Великая Мечта
Шрифт:
Кроме того, я женился, потому что мне было страшно одному. Жить в одиночестве – для меня значило быстро превратиться в отчаянного, забубенного бретера, которому нечего терять. Жить одному – значило однажды упиться до ступора и разбить себе висок об угол стола. Или задохнуться в астматическом приступе. Или дождаться какой-нибудь особенно темной полночью «гостей», готовых изувечить любого и всякого ради поношенной кожаной куртки и ста долларов. Жизнь одиночки только внешне выглядит красиво: захотел – выпил, захотел – женщину привел; изнутри же там плохо, страшно; человек не может быть один, потому что тогда его начинает пожирать его собственное подсознание.
Кроме того, я
Так я, репетируя возвышенный спич в адрес собственной супруги, в девять вечера возвращался домой. Небеса сулили дождь – набухли черно-фиолетовым пронзительно яркого тона. Воздух звенел. Казалось, швырни вверх камешек – и лопнет, треснет, рухнет.
Бывают в начале московского лета такие моменты, когда и непогода в радость человеку; он запрокидывает голову, смотрит, как собирается гроза, и улыбается. И думает: эх, как оно сейчас долбанет! Ну и потеха будет!
Ливень обрушился, и такой силы, что спустя минуту после того, как упали первые капли (самые увесистые, не капли – ядра), я уже вынужденно остановил машину у обочины. Лучше переждать. Изношенная резина могла подвести на мокрой дороге.
Кстати, где взять денег на новую резину? И на бензин? И квартирным хозяевам? И на еду? И на новые туфли жене? И на новые штаны для себя лично? Опять одолжить у Юры? В счет будущего прихода? А нужны ли мне такие приходы? Я нахожусь возле своего друга уже двадцать дней и досконально знаю все подробности его жизни. А иногда и соучаствую. Например, помогаю вынести вещички из квартиры, в которой Юра явно не живет. Если так пойдет дальше, дорога мне – туда же, откуда мой закадычный приятель не так давно вышел.
Ладно, сказал я себе, очень твердо, об этом не следует думать. Чего ты боишься – то ты создаешь. Деньги – найдутся. Юра сказал, что все будет делать сам, а мое дело – крутить баранку. Быть на подхвате. Обеспечивать тыл и полную исправность нашей тачки. А как поднимем хорошие деньги – займемся чем-нибудь легальным. Каким-либо бизнесом, или как там это теперь называется...
От невеселых раздумий, одолевающих меня ежедневно по десять раз, отвлек стук по оконному стеклу. Защищая голову от льющейся с неба воды газетой, на меня смотрел, стеснительно улыбаясь, пожилой человек в пиджачной паре и съехавшем набок галстуке, напоминающем о героических временах виниловых пластинок. Импровизированный бумажный зонт его не спасал.
Я приоткрыл дверь. Старик с недоверием оглядел мою морду, понемногу начинающую опухать (мне досталось по скуле, по губам и под правый глаз).
– Молодой человек, довезите до метро!
Неожиданно мой желудок устроил бунт. Не выдержав пустоты внутри себя, он сотрясся, судорога прошла вдоль, или поперек, или по диагонали, Бог разберет, – заныло, потянуло, тухло сыграло, скрутило в узел, и омерзительный вращающийся горько-кислый шарик поднялся к самому горлу. Поморщившись и засопев, я поднес руку к губам, словно первокурсница, впервые в жизни опрокинувшая стопку водки. Все длилось не более секунды, но седой оказался внимательным наблюдателем, принял кислую мину на свой счет и собрался ретироваться.
– Садитесь! – поспешно выкрикнул я, вдруг пожалев промокшего бедолагу.
Тот влез, шумно и неловко. Сразу стало ясно – человек ездит в автомобиле далеко не каждый день. Юра – тот впрыгивал в салон, словно в собственную постель. Быстро и с громкими удовлетворенными придыханиями.
– Ну и водопад! – воскликнул старик, вытирая лицо квадратной ладонью. – А сколько надо денег?
Его совершенно мокрые волосы прилипли к затылку, ко лбу, к вискам, и я смог рассмотреть череп: массивный, правильной формы. Комфортабельное вместилище серого вещества. Такие несокрушимые затылки и крутые лбы можно увидеть на парадных портретах сталинских маршалов. Я вторично проникся к незнакомцу симпатией и сказал:
– До метро метров триста по прямой. Сейчас ливень утихнет – и поедем.
Влага хлестала с такой силой, что я не рисковал даже открыть форточку. Под ударами тяжелых струй крыша гудела, как барабан.
Какое-то время сидели молча. Смотрели, как запотевают стекла. От седого шел слабый запах плохого алкоголя.
– Хорошая машина, – сказал он, оглядываясь. – Я так и не собрался купить себе такую. Мечтал, мечтал – да так и не собрался...
– А чего мечтать? – небрежно возразил я. – Пошел да купил.
Старик грустно улыбнулся. С кончика его носа капало.
– Не то чтобы мечтал, – уточнил он. – Мечтать о железках, конечно, глупо. Но приобрести – хотел...
Сильный ливень недолог. Не прошло и нескольких минут, как хляби небесные истощились. Я тронулся, несколькими толчками по педали просушил тормоза и спросил:
– О чем же мечтать не глупо?
– О чем-нибудь важном. О серьезном... Где-то так.
– Например?
Старец задумался, и я задал наводящий вопрос:
– Лично вы – о чем мечтаете?
– Я, сынок, свое отмечтал. Мне скоро семьдесят.
– А когда были моложе?
– Ни о чем особенном не мечтал. Зачем мечтать? У меня было все. Работа, дом, деньги. Жена, дети, друзья. Я прожил счастливую жизнь. Все мои мечты сбылись раз десять. Где-то так. Ну, мечтал, конечно – чтобы не было войны, чтоб все были живы и здоровы...
– Не то, – перебил я. – Неужели жили без какой-то тайной идеи?
– Вспомнил! – Старик еще раз убрал со лба воду и засмеялся скрипучим смехом. – Была мечта, да. Была.
– Расскажите.
– Не получится. Это было давно. В молодости. Началось лет в тридцать – и сидело в голове до пятидесяти, где-то так.
– И все-таки.
– Да ну его. Ерунда это все.
– Как хотите. Старик засмеялся.
– Расскажу, конечно. Мечта моя была – три жилы.
– Как?
– Три жилы! – хитро щурясь, повторил седой. – Я всю жизнь был инженером. Корабли строил. Точнее, проектировал. Чертежи чертил. Одной зарплаты, в тридцать пять лет, имел триста рублей. Попутно написал кандидатскую. Вечерами – репетитором. Натаскивал абитуриентов по физике и математике. Летом отпуск – я на шабашку. Соберем бригаду из своих инженеров, кто покрепче, едем в какой-нибудь колхоз-миллионер, коровники чинить. До тыщи рублей привозил, где-то так... Потом – беру еще две недели за свой счет, хватаю жену – и в Сочи. А то в Крым. Или на Карпаты. В Прибалтику – в Ригу, орган послушать в Домском соборе. А то в Москву. Я одного только Высоцкого четыре раза видел, два раза в театре, два раза на концертах. Осенью – к матери в деревню. Картошку копать. Картошка – своя, овощи свои, яйца, курица – все свое. Самогонка тоже своя. В магазин ходил только за хлебом. Зато одних журналов выписывал пятнадцать. «Вокруг света» с приложением «Искатель», «Смену» с приложением «Подвиг», «Огонек» с приложением «Библиотека мировой литературы»... Хорошо было. А все потому, что знал про себя: я – двужильный. За двоих работаю. Живу правильно, разносторонне. И мечтал третью жилу иметь, чтоб еще лучше все наладить и устроить для детей, для жены, для матери с отцом... Все искал эту третью жилу. Уставал, вкалывал – и искал. Хотелось еще больше сделать, придумать, увидеть. Барахло не копил, зато всю страну объездил, сына и дочь музыке выучил, рисованию, английскому языку... Выросли – купил им по кооперативу, по машине...