Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Романенко Константин Константинович

Его призывы источали фальшивый оптимизм, но поражение Германии уже было предрешено. Войска 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов начали наступление 16 апреля; 2-й Белорусский фронт Рокоссовского, прикрывающий правый фланг советских сил, развернул боевые действия 18-го числа. Фронт Жукова, находившийся в середине этого гигантского трезубья, располагал самыми крупными силами и вооружением. Сталин предоставил в его распоряжение 4 тысячи танков, 22 тысячи орудий и минометов, около 4 тыс. самолетов.

Однако руководство Жукова действиями 1-го Белорусского фронта в походе на Берлин оказалось далеко не безупречным. Как справедливо

отмечает Конев, «командование и штаб фронта недооценили имевшиеся данные о преднамеренном отводе войск противника на Зееловские высоты, находившиеся в 6—8 км от переднего края». Но помимо этого Жукова подвело тщеславное желание проявить «оригинальность».

Наступление началось в 5 часов утра с мощной артиллерийской подготовки, при которой по передним позициям немцев в течение 30 минут было произведено 1 236 000 артиллерийских выстрелов. «Оригинальность» начала операции состояла с том, что после завершения артподготовки, когда пошли в атаку пехота и танки, одновременно зажглись 140 прожекторов, расположенные в 200 метрах друг от друга.

Эта идея была заимствована маршалом у японцев. При боях на Халхин-Голе японские танки пошли в ночную атаку с включенными фарами и дополнительными прожекторами, установленными на башнях; это вызвало психологический эффект – советские части на этом участке поддались панике и бросили свои позиции.

Используя «забытую» идею, Жуков рассчитывал «ослепить» противника, однако случилось непредвиденное. Маршал артиллерии К.П. Казаков пишет, что, «как утверждают свидетели (о том же говорят отчетные документы), ослепление противника не получилось. Даже сильные лучи прожекторов не могли пробить предрассветный туман и плотные облака пыли и дыма, поднятые разрывом многих десятков тысяч (более миллиона!) снарядов и мин». А писатель Соколов язвительно указывает, что свет прожекторов в спины наступавших частей сослужил хорошую службу «артиллерийским наблюдателям противника, осветив боевые порядки атакующих и позволив точнее корректировать огонь».

Однако главный просчет Жукова состоял даже не в этом. Предвидя мощную артиллерийскую подготовку, немцы благоразумно отвели основные силы в глубину обороны. Не встречая сопротивления, советские части быстро подвинулись вперед, но у Зееловских высот их продвижение застопорилось.

Маршал Конев справедливо пишет: «В результате неправильной оценки обстановки войска фронта, подойдя к сильно укрепленным Зееловским высотам, вынуждены были штурмовать их без достаточной подготовки, что повлекло за собой… медленный по темпам прорыв обороны противника в полосе наступления 1-го Белорусского фронта. Мощная артиллерийская и авиационная подготовка, которую так красочно описал Георгий Константинович, фактически пришлась по пустому месту».

Действительно, главный рубеж немецкой обороны был создан именно здесь, на высотах, крутые склоны которых стали труднопреодолеваемым препятствием не только для танков, но и для пехоты. А обширное плато за холмами скрывало артиллерийские позиции, расположенные в глубине обороны.

Мог ли Жуков предвидеть такую ситуацию? Он обязан был это сделать. Маршал не был новичком в командовании фронтом, он располагал средствами авиаразведки, но даже обычная логика могла ему подсказать, что противник укроет свои артиллерийские батареи за складками местности.

То, что его замысел рушится, он почувствовал сразу. «К 13 часам, – пишет Жуков, – я окончательно понял, что огневая система обороны противника

здесь в основном уцелела, и в том боевом построении, в котором мы начали атаку и ведем наступление, нам Зееловских высот не взять».

Однако о своем просчете маршал не стал докладывать Верховному главнокомандующему. Пытаясь выправить положение, он без согласования со Сталиным суетливо бросил в бой две танковые армии, ввод которых планировался только после прорыва обороны для использования на оперативной глубине.

Лишь в 15 часов командующий фронтом позвонил Сталину и оптимистично доложил, что «первая и вторая позиции обороны противника прорваны. Войска фронта продвинулись на 6 километров, но встретили серьезное сопротивление на рубеже Зееловских высот, где, видимо, уцелела в основном оборона противника. Для усиления удара общевойсковых армий мною введены в сражение две танковые армии. Считаю, что (к исходу дня. – К. Р. ) мы прорвем оборону противника».

Правда, в своих мемуарах Жуков исправил срок обещания результатов на «завтра», превращая, таким образом, последующее недовольство Сталина в «каприз».

По версии Жукова, «Сталин внимательно выслушал и спокойно сказал: «У Конева оборона противника оказалась слабей. Он без труда форсировал Нейсе и продвигается вперед… Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером позвоните, как у вас сложатся дела».

Очевидно, что Жуков лукавит. Сталин вряд ли говорил о более слабой обороне немцев в районе наступления 1-го Украинского фронта. Просто Конев более реально оценил обстановку и не пытался пугать немцев «фонарями».

Выполняя распоряжение Верховного, Жуков связался с Малининым: «Мы, видимо, несколько просчитались, приняв передний край за главный рубеж обороны… (Курсив мой. – К. Р. ) Отдайте распоряжение авиации, пусть как можно интенсивнее бомбят Зееловские высоты». Но ситуация не улучшилась и к вечеру. Штурм немецких позиций был безуспешным, и взять Зееловские высоты с ходу маршал не смог.

Вечером, как и приказывал Верховный главнокомандующий, Жуков снова доложил обстановку. «На этот раз, – отмечает Жуков, – И.В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем. «Вы напрасно ввели в дело 1-ю танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка». Потом добавил: «Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете зееловский рубеж?» Стараясь быть спокойным, я ответил: «Завтра оборона на зееловском рубеже будет прорвана… Считаю, что чем больше противник будет бросать своих сил нашим войскам здесь, тем быстрее мы займем затем Берлин…» – «До свидания», – довольно сухо сказал Сталин вместо ответа и положил трубку».

Трудно сказать: была ли это «оговорка»? Но рассуждения о бросании «своих сил» противником явно не соответствуют характеру начавшихся боев. Немцы не собирались предпринимать контрнаступление. Они настроились на глубокую оборону, и «бросать силы» на ее прорыв предстояло именно Жукову.

Но, конечно, Сталина беспокоило не неудачное начало наступления, а та опрометчивость, с которой командующий фронтом пустил в дело резервные части. Недовольство Сталина было закономерным: поспешный ввод в действие танковых армий второго эшелона не мог дать положительного результата. Верховный главнокомандующий сразу понял ошибку Жукова и в этот же день, 16 апреля, стал искать возможность более рационального их использования.