Векша

Злажелательный Денис Геннадьевич

Золото, несомненно - вес говорил сам за себя. Инга держала подобную роскошь не так часто и оттого запомнила её небольшую, плотную тяжесть накрепко.

– И тем не менее, Векшунь, надо что-то думать и мозговать, - сказала она себе, пряча монетку в кисет. Но что? Посоветоваться с кем-нибудь? Но с кем о таком можно поговорить? Лютый наведался открыто, не таясь, но и этот мешочек, и требования в обмен на него явно предполагали полную сохранность договора в тайне. Лютый ни словом, ни жестом не обмолвился о том, что ей лучше держать язык за зубами. И лучше бы сказал - неясностей возникло бы меньше. А тут всё так... двусмысленно, что ли? Будто бы можно раструбить о том на весь посёлок, посоветоваться с каждым встречным-поперечным. Нельзя на

самом деле-то, это понятное - сразу пойдут шепотки, на репутацию Лютого падёт определённая тень - разбазаривает, понимаете ли, казённые средства, может, ещё и жалованья бойцов в этот кисет вложил. В группе тоже не одобрят - но командиров поселковых групп ставит и снимает Сколот, на деньги городской казны содержатся сами группы. А репутацию у Сколота Лютый заслужил самую что ни на есть положительную - за почти пятнадцать лет службы в командирской должности. Можно сказать, ветеран среди командиров. Таким похвастаться в соседних городках, посёлках, деревнях и сёлах могли очень немногие. Либо гибли, либо утрачивали доверие. Либо ещё какие-нибудь не менее существенные причины типа чрезмерной любви группы к командиру. Лютый умело балансировал - в группе его недолюбливали большей частью, но уважали и боялись. Сколот ценил - за преданность и жестокость по отношению к врагам правящей верхушки. И попытка испоганить репутацию Лютому могла кончиться весьма печально. Не говоря уже о том, что сам Лютый мог попытаться смыть такое вот пятно кровушкой. Лютый не был главой посёлка - но староста Власий был старостой чисто номинальным, кукольным, слова поперёк командиру группы он не рискнул бы сказать.

Так что не мне с ним тягаться, сказала себе Инга. Он простит любую мелкую шуточку типа ножа, упёртого в спину, воспримет как урок, а не посягательство на собственную честь и власть. Но если вынести образовавшийся меж ними сор из избы... Тут всё станет ещё туманнее и загадочнее. Дай бог не кончится несчастным случаем на охоте.

Но совет нужен...

Инга вынула несколько монет из мешочка. Нужен ведь повод наведаться... естественно, пойдут по деревне шепотки - скучающие старики и старушки на лавочках невероятно зоркие. Да и Лютый наверняка будет следить за Ингой - что она сделает, пойдёт ли к кому-нибудь, а если да, то к кому...

Прихватила серебро, рассчитывая разменять на медяшки. Надо ведь купить припасов - молоко, яйца, хлеб. Как-то всё не удаётся разжиться несушками. Корову или козу Инга завести не согласилась бы - пригляду за скотиной батя не научил, приучив жить за счёт матери-природы. А мама... мама просто не успела...

Пора уже наконец почистить огород от сорняков... Да и вообще заняться хозяйством - в небольшом масштабе, понятное дело, для большого нужен годный мужик, а таковые в посёлке все окольцованы. Но так, для души и с голодухи не пропасть - не помешает однозначно.

Прихватив корзинку, Инга торопливо шагнула за порог. Надо полагать, вернётся не то что с полной - со второй даже. И наверняка шепотки пойдут - скучно народу, вот и будет шептаться, что откуда-то у неимущей Векши взялись деньги, чтоб затариться. Ну, можно будет отпереться, что батя припрятал запасец на самый крайний случай. И вот, похоже, наступил этот самый случай. Не поверят - а точнее, разделятся мнениями, но это не особенно важно...

Инга невольно пожалела, что батя не стал хуторянином-бирюком. По-другому, быть может, всё сложилось бы. Меньше пришлось бы оглядываться на людское мнение...

... К дому на окраине, у самого земляного вала Инга подошла с двумя корзинками. Хлеба, яиц, овощей, пару корчаг с молоком, ткани две вдовые старушки-сестры выдали, что называется, на-гора, подслеповато щурясь в Ингину ладонь, на которой темнело серебро. Косясь с некоторым подозрением - девка-то замуж не хочет, хотя уж двадцать лет, давно пора второго нянькать, а она всё кобенится, непутёвая!
– сводили её в птичник, в ледник, в огород... Несомненно, на вечернем сборе старшего поколения обсудят в первую

очередь.

Невысокая калитка в плетне была закрыта на петлю, накинутую на воротный столбик.

Андрей жил, можно сказать, ещё большим отшельником, нежели Векшин. Но платил исправно, большей частью пропадал то на охоте, то в Горинске, сплавляя добычу. Что он делал с деньгами, которые должен был получать немало - непонятно. Налоги вносил исправно - и того, что, по общим подсчётам, осталось, должно было хватать на то, чтобы подправить как следует порядком уже одряхлевший дом. Но нет, и дом, и сарайчик производили ощущение того, что их хозяину плевать на них... Наверное, так и было. Покосившийся плетень, просевшие, подгнившие нижние венцы, прохудившаяся крыша...

Инга сняла петлю с воротного столба, боком из-за корзинок вошла в небольшой дворик. Почему-то дохнуло пустотой - моменты присутствия-отсутствия Инга чувствовала очень хорошо.

Горка свежеколотых дров рядом с поленницей уже потемневших, гора чурок. Воткнутый в вязкий дубовый чурбан колун с рукоятью, отполированной человеческими руками до блеска. Вроде недавно ушёл и должен вот-вот вернуться - уходя надолго, сложил бы колотые дрова, чтобы не заниматься этим после промысла, занятия порядком утомительного. Должен скоро вернуться - и Инга внутренне обрадовалась.

В подтверждение её догадки дверь в сени оказалась приоткрыта. Инга поставила увесистые корзинки на утоптанную у низкого крыльца землю.

– Тук-тук!
– негромко крикнула она, заглядывая в прохладную тень сеней. Ответом оказалась вполне ожидаемая тишина.

В сенях было пусто - если не считать крюки для рыбы под потолком, вязанки плотвы, чебаков, ротанов, длинной широкой скамьи у бревенчатой стены дома.

Дверь в дом и вовсе была широко, гостеприимно распахнута - но гостям тут не были рады, Инга знала это наверняка. Не то чтобы у Араксина был дурной, нелюдимый характер бирюка-затворника. Скорее, наоборот, где-то даже мог произвести впечатление доброжелательного человека. Однако что-то в нём такое чувствовалось, отчего и Лютый предпочитал с ним не связываться лишний раз. И кличка Аспид, приклеенная к нему, отчего-то казалась очень ему подходящей.

Однако Араксину батя доверял - о чём говорил вполне откровенно. На чём основывалось доверие наёмника, Инга могла только гадать. И позднее, спрашивая о том, слышала только какие-то пространные отговорки - мол, есть такие, которые, знаешь, ну, такие, что им можно сразу и целиком довериться, редкость, но есть, волк, понимаешь, волк, а не трусливый шакал, волк, зверь кровожадный, хищный, но честный, если он тебя ненавидит, он тебя убьёт, если ты ему глянешься - может, и жизнь отдаст.

Такого впечатления на Ингу Андрей никогда не производил - тут она сомневалась в правдивости батиных слов. Но дыма без огня не бывает, это известно... Какое пламя породило этот дым, оставалось только думать и размышлять. Или набраться смелости и спросить у Араксина, ожидая таких же туманных отговорок.

Изнутри домик казался ещё меньше, чем снаружи. Чисто, опрятно - но как-то пусто. Не дом, а так, временное пристанище. Взгляд скользил по ящикам, приколоченным к бревенчатым стенам, по полкам, по потрёпанным корешкам видавших виды книг на полках.

Кровать, устеленная овчиной, даже на вид была жёсткой. Ни подушек, ни одеяла. Нетрудно представить, как Андрей приходит сюда и ложится, почти не раздеваясь.

Инга легла на кровать, распустив волосы, разметав их пошире. Прикрыла глаза, пытаясь полностью расслабиться, отрешиться от окружающего мира, полностью сосредоточиться на своих ощущениях. Что она надеялась почувствовать - не знала и сама. Делая так на охоте, Инга стремилась понять, в каком направлении идти за добычей, уловить возможную опасность. Так батя учил и приговаривал при этом, что ей проще, так как с малых ногтей учится, не то, что он, постигший такие хитрости в более зрелом возрасте, когда всё больше и больше воспринимается материальная сторона мира.