Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!
Шрифт:
– Ну и какое ваше решение? – осведомился Фёст, присматриваясь к закускам и соображая, с чего начать – с коньячка или всё-таки с водки, по Гиляровскому. Ему уже вполне стала понятна мысль, к которой аггрианка их так аккуратно подводила. А могла бы этого и не делать, сказала бы впрямую, да и всё. Но в целом интересно, невредно послушать для общего развития. Ход мысли, метод построения силлогизмов и вообще. Если катастрофа всё же не наступит и мир ещё немного просуществует, им с Сильвией работать. А то и вправду, когда ещё Шульгин с Новиковым вернутся, и вернутся ли при их жизни…
– Решение, на мой взгляд, единственное. Сосредоточить всё внимание на твоей реальности, – указала она лёгким движением руки на Секонда, – позволить всем накопившимся
– Доходчиво, – улыбнувшись, кивнул Фёст, который старался оправдывать своё имя, везде выдвигаясь вперёд, заслоняя «братца». – А после такой «санации» пациент долго будет физически настолько слаб и нуждаться в поддерживающей терапии, что… Короче, с той реальностью всё понятно. Послевоенная Европа и мы в роли Америки, реализующей план Маршалла. При отсутствии на карте СССР? Так? А в остальном? – Он хотел показать Сильвии, что люди вокруг неё тоже кое-что представляют и рассчитывать на единоличное лидерство ей не стоит.
– Что – в остальном? Какая участь ждёт твою Эрфэ? – с долей раздражения ответила аггрианка. – Я не могу сейчас сказать, как отразится случившееся в той реальности на эту. Но имею основания полагать, что какое-то воздействие будет. Вы не обратили внимания – как только Олег возродил Империю, у здешней России тоже несколько изменился вектор политических устремлений?
– Да пока не очень заметно… Хотя, в прошлый раз, в дни «Ночи и тумана» [73] , определённое воздействие нашей реальности на ту отмечалось, но было оно гораздо нагляднее…
73
См. «Хлопок…».
– Присмотрись внимательнее. И не думай, что столь мягкое подавление, я бы даже сказала – пресечение мятежа, исключительно твоя заслуга.
– Да я и не думаю…
– Вот и хорошо. Значит, то, что здесь – полностью твоя прерогатива. И людей, и сил, и возможности влиять на Президента и общественное мнение у тебя достаточно. А там – это уже мы будем разбираться. Постараемся, чтобы «пациент» не только выжил, но и существенно окреп…
…А началось с чего? Нынешним утром Сильвия появилась в кабинете квартиры, где Фёст, достаточно уже замотанный, одновременно говорил по телефону с присланным в эту Москву «для согласований» представителем императорской Ставки и пытался что-то жестами объяснить ждущим его указаний Яланской и Людмиле.
Вошла, одним взглядом оценила ситуацию, указала пальцем девицам на кресла, извлекла из портсигара сигарету, предложила угощаться и им. При этом, посмотрев на Ляхова, сделала страдальческое лицо и возвела глаза к потолку, изображая нравственные мучения какой-нибудь мифологической Ниобы.
Дождалась, когда Фёст закончит разбираться с коллегой-полковником и переадресует его к телефонному номеру, по которому тот сможет решать вопросы с «начальником штаба», то есть майором Яланской. Сильвия «верхним чутьём» уловила, сколь велика сейчас неприязнь «невесты» к красивой женщине, мало ли что сослуживице, последнее время почти круглосуточно общающейся с Ляховым, пусть и по делам государственным.
– Так, – веско сказала аггрианка, вставая. – Пора заканчивать. Иначе процесс вступит в необратимую фазу. Мы всё это давно уже проходили и прошли…
– Что проходили? – не понял Фёст.
– Это самое. Стадию административного
74
«Трение на войне» – термин, введённый К. Клаузевицем – совокупность всех факторов – природных, личностных, вызванных недостаточной информированностью и стечением неблагоприятных обстоятельств, препятствующих выполнению тщательно рассчитанных планов полководца, вообще всякого исполнителя. Русский аналог научного термина – якобы народная поговорка, на самом деле принадлежащая Л.Н. Толстому: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить».
– Но как же?! – попытался удивлённо возмутиться Фёст.
– Да никак, – с милой улыбкой ответила аггрианка. – Просто ты сейчас вылез не на свой уровень. Первый раз в жизни, как я понимаю. До этого предел твоей компетенции определяли другие, а сейчас уздечка соскочила, извини за сравнение. Как там у вас в своё время очень популярная книга называлась? «Я отвечаю за всё»? [75] Так это неверно. Поэтому вешай на дверь табличку «Закрыто на переучёт» и пошли со мной. А на хозяйстве пока пусть останутся Люда с Галей. Кого считают нужным, пусть переадресовывают по команде, у вас там, я слышала, в новой Ставке скоро генералов негде размещать будет. Остальным говорят – «Зайдите завтра». И всё сразу наладится… Самим ничего решать не нужно, и вообще, чем меньше посторонних будут иметь к вам доступ, тем лучше для дела.
75
«Я отвечаю за всё» – заключительная часть трилогии Ю. Германа о военном враче Устименко. Две первые – «Дело, которому ты служишь» и «Дорогой мой человек» (1957–1964 гг.). Сильвия неправильно распространила заглавие одного тома на всю трилогию.
Перейдя с Фёстом на свою половину квартиры, она доверительно пожаловалась Вадиму, что больше совершенно не может здесь бывать.
– Представь, как в семнадцатом году «Мраморный дворец» Кшесинской превратили в «штаб Октября». Ужас, не нахожу другого слова. Если бы я знала, как здесь на самом деле будет всё устроено, оставила бы один коридор «оттуда сюда и обратно», а прочее отгородила глухой стеной. Увы, это не в моих силах. Поэтому…
Не продолжая, она блок-универсалом открыла проход в кремлёвский кабинет Секонда, где тот тоже трудился, «весь в мыле», и поманила его пальчиком с удивительно коротким для её статуса ногтем.
– Скажи адъютанту – «Барин больше не принимает», и – со мной.
Ещё две-три минуты – и они очутились в Замке, именно в том кабинете, что Сильвия лично для себя заказала и оформила. Он примыкал к той секции, где она недавно принимала Императора Олега, но отделялся от неё широким коридором с навощенным паркетным полом, в котором отражались висящие на шестиметровой высоте хрустальные люстры.
Кабинет был не слишком велик, женский всё-таки, но помещалось в нём достаточно много антикварной мебели, картин, статуй, статуэток, кадок с древовидными и кашпо с вьющимися растениями. Три окна выходили на серый волнующийся океан и пронзительно пустынный мелкогалечный пляж с несколькими остроконечными гранитными скалами разных оттенков красного, розового и тёмно-серого, наводившими на мысль, что они тут поставлены специально, после тщательных дизайнерских поисков идеала.