Век
Шрифт:
Он довез Милли до ее дома в Сент-Льюк'с-плейс и только что свернул на Шестьдесят вторую улицу, направляясь к своему гаражу недалеко от Второй авеню. «Бьюик» встал у обочины и стоял там, пока он не вышел из гаража. Дрю пошел в западном направлении к своей квартире. «Бьюик» приехал следом по пустой улице. Задняя дверца открылась. Из машины выскочили двое и побежали за ним. Он услышал их шаги и обернулся.
Один из них схватил его за руку.
— Какого черта?..
— Пошли, желтые портки. Господи, ты глянь только на этот чертов наряд!
Дрю начал сопротивляться. Второй мужчина выхватил из кармана дубинку и ударил
Дрю потерял сознание.
Миссис Джулия Ломбардини Риццо наводила порядок в небольшой жилой комнате своего дома в Бруклине, когда раздался звонок в дверь. Она взглянула на часы, стоящие на камине, — было чуть больше десяти часов утра. Раздумывая, кто бы мог нанести ей визит в такое раннее время, она подошла к окну и посмотрела на парадное крыльцо. Высокий, худощавый, седой мужчина в безупречном костюме и в черной шляпе стоял у двери. Сначала она не узнала его, а когда узнала, бросилась к зеркалу посмотреть на себя. Джулии было сорок шесть лет, она тоже начала седеть, но сохранила фигуру и привлекательность. Коричневое домашнее платье, в котором она была сейчас, не относилось к лучшим в ее гардеробе, но сменить его уже не было времени. Джулия вышла в холл и открыла дверь.
— Привет, Джулия, — сказал Виктор, снимая шляпу.
Она не видела его почти двадцать лет, но смогла вымолвить лишь:
— Привет, Виктор.
Я понимаю, что это выглядит несколько странно, но могу я поговорить с тобой? Случилось кое-что...
— Конечно. Входи.
Она бросила взгляд на длинный черный «паккард», уже привлекший к себе группу детишек из соседних домов, явно принадлежавших людям среднего класса. Виктор вошел в холл. Она закрыла дверь и указала ему на жилую комнату.
— Я как раз прибиралась в ней, — проговорила она, чувствуя себя дурочкой.
Он вошел в комнату и огляделся: мебель, радиоприемник, ковер на стене — все куплено в долг. Ему тоже приходится сейчас платить долги... Сначала Винни Тацци, теперь Джулия. Виктор посмотрел на нее, и прошлое нахлынуло на него.
— Могу я присесть?
— Пожалуйста.
Положив шляпу на кресло, он сел на мягкий диван с плюшевой обивкой и кружевными салфетками на спинке. Джулия уселась в кресло с деревянными подлокотниками. Позади нее торшер с черной жестяной стойкой наклонил над ней свой абажур, словно любопытный фламинго.
— Мы давно не виделись, — сказал Виктор.
— Двадцать лет, не так ли? Или почти двадцать.
— Я прочитал о смерти твоего дяди. Очень жаль. Он был прекрасным человеком.
— Он был старик.
— А твой муж...
— Он умер в прошлом году.
Виктор удивился:
— Но он-то не был стариком?
— Он умер неестественной смертью. Чезаре занимался импортом вин. К тому же он очень сильно пил. Запрет на продажу спиртных напитков погубил его дело, и он стал пить еще сильнее. Только это было какое-то низкосортное пойло. А в прошлом году он купил какое-то спиртное, которое оказалось буквально смертельным. Чезаре умер в мучениях — хвала великому моральному эксперименту под названием Запрет! — На секунду она умолкла. — Ты не видел некролога в газетах, потому что их не интересовал Чезаре Риццо. Но зато они очень интересуются Декстером. Я читала в газетах о грандиозном приеме, устроенном Люсиль. Как они назвали его? Бал красной ленточки? Кажется, она ничуть не изменилась. Тебе все-таки удалось развестись
— Я никогда не видел тебя такой ожесточенной.
— Я и не была ожесточенной, когда была... скажем так, глупой или наивной настолько, что поверила, будто наша маленькая любовная история может иметь счастливый конец. Но все эти годы я много думала о тебе, Виктор. Я даже несколько раз начинала писать тебе письмо, но каждый раз останавливала себя.
— О чем ты хотела написать?
— Что-то вроде того, что теперь, после многих лет, я считаю тебя самым эгоистичным человеком из всех, кто встретился мне в жизни. Конечно, это все звучало бы как «зелен виноград», честно говоря, оно так и было на самом деле. Когда мы расстались, я так тебя любила, что испытывала к тебе жалость. Но когда спустя несколько лет ты развелся с Люсиль, я начала жалеть себя. Ты меня использовал, Виктор. Я была удобна для тебя. Но никому не нравится, когда его используют.
Он кивнул головой, соглашаясь:
— Я заслуживаю таких слов. Но ты упустила одну вещь: я очень сильно любил тебя.
— Не сомневаюсь в этом. Но это не принесло мне большого счастья. Полагаю, ты появился в этом довольно убогом месте не для того, чтобы вспоминать старые времена?
— Откровенно говоря, в каком-то смысле я пришел именно для этого. Но... — он поднялся, — думаю, я сделал ошибку. Еще одну ошибку. Больше я не побеспокою тебя.
— Ты мог по крайней мере оказать мне любезность и сообщить, зачем приходил.
Он опять уселся в кресло:
— Хорошо, я пришел, потому что напуган и не знаю, что делать. Ты помнишь Винни Тацци?
— Очень хорошо. Ведь это его пойло убило моего мужа.
— А ты сообщила об этом полиции?
— Конечно. Но что они могли сделать? Да их это и не волнует особенно. Тысячи людей умирают от таких спиртных напитков. Они не могут доказать, что каждый подобный случай — убийство, а это именно так и есть. Они советовали мне нанять адвоката, но не сказали, где достать деньги, чтобы ему заплатить. Денег от страховки Чезаре едва хватило, чтобы вернуть долги и похоронить его. Тут уж было не до адвокатов и не до полиции...
Виктора поразило, какой жестокой она стала. Видимо, он забыл, что бедность убивает в человеке доброту.
— У тебя должны быть хоть какие-нибудь деньги.
— Я каждый год получаю небольшую сумму по завещанию дяди Этторе. Мне хватает. Почему ты вспомнил Винни Тацци?
— Он похитил моего сына.
Теперь на ее лице появилось изумление. И тревога.
— Когда?
— Вчера утром, после того бала у Люсиль. Полиция проследила его передвижения до полпятого утра. Примерно в это время он поставил машину в гараж и потом просто исчез. Я пока еще не получил записку о выкупе, однако знаю, что за этим стоит Тацци.
— Почему ты так думаешь?
Он рассказал ей о Серже Виттгенштайне и «Грэхэм-Хоуэллс лайн».
— Я хотел поговорить с кем-нибудь, — продолжал он. — Люсиль в истерике, полиция не знает, что делать... Я не знаю, что делать... — Он беспомощно пожал плечами. — Вот я и подумал о тебе.
Джулия увидела в его глазах то, чего в них никогда раньше не было, — отчаяние.
— Если Тацци причинит ему боль... — Он не закончил фразы.
Она встала, подошла к нему, взяла за руку и на секунду сжала ее: