Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
На пути наступления советских частей почти не встречалось гражданского населения. Кругом царила паника. Напуганные средствами пропаганды и приказами германского командования, местные жители бросали дома, скот и продовольствие и бежали на запад, за Вислу; тысячи беженцев пытались добраться до Данцига. На дорогах образовались пробки, составы поездов были переполнены.
Наиболее успешно наступление войск 2-го Белорусского фронта складывалось с южной стороны Мазурских озер и в обход Летценского укрепрайона. 21 января Сталин приказал не позднее 4 февраля овладеть рубежом Эльбинг – Магдебург – нижнее течение
Войска Рокоссовского к 26 января преодолели полосу затопления у Мазурского канала и заняли ряд важных опорных пунктов Летценского укрепрайона. В этот же день части фронта подошли к заливу Фрише-Хоф и междуречью Пасленка и Ногат, перерезав все сухопутные коммуникации восточно-прусской группировки противника. Сообщение могло осуществляться лишь по косе Фрише-Нерунг либо по морю и воздуху. Когда Гитлеру 24 января доложили, что 4-я германская армия отступает, оставив озерный рубеж и крепость Летцен, он пришел в ярость. Его фронт трещал по швам.
29 января войска 3-го Белорусского фронта перерезали автостраду Кенигсберг – Эльбинг. В ходе первого этапа Восточно-Прусской операции германская группировка «Север» была расчленена на три изолированные части. В советский плен попало более 50 тыс. человек, еще больше немцы потеряли убитыми.
Глава 12 Победа
Он был человеком из стали, который превратил Россию в промышленную и военную державу, который отразил германское нашествие и который привел народы СССР к величайшей военной победе в российской истории…
Из доклада ЦРУ
Крымская (Ялтинская) конференция Сталина, Рузвельта, Черчилля прошла с 4 по 11 февраля 1945 года. Прибывшие в Крым делегации союзников были размещены во дворцах, уцелевших после поспешного отступления немцев. Франклину Делано Рузвельту предоставили Ливадийский, Уинстону Черчиллю – Воронцовский в Алупке, а советская делегация остановилась в Кореизе в Юсуповском дворце. В Подмосковье еще царила зима, а здесь, на побережье, согреваемом теплым дыханием моря, Сталин как бы вновь окунулся в атмосферу своей юности. Из-за болезни Рузвельта первое заседание и практически все рабочие проходили в Ливадийском дворце.
В день открытия конференции, 4 февраля, «Большая тройка» заслушала доклад начальника советского Генштаба генерала А.И. Антонова о перспективах боевых действий и положении советских войск; генерал Д.К. Маршалл сделал сообщение об итальянском и западном театре военных действий. Они не восхищали.
К этому дню армии союзников все еще топтались у «линии Зигфрида» и лишь в отдельных местах перешли границу Германии. Из доклада начальника штаба американской армии явствовало, что, хотя последствия немецкого наступления в Арденнах ликвидированы, потребуется значительное время для концентрации сил с целью продолжения активных боевых действий.
На следующий день главы делегаций рассмотрели вопрос о послевоенном устройстве Германии: западные союзники предложили расчленить ее на несколько мелких государств. Сталин возражал, но настаивал на репарациях. Он приложил максимум усилий, чтобы добиться решений,
«Германия, – указывал он, – должна производить натуральные платежи в виде фабрик, заводов, кораблей, танков и т.п. плюс ежегодные товарные поставки».
Приблизительный подсчет ущерба, нанесенного Германией Советскому Союзу, по оценкам экспертов, составил 2 триллиона 600 миллионов рублей. «Советский Союз, – отмечал Сталин, – понимает, что Германия не сможет покрыть такие астрономические цифры, и согласен ежегодно получать материальные поставки не менее чем на 10 миллиардов долларов…»
Осознавая, как никто другой, всю тяжесть потерь, понесенных страной в результате навязанной войны, Сталин придавал этому вопросу важное значение. Эта тема вызвала острые споры. Черчилль, не желавший быстрого восстановления СССР своего потенциала, высказал замечание: «Не придется ли союзникам, в конце концов, кормить немцев? Если хочешь ездить на лошади, ее надо кормить сеном и овсом».
Сталин парировал метафору премьера фразой: «Лошадь» не должна была бросаться на нас». Он указал, что Германия, тратившая перед войной «до шести миллиардов долларов в год», после ее окончания будет свободна от этих расходов.
Такой аргумент сразу разоружил Черчилля. Он даже воскликнул: «Да, это очень важное соображение!» И позже пошутил, что его сговорчивость при обсуждении вопроса о репарациях парламент «может не одобрить» и «даже выгнать» его. Удовлетворенный сговорчивостью британского премьер-министра, Сталин лаконично, но добродушно пояснил: «Победителей… – не выгоняют!» Стороны пришли к согласию и по настоянию Сталина работу комиссии по репарации и возмещению убытков решили организовать в Москве.
Ялтинская встреча проходила при безусловном лидерстве Сталина. Хотя несомненно, что под покровом дружественных слов, взаимных комплиментов и любезностей, под шелест официальных документов и под звон хрустальных бокалов с вином шла незримая для непосвященного взгляда, но серьезная борьба мнений и интересов. Все три участника встречи были политиками и государственными деятелями высочайшего класса, несомненными лидерами своих государств, и за их взаимной расположенностью стояли сухие и трезвые расчеты. Впрочем, мороз холодной войны, пришедший с Запада, еще не леденил Крымское совещание.
Сталин сделал все, чтобы добиться от своих партнеров доброй воли и желания преодолеть имевшиеся разногласия. Он, как всегда, действовал обдуманно и планомерно, покоряя своих коллег по «Большой тройке» аргументированностью, силой логики и полнотой информации. Он внимательно следил за ходом обсуждения.
«Не помню случая, – пишет участник встречи, а позже министр иностранных дел СССР А.А. Громыко, – чтобы Сталин прослушал или недостаточно точно понял какое-то существенное высказывание своих партнеров по конференции. Он на лету ловил смысл их слов. Его внимание, память, казалось, если употреблять сравнения сегодняшнего дня, как электронно-вычислительная машина, ничего не пропускали. Во время заседаний в Ливадийском дворце я, возможно, яснее, чем когда-либо раньше, понял, какими незаурядными качествами обладал этот человек».