Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Романенко Константин Константинович

– Здесь выбор, товарищ Байбаков. Летите. И с Буденным думайте, решайте вопрос на месте.

Разумеется, мне и в голову не могло прийти обидеться, осудить за жестокость, не оставлявшую никакого выбора, сталинских условий, тем более воспринимать их как некую жестокость. Ведь речь шла о высокой военной ответственности, о слишком высокой цене возможной ошибки. Военное время сурово, потому что решается судьба страны, народа. Как же не отвечать своей головой за ответственное дело? Нет, нужно не колеблясь класть жизнь на алтарь спасения Родины».

Заместитель наркома нефтяной промышленности оправдал доверие Сталина. Выполняя его задание, Байбаков оказался и под бомбежкой, и под артобстрелом;

он чуть не попал в плен, когда пилот едва не приземлился на территории, занятой немцами, но он сумел исполнить поставленную задачу. Скважины были выведены из строя лишь тогда, когда их захват стал неизбежным. Более того, позже, после отступления немцев, он смог и так же быстро снова пустить их в действие.

На следующий день после падения Ростова, 25 июля, Сталину сообщили, что противник прорвал оборону Сталинградского фронта. В ночь на 26-е он телеграфировал Гордову: «Ставка категорически требует от Военного совета фронта… сделать все, чтобы немедленно ликвидировать прорвавшегося противника и восстановить положение».

Вернувшийся днем в Москву Василевский послал Гордову новую шифровку Сталина: «Действия командования Сталинградского фронта вызывают у Ставки Верховного главнокомандования возмущение… Ставка требует, чтобы в ближайшие дни сталинградский рубеж – оборонительная линия от Клетская до Калмыков была бы безусловно восстановлена и чтобы противник был отогнан за линию реки Чир. Если Военный совет фронта не способен на это дело, пусть заявит об этом прямо и честно». Ситуация тревожила Сталина, и он снова направил начальника Генерального штаба в район Сталинграда.

Именно в эти полные непредсказуемости, тревожные дни второго военного лета, 28 июля, появился знаменитый приказ наркома обороны № 227, известный под названием «Ни шагу назад». «Первый вариант этого приказа, – рассказывал Василевский историку Г. Куманеву, – я готовил сам. Правда, от того, что я написал, почти ничего не осталось. Сталин забрал мой проект и все «искромсал».

Этот приказ Сталина, который был зачитан во всех частях Красной Армии и Военно-Морского Флота, был суров и предельно откровенен. В нем говорится: «Враг бросает на фронт все новые силы… захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа.

Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Части войск Южного фронта, идя за паникерами, оставили Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором .

Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама бежит на восток».

Сталин напомнил слова Петра I, назвавшего после Полтавской битвы шведов – своими «учителями», и отмечает: «Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов одерживать над ними победу? Я думаю, следует».

«Наша Родина, переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам… Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев – это значит обеспечить за нами победу… Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным

законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования ».

Этим приказом Сталин утвердил – кстати, по примеру немецкой армии после поражения под Москвой – формирование «штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости и неустойчивости» и отрядов заграждения. Приказ требовал, чтобы, «поставив их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий, обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной» [89] .

Приказ, прочитанный перед строем во «всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах», сыграл свою отрезвляющую роль, и его кажущаяся суровость диктовалась гуманизмом необходимости. Отечество было в опасности, и, кроме армии, его спасти не мог никто. Об этом Сталин прямо сказал войскам. Больше нарком обороны подобных чрезвычайных приказов до конца войны не издавал.

В годы так называемой «перестройки» творческая интеллигенция облила эту тему слезами. Конечно, это крокодильи слезы, но все же напомним, что формирование заградчастей не было изобретением Сталина. Они существовали еще в царской армии. Гитлер тоже использовал такие части при остановке отступления под Москвой в дополнение к своему «стоп-приказу». И как трезво отмечает В. Филатов, подобные приказы писались не для Матросова и Гастелло, не для Покрышкина и Кожедуба, не для героев Брестской крепости, и заградчасти сыграли свою отрезвляющую роль.

Да, война не однажды складывалась не так, как рассчитывал Сталин, но поражения Красной Армии не были следствием его личных ошибок или его стратегической линии. В этом смысле он ни в чем не мог себя упрекнуть. Война не могла быть иной. Сталин прекрасно осознавал, что пока немцы воюют лучше. Они имели больший опыт, чем советские командиры и солдаты, осмысленно и целенаправленно осуществляли наступление, умело и стойко держали оборону. Но главное – немцы психологически чувствовали себя покорителями Европы и не сомневались в своем военном, командном и боевом превосходстве над Красной Армией.

Это навязанное противником психологическое превосходство германских вооруженных сил подавляло не только солдат, но и военачальников. В.М. Молотов 21 декабря 1979 года рассказывал писателю Феликсу Чуеву, что «были моменты, когда Жуков практически предлагал сдать Москву ». Молотов отмечал: «Вот говорят, Сталин не послушал Жукова, приказал не сдавать Киев. Но Сталин не послушал Жукова, предлагавшего фактически сдать Москву , но об этом не говорят…»

Конечно, предпринимая решительные действия в первой половине 1942 года, Сталин прежде всего стремился отвести удар от Москвы, сдача которой была бы непоправимой катастрофой. И защита Крыма, и оборона Севастополя, и другие операции прежде всего имели стратегическую цель: они растягивали фронт. Они распыляли силы врага, вынуждая к решению узконаправленных задач, не дававших им решающего успеха. Даже выигрывая отдельные сражения, противник так и не получил стратегического выигрыша. В совокупности эти события напоминали шахматную партию, когда один из игроков делает вроде бы очевидные, кажущиеся «зевками» жертвы, а другой принимает их за слабость и реальные ошибки. Но как бы ни оценивать позицию Сталина в этой партии, инициатива постоянно исходила с его стороны. Вот и теперь, позволив противнику совершать маневр поворота на юг, он сразу определил границу его распространения.