Великая и Малая Россия. Труды и дни фельдмаршала
Шрифт:
22 сентября 1788 г., лагерь при Цецоре
Милостивый государь мой граф Александр Андреевич!
Первая крепость, которая терпением взята, будет уверительно Хотин. Сей образ взятия и капитуляции есть беспримерный и тоже, кажется, неудобоподражательный; со всем тем есть дело по сие время одно из знатнейших сей кампании на земле. Вы имеете и свежее, и вернее известия о союзнике: его положение столько кажется печально, сколько поведение его генералов равнодушно; их не двигает ничто, их же, кажется, не ободряет и его присутствие. Сам господин Ласси [113] не будет иметь причины хвалиться и утешаться своим планом, а многие от него постраждут. Теперь вы видите больше, нежели когда как мы ошибались или худо ценили нашего врага; он, кажется, похитил у нас искусство и промышляет теперь им в наш вред. Я Яссы вижу, но в них не еду, видя их тоже в ином и не весьма приятном положении, в рассуждении разности духов, что в них поселились, между которыми могут быть и весьма нечистые для нас [114] . От князя я не знаю и не слышу ничего больше месяца, и ни один из моих четырех курьеров
113
Здесь имеется в виду Франц Мориц фон Ласси (1725–1801) – выдающийся австрийский военачальник, генерал-фельдмаршал, сын русского фельдмаршала П. П. Ласси. (Примеч. ред.)
114
Румянцев имеет в виду австрийцев. (Примеч. ред.)
Граф Румянцев
22 сентября 1788 г., лагерь при Цецоре
Государыня всемилостивейшая!
Крепость и город Хотин, кои, как теперь уже видно, могли бы и с лучшей славой для союзных войск и без потери, по меньшей мере, десятидневного времени взяты быть, оставлены неприятелем в срок, и он пошел по договору ему указанным путем, а сии двумя батальонами обоюдных войск заняты; но как, кроме сего занятия и ведомости о артиллерии и военных припасах, мне предоставлено впредь представить о тех статьях, в коих я генерала графа Салтыкова уже неоднократно предварял, и вся сия сдача по настоянию принца Кобурга последовала, то я и не могу вашему императорскому величеству по моему всеподданнейшему долгу ни о чем подробно донести, не зная ниже и того, кто комендантом в сей крепости определен.
Желательно было бы, всемилостивейшая государыня, чтобы сей и иные союзные генералы ту же поверхность имели над неприятелем, каковую они ищут брать во всех с ними общественно производимых действиях над нашими, и иногда с отнятием у них их права и участия в содействиях, как то ваше императорское величество из при сем в копии следующего письма императора ко мне, в рассуждении поиска на Яссы, и рапорта генерала графа Салтыкова № 290 всевысочайше усмотреть изволите [115] .
115
Манифест был опубликован в связи с занятием Молдавии русскими войсками. (Примеч. ред.)
Что меня удивляет больше всего и заставляет размышлять и оглядываться в моих предприятиях на неприятеля, который на сей стороне Прута против Рябой Могилы еще стоит, так это равнодушие, каковое оказывают сии генералы; и в тех стесненных обстоятельствах, в каковых, по достоверным известиям, должен находиться император сам в Банате, и, меняя ежедневно их нам делаемые предложения, ищут за нашей спиной и в тех цинутах, кои целы и обеспечены от неприятеля, гнездиться тогда в Молдавии, когда их собственные провинции завоевываются от турок, и, что меня наконец принудило с принцем Кобургом добрым, однако же весьма внятным образом изъясниться, понеже без сих цинутов и в сем роде замешанного управления войска вашего императорского величества никак в Молдавии и некоторое время пробыть, а тем менее зимних квартир взять не могут.
Я приказал и генералу графу Салтыкову, невзирая на все темные уведомления от стороны Хотина, сделать движение к Бельцам, чтобы сим мое сообщение с Днестром и мои подвозы прикрывать, и некоторое беспокойство неприятелю в Бендерах сделать, и тем самым обеспечить и мое обратное движение, ежели бы австрийские войска не похотели нам уступить занимаемых ими цинутов в Молдавии, и лучше возможно способствовать скорейшему взятию Очакова, откуда я более месяца никаких известий не имею, и кои мне тем более нужны, что от них зависят все мои дальнейшие предприятия, а с теми и нужные приготовления к зимним квартирам – и чего я на мои от чисел 2 августа, 3-го и 9-го сего текущего отправленные требования жду с часу на час от господина генерал-фельдмаршала и кавалера князя Потемкина-Таврического с большим нетерпением…
Сентябрь 1788 г., Цецора
Ее императорского величества моей всеавгустейшей великой государыни и самодержицы всея России генерал-фельдмаршал и главный командир Украинской армии, сенатор Киевский, Черниговский и Новгородский-Северский государев наместник; полков – лейб-гвардии Конного подполковник, кирасирского Военного ордена полковник, Малороссийского гренадерского шеф, орденов российских императорских Святых апостола Андрея Первозванного, Александра Невского военного, Великомученика и Победоносца Георгия и равноапостольного князя Владимира первых степеней, королевского прусского Черного орла и голштинского Святой Анны кавалер.
Жители Валахии и Молдавии.
Иллюстрация из книги «Народы России». 1862 г.
Я, ниже сего подписавшийся, чиню ведомо и известно всем обывателям Молдавии и преосвященнейшим господам, митрополиту и епископам священно архимандритам, игуменам и всему честнейшему духовенству и благопочтенным членам Дивана, и всем великим и малым боярам, по их чину и достоинству особливо, что, со вступлением ее императорского величества победославных войск в сию землю, входят и они в то их прежнее счастливое состояние, в котором они под ее тишайшим скипетром, при спокойном отправлении
1 октября 1788 г., лагерь при Цецоре
Государыня всемилостивейшая!
Между тем временем, что я счастье имел 27-го сего месяца вашего императорского величества всевысочайшее и от 15-го того же зачисленное повеление принять, и о стечении многих и неожидаемых происшествий, кои мне в нужных предварительных распоряжениях в Молдавии мешали и дивизию генерала Каменского к армии взять, и осторожнее быть принудили моими всеподданнейшими и от 4-го, 10-го, 15-го и 22-го отпущенными донесениями и всенижайше и наиподробнейше уведомить, имел я письма от принцев Делинья и Кобурга, с коих, так как и с моих к ним ответов здесь копии следуют, и из которых ваше императорское величество всевысочайше усмотреть изволите, что Хотин и с его раем без всякого о нас там и упоминания должен быть занят союзниками, и что затем армия вашего императорского величества должна идти к Бухаресту и вероподобно по плану, каковой принц Кобург своим обычайным образом представил императору, и хотя невозможность сама в рассуждении позднего годового времени и моего теперешнего положения с неприятелем, и того, где находится Бухарест и мои магазины, в невыполнении сего дальновидного и по времени вовсе бесполезного предложения меня достаточно оправдает. Но как, с одной стороны, союзные войска не престают и деньги, и провиант, и подводы, и даже до сена, или где что только найдут, без всякого уважения на мои им к удержанию порядка предложенные меры и надобность, что иметь могут в них войска вашего императорского величества, забирают, а с другой – польские комиссии в даче подвод на подвоз из дальних магазинов в ближние провианта и фуража упорствуют и тем все мои принимаемые меры, так в поисках над неприятелем, как и в нужных распоряжениях для зимних квартир в Молдавии, вовсе уничтожают, и что все из при сем следующих приложений весьма внятно явствует, и мой всеподданнейший долг на мне непосредственно тех вниманий взыскивает, как я по вашим собственным пользам в сем роде обстоятельств вообще, а при сем позднем годовом времени во всех моих предприятиях, кои с большою осторожностью и лучшими соображениями из тех обыкновенно происходящих следствий делаться должны, особливо иметь обязан, – то я спешу вашему императорскому величеству мое всенижайшее донесение о том сделать и о тех наставлениях, кои бы мне впредь, так при неограниченном властолюбии союзных генералов, как в упорстве поляков, во всех случаях правилом служить могли, мое всеподданнейшее представление обновить.
Я не могу при сем случае пройти в молчании и о хотинской капитуляции, поскольку она теперь меня тяготит, видя, что оба осаждающих корпуса остаются еще позади, а отпущенный гарнизон уже к Рябой Могиле пришел, и их одна большая куча и с обеими пашами от непорядку ведущего забрела вовсе с дороги в лагерь генерала Каменского, через которого я принял смелость сделать их главному Осман-паше подарок горностаевой шубой, знаком того удовольствия, что он имел из нечаянно сделанного с ним знакомства. Их препровождающей австрийский полковник Караджа, посылкой разных турок вперед и назад через мой лагерь и весь мой стан им открыли в том даже, чтобы я для скорейшего возвращения их конвоя и подвод к Ботушанам и мои передовые посты назад подвинуть настоял, но тщетно.
Что до неприятеля, то стоит он еще все против Рябой Могилы и по всем сказкам [показаниям] военнопленных и беглецов все в том намерении, чтобы идти на Яссы и их отобрать, для прикрытия которых и моих между Прутом и Жижей свезенных тягостей [тяжестей], и я должен и генерала барона Эльмпта с его дивизией и иные отряды на той стороне держать, и как по уважению многих причин полагать должно, что он при моем наступлении от боя будет уклоняться и, имев большою частью конницу, нас на обеих сторонах реки Прута беспокоить, то я и намереваюсь приказать генералу графу Салтыкову, или, ежели он не ускорит, – иному генералу, идти через Орхей к Кишиневу, чтобы сим движением отвлечь его на закрытие Бендер и Бессарабии, и по разделении его сил и лучшем открытии прямых его видов, тогда удобнее соединенными силами к делу или вовсе от сих мест удалиться принудить, и тогда Прут перейти и подать ему зависть на Валахию, а тем самым и желанию императора некоторым образом удовлетворить, и Молдавию обеспечить. И чтобы все с хорошими успехами сделаться могло, ежели бы только подвозы с провиантом и фуражом не терпели остановок и всякий раз за армией следовать могли и генерал граф Салтыков был уже в движении; но, к моему большому сожалению, не все идет, всемилостивейшая государыня, по-прежнему и по моему желанию…