Великая мелодия (сборник)
Шрифт:
Из черных глубин поднялось винтообразное пламя, нарастал непонятный грохот, будто во Вселенной произошел обвал. Мое падение ускорилось. Галактика схлопнулась в коллапсе. Удар о камни. Я закричал от боли…
Эпилог-фантазия
Мария трясла меня за плечо:
— Проснись, проснись!.. Ты кричишь во сне.
— Разве? Приснилось, будто
— Еще чего не хватало. Умывайся, одевайся — и на завтрак. А потом — на Варени.
В окно отеля «Гарнье», где мы остановились, я видел серое небо над вокзалом Сен-Лазар. По улице текла толпа: все спешили на работу. В самом деле, за последнее время я что-то часто стал кричать во сне. Но то, что привиделось сегодня, было так ощутимо… Монголия… 1969 год…
— Какой сегодня год?
Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.
— Пока что восемьдесят третий.
Четырнадцать лет проспал… А может быть, и не проспал. Я стал восстанавливать в памяти события последних четырнадцати лет. В прошлом году была поездка в Турцию. Побывал в Стамбуле, на Принцевых островах, в Эфесе, Пергаме, в Трое. В Трое засунул свои запонки в развалины древнего мраморного алтаря-жертвенника. Так, причуда… Через тысячу лет найдут — скажут: потерял Приам!
Все в порядке.
Всякий раз, очутившись в Париже, мы неизменно заходили на Варени, 77, к Огюсту Родену. И на этот раз пришли сюда.
В особняк заходить не хотелось, хоть накрапывал мелкий дождь. Туристы попрятались кто куда, а мы вдвоем с Марией прогуливались по песчаным площадкам и дорожкам, как ни в чем не бывало.
— Храм Творчества Родена… — задумчиво произнесла Мария. — А до него в доме жили русские люди, ходили по саду, к ним приезжали из России известные писатели, художники. Здесь было русское посольство.
— Ну, вспомнила! Это происходило в начале прошлого века. Позже здесь поселили женский монастырь, затем — какое-то учебное заведение.
— И все-таки осталось нечто русское, пусть едва уловимое! — сказала она убежденно.
— Не фантазируй.
— Я и не фантазирую. Кто были они, те русские, которые здесь жили, прогуливались по саду?
— Если покопаться, наверное, можно установить. Ничто не исчезает бесследно.
— Вот с этим не совсем согласна. Многое исчезло из памяти людей. Думаешь, мы не исчезнем бесследно?
— Зачем же так?.. Если наши книжки не останутся, то хоть что-то должно остаться! Не будем рассчитывать на вечную память о нас. Я почему-то вспомнил Жана Кейроля, ну, того, поэта, романиста… Во времена Сопротивления его схватили гестаповцы, бросили в лагерь Маутхаузен. Он потом признался, что в тюрьме Жюльен Сорель мешал ему «жить мелко». Подумай только! — мешал жить мелко… Нам с тобой тоже мешали «жить мелко»… Все они… Пушкин, Блок, Маяковский… Да их легион, тех, кто мешал нам «жить мелко»! И не только поэты и художники… Понимаешь? — с каждой эпохой таких личностей становится все больше и больше… Кто-то из англичан сказал, будто человечество состоит в основном из
— Ну что ж, может быть, так оно и есть. А вот будем ли мы с тобой мешать кому-нибудь «жить мелко», после того как нас уже не будет?
Я усмехнулся:
— Лично для меня достаточно и самой малости: сами «не жили мелко» и другим не давали в меру своих ограниченных сил. Ведь важно хотя бы для самого себя быть, ну, если не героической, то хотя бы честной, чистоплотной натурой. Героический характер и нравственная нечистоплотность несовместимы.
— Ладно. Вывернулся.
— Меня поразили и другие слова Жана Кейроля: «Может быть, герой всегда завершается в нас самих? Мы неотступно возвращаемся на места, связанные с загадкой нашего существования!» О «загадке собственного существования» писал еще Гоголь! Это удивительно. О заимствовании не может быть и речи.
— В самом деле, поразительно. Оба бились над одним и тем же. Да и мы все бьемся над загадкой своего существования. «Мы неотступно возвращаемся на места, связанные с загадкой нашего существования…» В последнее время меня почему-то все чаще и чаще тянет в те места, хоть и понимаю: загадка так и останется загадкой. Если бы взглянуть на свою жизнь из будущего!..
Я указал на бронзовые «Врата ада», установленные на песчаной площадке в восточной стороне сада.
— Однажды пытался выяснить загадку своего существования через «Ад искусства». Но увы… Так и не отыскал в нем укромного местечка для нас.
— Твоя гипермнезия?
— Она самая.
— А может быть, нас и нет там?
Мы подошли к «Вратам ада».
«Врата» были черны и могучи, окантованы железобетонными брусьями; по сторонам стояли две темные бронзовые фигуры: справа — мужская, слева — женская. На горельефах — руки, протянутые к вечности; страдальцы любви Паоло и Франческа…
«Врата» не внушали ужаса. Возможно, потому, что мы к ним постепенно привыкли, а возможно, потому, что жизнь была позади.
— Сезам, откройся! — крикнула Мария. Но «Врата» не раскрылись. Я поднялся к ним по ступеням и постучал кулаком. Никто не отозвался.
— Оставь, — сказала Мария. — Все ниши заняты классиками. Обойдемся. Собственно, что нам делать в «Аду искусства»? Мне просто хотелось передвинуться немного по координате времени вперед, взглянуть на нашу жизнь аб инкунабулис.
Я на минуту задумался. Наконец решился.
— «Врата ада» устроены не так просто, как кажется. Идем!
— Куда?
— С той стороны я приметил маленькую железную дверь. Знаю, как ее открыть…
— Пробраться в «Ад искусства» с черного хода? С помощью отмычки?
— Та дверь никакого отношения к «Аду искусства», по сути, не имеет… Там начинается координата времени… Дорога в будущее. Ведь искусство тоже дорога в будущее.
Она посмотрела на меня с недоверием.