Вексель Билибина
Шрифт:
И христовы слуги, православные священники, тоже долго не тревожили ольчан. В Тауйске сначала часовню срубили, а затем и церковь Благовещенскую в 1839 году освятили. Пять лет спустя в Ямске — церковь Покрова. В Оле лишь через полвека, в 1896 году, поставили двуглавую деревянную церковь Богоявленскую.
Была она однопрестольная, священника своего не имела, он наезжал из Ямска. Престол был в январе. В это время — и ярмарка. Поп с крестом, купцы с товарами, бродячие тунгусы с мягкой рухлядью. Поп исповедовал всех: и сидячих и бродячих. Крестил детей, родившихся за год, венчал тех, кто уже женился, и за все наспех и чохом совершенные обряды брал белками и горностаями. Купцы за охотничьи припасы и мелкую галантерею тоже брали белками и горностаями. Белками и горностаями взимал ясак служилый казак Иннокентий Тюшев для белого царя. Про него говорил тунгусам: высок царь, выше гор и звезд, и много-много шкурок надо, чтобы одеть его. Тунгусы верили и попу, и купцу, и казаку Тюшеву, и своему шаману.
Здесь же, на ярмарке, пили огненную воду и под шаманские бубны танцевали древние танцы — хеда. Кончался престол, кончалась ярмарка, и затихала, засыпала Ола до следующего января.
Прежде путь на Колыму лежал через Якутск, Верхоянск, Зашиверск, Алазейск — долгий северный путь, проторенный русскими землепроходцами еще в XVII веке — две с половиной тысячи верст, за год не обернешься. Двести лет спустя, в 1893 году, казак Петр Калинкин впервые пришел на берега Колымы с Олы. Этот путь оказался гораздо ближе и удобнее, потому что с юга, с Охотского моря, летом без особых неприятностей можно было доставлять грузы. Калинкин решил заняться развозным торгом, а для этого необходимо людей нанять. Таких людей ни в Оле, ни в соседних поселениях он не нашел: у сидячих тунгусов и русских камчадалов одни собачки, а на собачьих нартах до Колымы ничего, кроме собачьего корма, не перевезешь. И тогда Калинкин подрядил якутов Михаила Александрова с десятью сыновьями, бездетного Макара Медова, бывалого ходока Николая Дмитриева и еще троих… Они перекочевали со своими низкорослыми выносливыми лошадками поближе к Оле, обзавелись здесь хозяйством.
К ольскому обществу их не приписывали, считали насельниками и называли гадлинскими якутами, поскольку дом самого богатого, Михаила Александрова, находился за речкой Гадлей. Стал Калинкин купцом, а гадлинские якуты у него вроде разъездных агентов.
Вслед за Калинкиным и гадлинскими якутами двинулись через Олу на Колыму торговые люди Соловей и Соловьев, Бушуевы и Якушковы. И выпала на долю бедного и богом забытого Ольского поселения большая честь стать морским портом и исходным пунктом великой, на сто оленьих переходов, торговой Ольско-Колымской вьючной тропы.
Ходил по этой тропе и тот самый Розенфельд, приказчик благовещенского купца Шустова, что узрел однажды молниеподобные жилы и первым сообщил о несметных сокровищах Колымского края. С ним не единожды увязывались конюхами охотские старатели Михаил Канов, Иван Бовыкин, Сафи Гайфуллин и тот самый Бары Шафигуллин — легендарный Бориска.
Иногда вместе, а чаще тайком друг от друга старатели намывали на речных косах небогатое золотишко, потихоньку сплавляли его торговым людям.
После смерти Николая Якушкова, а умер он в двадцать первом году, остался не только пятистенный дом с пристройками, шкурки белок, лисиц, горностая, всякая мануфактура и мелкая галантерея, но и деньги разной валюты: американские и мексиканские доллары, японские иены, золотые империалы и полуимпериалы, романовские рубли, разменное серебро царской чеканки и 273 золотника россыпным, еще не очищенным, шлиховым золотом. Позже, когда в двадцать пятом году прикрыли в Оле торговую фирму «Олаф Свенсон и К°» и Ольский волостной ревком реквизировал ее капиталы, то и среди них оказалось 244 золотника шлихового золота.
Откуда оно, это золото? С материка не повезут? Нет. С Колымы? Когда в 1921 году хозяйничал в Оле со своей бандой есаул Бочкарев, то ведь и он своему начальству во Владивосток с похвальбой сообщал: «Сижу на золоте и одеваюсь мехами».
При бочкаревщине и объявился в Оле рязанский мужик Филипп Поликарпов. Внушительный, сильный, волевой, он рассказал бочкаревцу, поручику Авдюшеву, все, что слышал о колымском золоте, и на деньги Авдюшева забрал в ольской лавке Олафа Свенсона 10 кулей муки, 13 фунтов кирпичного чая, 28 фунтов табаку, 5 фунтов мыла, 3 фунта свечей, 8 фунтов сухих овощей, 3 рубашки, 3 карандаша, топор, лопату, ножницы, гвозди, порох, дробь и еще кое-что по мелочи — всего на 464 рубля. Все это, как было сказано в торговой книге, пошло «на золотые работы». И отправился Поликарпов с Сафейкой в верховья Буюнды, где когда-то ходили Розенфельд и Бориска. Вышли по крепкому насту ранней весной 1923 года, вернулись осенью, но с пустыми руками. Пришлось бы неудачникам неизвестно чем расплачиваться с бочкаревцами, но до их возвращения с бочкаревщиной было покончено.
На Охотском побережье установилась Советская власть. Новым председателем Ольского ревкома был назначен Иван Бовыкин, а соседнего, Ямского — Михаил Канов. Они тоже пеклись о золоте и в двадцать четвертом году организовали Ольско-Ямскую трудовую горнопромышленную артель.
Было это в сентябре, когда вновь вернулся из тайги и снова с пустыми руками Филипп Поликарпов. Золота не принес, но рассказал, что, когда возвращался, в верховьях одной речки зацепился за знаки, а найти настоящее золото не хватило сил. Ревкомовцы и решили, что Поликарпов на следующий год поведет на эту речку трудовую артель, но крепкий мужик зацинговал.
И только лишь в двадцать шестом году Поликарпов, Канов, Бовыкин и Гайфуллин, забрав в ольской кооперативной лавке продуктов на две тысячи рублей, пошли на Колыму. Там, на Среднекане, до оттепели били шурфы, но все они оказались пустыми. Спустились ниже, до неведомого безымянного ключа, и здесь-то Поликарпов, опробуя щетку — каменистый сланцевый берег у самого устья, — вымыл шесть крупных золотинок. С этими золотниками артель снарядила Поликарпова в Охотск для переговоров с уполномоченным Дальгосторга Миндалевичем.
В начале 1927 года Поликарпов вновь собрал артель и опять пробрался на тот же ключ, названный Безымянным. Артель проработала до ноября, намыла более двух фунтов и возвратилась в Олу. Здесь Поликарпов встретился со своим приятелем по Охотску заведующим факторией Швецовым, а через него — с Лежавой-Мюратом, с которым начал переговоры. Вместе они и выехали в Охотск. От той зеленой бутылочки с двумя фунтами желтого металла и вспыхнула золотая лихорадка, которую Мюрат пытался пригасить.
Из Охотска в Олу вышла по зимней тропе артель американцев, забредших сюда с Аляски. Бовыкин и Канов сбили артель в самой Оле. С первым рейсом, на пароходе «Кван-Фо», держала путь в Олу артель из Хабаровска. Из Охотска рвались на Колыму еще триста человек… Триста человек Лежава-Мюрат удержал, но одна артель тайком, под туманом, на вельботе пронырнула в Олу, обменяла у якута Александрова вельбот на лошадей и двинулась в тайгу…
СОБАЧЬЕ ЦАРСТВО
Юркие матросы в ярко-желтых комбинезонах за какие-нибудь десять минут — но и они показались Билибину часом — подогнали шлюпку к берегу.
Наконец-то Юрий Александрович, Раковский и Седалищев ступили на обетованную землю. По невысокому пологому бережку, усыпанному звончатой галькой, они взбежали наверх и увидели — теперь уже не как мираж, а совсем рядом серенькие бревенчатые домики, а еще ближе — кособокие низенькие срубы с плоскими крышами — летники, и здесь же — вешала из жердей, унизанные пластанной рыбой. Она даже в эту белую ночь сверкала серебром чешуи и горела рубином красного мяса. Над вешалами высились страшные чучела с обвислыми тряпками, но смотреть было на них весело, как на петрушек, — их и вороны не боялись в безветрие.
Когда подошли поближе, с летников взметнулась туча ворон и затмила белое перламутровое небо, а из-под вешал выскочила свора собак.
— Ну, догоры! Обетованная ольская землица встречает нас вороньим граем и собачьим лаем! Ура!!! Вперед! — весело воскликнул Билибин.
— Ура-а-а!!! — озорно подхватили Серега и Миша.
Но скоро их благодушию наступил конец. Крепкие на ногах, с зубастыми волчьими пастями, лайки с остервенением закружились вокруг пришельцев. Сбивая друг друга, брызгая желтой слюной, они даже грызлись между собой, будто заранее делили добычу.