Век
Шрифт:
Пока Виктор спускался по изящной винтовой лестнице с железными перилами, он подумал о детях: Лорна, вероятно, свыкнется с их разводом, она уже достаточно взрослая и уравновешенная девочка; Дрю, хоть и был самым младшим среди детей, тоже, наверное, привыкнет — он неуправляемый и немного хвастливый, но по натуре жесткий мальчик. Развод может на время выбить его из колеи, но он быстро приспособится к новой ситуации. Виктор очень гордился сыном, несмотря на то что проделка с моторной лодкой привела его в бешенство. Больше всего он надеялся на то, что когда-нибудь Дрю станет его преемником в банке, хотя у него хватало мудрости не давить на сына. Время само заставит Дрю повзрослеть.
Его беспокоила только Барбара. Самая
Виктор нашел Барбару внизу в библиотеке. Когда он вошел в комнату, обшитую деревом, та подняла голову от письма, которое читала, и воскликнула:
— Я получила письмо от Морриса Дэвида! Он пишет так же смешно, как говорит, а какая у него орфография!
— Это не первое его письмо? — спросил Виктор, присаживаясь рядом с ней на софе.
— О нет, мы очень часто пишем друг другу. Он такой интересный... Ты ведь знаешь, я никогда особенно не интересовалась кинематографом, но он заставил меня увлечься им. Должно быть, это очень интересно — наблюдать за тем, как создается фильм.
— Ты хотела бы посмотреть на это?
— О да!
— Я бы тоже не возражал против этого. Я уже подумывал о том, чтобы отправиться в Калифорнию в следующем месяце. Хочешь поехать со мной?
Радость ее была неподдельной.
— Очень хочу!
— Тогда договорились.
— О, папочка, это чудесно! Я всегда хотела посмотреть Калифорнию. Знаешь, мне кажется, она где-то на другом конце земли, но на самом деле она не так уж далеко, правда? И ехать в поезде тоже очень интересно...
— Барбара! — прервал он ее. — Мне нужно серьезно поговорить с тобой.
Его тон встревожил девочку.
— Ты... не заболел, или еще что-нибудь?..
— Слава Богу, нет. Но я скажу тебе о том, что может отразиться на всех вас. Ты знаешь, что я очень люблю тебя и не хотел бы никогда причинить тебе боль. Но боюсь, то, что я скажу, может сделать тебе больно. — Он замолчал, потом взял ее за руку. — Мы с твоей мамой разводимся.
Она помрачнела, но это была ее единственная реакция.
— Ты знаешь, — продолжал он, — что мы ссорились все эти годы. Я ничего не скажу о твоей матери, потому что хочу, чтобы ты всегда любила ее. Но я хочу, чтобы ты любила меня тоже. Признаюсь, я во многом виноват.
— Ты имеешь в виду мисс Ломбардини? — спокойно спросила Барбара.
— Ну, конечно, и это тоже. Видишь ли, брак — странный институт, хотя человечество, похоже, не смогло придумать лучшего метода воспитания детей. Но брак не может быть успешным без доверия. Я потерял доверие твоей матери, в свою защиту могу добавить, что и она тоже утратила мое доверие. В любом случае то, что было когда-то прекрасным, стало безобразным, и сейчас, я думаю, самое лучшее для нас — расстаться. Простишь ли ты меня за то, что я был таким плохим отцом?
Она наклонилась и обняла его:
— Ты замечательный отец. И тебя не за что прощать, по крайней мере мне не за что тебя прощать. Что бы ты ни сделал, я всегда буду обожать тебя.
— Спасибо, — вымолвил он, потрясенный внезапно тем, что прошлое для него потеряно. — Ты не могла сказать мне более приятной вещи.
— Но это правда. Ну вот, ты начал плакать!..
Она достала из кармана его пиджака носовой платок и вытерла ему глаза.
— Мы, итальянцы, всегда плачем, если теряем что-либо или кого-либо, — сказал он, стараясь обратить все в шутку, и с грустью взглянул на дочь. — Когда-то я так любил ее. Не думаю, что смогу полюбить кого-нибудь так же, как я любил твою мать.
— О, папочка, — прошептала Барбара, — мне так жаль...
И она снова обняла его. Оба долго сидели рядышком на софе, наблюдая, как садится над Пятой авеню солнце.
ГЛАВА 25
Для капитана графа Эрнста фон Риттера из Вюртембергского горного батальона это зрелище было незабываемым: итальянский
Капитан фон Риттер, посланный вместе с немецким подкреплением на поддержку австрийцев после одиннадцатого сражения, узнал, что итальянцы, не желавшие сдаваться, бежали на восток к реке Пьяве. Если это сообщение было правдивым, оно означало, что австро-германские войска могут захватить Венецию.
Люди Риттера быстро окружили промокших от дождя итальянцев, а сам капитан прошлепал по раскисшей глине к итальянскому лейтенанту. В долине рокотала австро-германская артиллерия, эхо залпов разносилось по долине и затихало между холмами. В ответ изредка слышался треск итальянских пулеметов. Фон Риттер посмотрел на вражеского офицера в запачканной грязью •форме. Он заговорил на превосходном итальянском языке, который выучил еще ребенком, когда вместе с родителями провел зиму на Капри.
— Меня зовут капитан граф Эрнст фон Риттер. Примите мои симпатии.
Лейтенант поднял голову. Он не брился уже несколько дней, а глаза его покраснели от усталости. Белокурый немецкий офицер коротко отдал ему честь. Итальянец вяло ответил тем же.
— Я лейтенант Фаусто Спада, — пробормотал он. Капли дождя стекали у него с кончика носа.
— Прошу вас пройти со мной, лейтенант Спада.
Фаусто медленно поднялся на ноги. Ему казалось, что его миру пришел конец.
* * *
В течение дня рота фон Риттера захватила в плен около двух тысяч итальянских солдат, хотя слово «захватить» едва ли здесь было уместным, так как итальянцы панически бежали прямо в объятия к немцам. У фон Риттера не было ни продовольствия, ни крова для такого количества пленных. Из донесения своего соратника по Вюртембергскому батальону капитана Эрвина Роммеля он узнал, что тот столкнулся с еще более серьезной проблемой: он утверждал, что взял в плен девять тысяч итальянцев. Фон Риттер решил сымпровизировать и отправить утром всех пленных в штаб-квартиру батальона, сдав их ротному командиру майору Шпроссеру. А пока итальянцы дрожали от дождя, холода и голода, хотя те, кто их пленил, тоже находились не в лучшем положении, так как выдвинулись слишком далеко от линии фронта, чтобы иметь укрытие или хотя бы минимальный паек. Победители и побежденные сидели под непрерывным дождем, ежась от альпийского ветра и надеясь на то, что, может быть, это поражение означает конец войне.