.Судит ли нас ГосподьПо тому, как мы выглядим внешне?Подозреваю, что да.Сегодня две песни просились, чтоб я записал их:Прости, уже нет, дорогая! Прости, мой дружок, еще нет!В зеркало смотримся мы, чтоб дефект отыскать исправимый,Неисправимые нам слишком известны и так.Бог не вяжет узлов,Но может, если попросят,Легко развязать их.Мечта поэта: бытьКак сыр — местным,Но ценимым в других местах.
«В душу мою посмотри: упоеньеСветом, и цвета безудержный пир.Нет ничего, но тут скрыто движенье,Сущность вещей и тумана — и мир.О, что за бури огонь расщепляют,О, столкновенья и снова — простор.Линий, что бездну как нож рассекают,Круговоротов свистящих напор.Всё это — тайны небес и земного:Рядом с эфиром соседствует прах.Корчится мрак, и рождается сноваИскристый свет на небесных лугах.Полюса оба столкнулись во мне — иВзрыв, как кузнец, их расплавил в одно.Передо мной не меандры, скорееМолний зигзаги влетают в окно.Что мне с того, есть ли ясность у формы,Техника так ли была хороша.Здесь на холсте чудеса, а не нормы,Глядя на них, холодеет душа.Чудо чудес: колдовское движеньеЗримой Вселенной, чья тайная цель —Нас разрушать, чтобы ни на мгновеньеНе прекращать перемен карусель.Жизнь — как поток, в нем Вселенная тает,Смесь и смятенье палитр и основ.И вместе с нами она исчезает,Став напоследок туманнее снов.Вот наша сущность — из света и глянца,Где и движенье, и форма прейдет, —Та, что сумбуру извечного танцаСтатику вряд ли когда предпочтет».
К Уильяму Блейку
Виденья знавший и запечатлевший тень ихПером иль кистью на бумаге иль холсте,Их форму — в цвете, а их суть — в стихотвореньях,Прекрасные иль нет — тысячекратно те.Ты был подобно всем нам; страсть, что ты боялся,Была ничем иным, как жжением огня,Что и из мрачных бездн, и в небесах являлся,К высотам Творчества вслед за собой маня.Ты отказался взор поднять в иные сферыИль опустить, чем на своих фантазий шквал,И слово странное иль образ — лишь примеры,Как ты, толмач Его, Его нам воспевал.Как вьется линия и речь, и человеку —Судьбе, запутанной у случая в сети, —Легко понять себя, узрев видений реку,И к Царству своему на ощупь путь найти.То Царство в нас — твое, его ты провозвестник.Воображеньем звать его: Дух всё творитЕго рукой, оно — Его чудесный крестник,Но Разум судится, сужает и дробит.Сей западни бежать! Одна Любовь спасает,Всему рожденному сполна себя дарив,Лишь косное она и старое бросает,Тем Отрицателя Природы усмирив.Как сеял тот росток в душе твоей смятенье!И не в одной твоей — им полон род людской,Сквозь мифы и мечты, чье пышное цветеньеПлоть обрело в строках, придуманных тобой.Под этим куполом, осмеянный примерно,И даже лучшими, кто труд твой вздором мнил,Работал с женщиной бок о бок ты, столь верной,Сколь верен творчеству был сам, — и снова жил.Когда же иногда, свои открыв виденьяВо всей их глубине и полноте, ты спесьУслышал: «Где видал ты эти откровенья?»Показывал на лоб и отвечал всем: «Здесь!»Здесь, не в миру, что сон, обман и серость бытаТому, кто мир как факт, а не как символ знал.Здесь, в нашем Царстве, что для каждого открыто,Природы символ здесь самим Искусством стал.Пророк Искусства; что есть лик Воображенья,Чье выраженье — Жизнь, Ее ж водитель — ДухПослал Любовь, что, сняв с Природы украшенья,Всё изменила в ней, замкнув Творенья круг.Как стал ты тих в конце и кроток перед Богом,Лежал, и ждал, и пел — светло, до хрипоты,Как будто чтоб узнать смогли там, за Порогом,О том виденьи, что последним видел ты.Ты пел! Так хорошо, она ж, любя, рыдала,И ты: «Любовь, не плачь, то спето Им одним!»Да, то был Бог опять, чья песнь в тебе звучала.Мы были с ним, уйдем к нему, пребудем с ним.