Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
Действительно, попросивший разрешения тоже остаться в Москве А. Шахурин вспоминал, что его вызвали к Председателю ГКО уже после того, как утром нарком успел побывать на эвакуирующихся авиапредприятиях. Кремль выглядел безлюдно. Приехав с дачи, Сталин зашел в свою квартиру, и когда появились Шахурин, Молотов, Щербаков, Косыгин и другие руководители, он прохаживался по кабинету.
Шахурин пишет: «Сталин поздоровался… Все стояли. Сесть он никому не предложил. Внезапно Сталин остановился и спросил:
– Как дела в Москве?
Все промолчали. Посмотрели друг на друга
– Был на заводах утром. На одном из них удивились, увидев меня: а мы, сказала одна работница, думали, что все уехали. На другом рабочие возмущались, что не всем выдали деньги: им сказали, что увез директор, а на самом деле не хватило в Госбанке дензнаков.
Сталин спросил у Молотова:
– А Зверев где?
Молотов ответил, что нарком финансов в Горьком. Сталин сказал:
– Нужно немедленно перебросить самолетом дензнаки.
Я продолжал:
– Трамваи не ходят, метро не работает, булочные и другие магазины закрыты.
Сталин обратился к Щербакову:
– Почему? – И не дождавшись ответа, прошелся по кабинету. Потом сказал: – Ну, это ничего. Я думал, будет хуже. – И, обратившись снова к Щербакову, добавил: – Нужно немедленно наладить работу трамвая и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а также лечебные учреждения с тем персоналом, который остался в городе. Вам надо выступить по радио, объяснить ситуацию и призвать к спокойствию и стойкости.
Помолчав немного, Сталин поднял руку:
– Ну, все».
Собирался ли Сталин уезжать из столицы? Этот вопрос является бессмысленным. Впрочем, по свидетельству охранника вождя генерала А.Т. Рыбина, Сталин сказал: «Остаюсь с русским народом в Москве. Пока я в Москве, враг не пройдет…»
Конечно, то, что он остался в Москве, было не только проявлением мужества. За этим решением стоял прагматический расчет. Сталин прекрасно понимал: его поведение служит примером. Проявление слабости явилось бы свидетельством невозможности дальнейшего продолжения борьбы и повлекло бы за собой непоправимые последствия.
Феликс Чуев пишет: «Мне рассказывали бывшие военные, что когда в 1941 году они приезжали с фронта в Москву, то звонили в Кремль, чтобы узнать, уехал Сталин или нет. Узнавали, что он в Москве, и сразу появлялась уверенность в победе».
«Накануне эвакуации в Куйбышев части Совнаркома, – рассказывал Чадаев, – я зашел в комнату охраны, где находился генерал Н.С. Власик, чтобы попрощаться с ним… Начальник охраны Сталина с огорчением воспринял весть о моем отъезде…
– Но ничего, – сказал он, – скоро вернетесь.
– Да я уверен, – ответил я.
– Уверен в этом и товарищ Сталин, – сказал он.
– А не было разговора о том, что и он на крайний случай временно переберется к нам в Куйбышев? – спросил я.
– Я знаю, – сказал Власик, – был разговор между Сталиным и Ждановым. Хозяин твердо и решительно заявил, что не может быть и речи об этом: он остается на своем посту в Москве…
В последующем Вознесенский, Калинин, Поскребышев и некоторые другие руководящие работники мне подтвердили, что Сталин действительно не собирался эвакуироваться
И все-таки вопрос о намерениях Вождя волновал исследователей. И, отвечая Феликсу Чуеву: «Были ли у Сталина колебания в октябре 1941 года – уехать из Москвы или остаться?» – Молотов прокомментировал эту тему так:
«Это чушь, никаких колебаний не было. Он не собирался уезжать из Москвы. Я выехал всего на два-три дня в Куйбышев и оставил там старшим Вознесенского. Сталин сказал мне: «Посмотри, как там устроились, и сразу возвращайся».
Правда, попытки «эвакуировать» Верховного в Куйбышев были. Рыбин свидетельствует: «…По совету Маленкова и Берии Хрущев услужливо предложил Сталину для безопасности покинуть Москву. Верховный молча взял его под руку и вывел, точнее – выставил из кабинета».
Впрочем, мог ли поступить иначе человек, в «имени» которого отражалась крепость стали? Молотов признал, что поговорить с ним об эвакуации прямо никто не решался. Тогда попробовали узнать его намерения косвенно. Его спросили:
– Товарищ Сталин, когда отправить из Москвы полк охраны?
На это Сталин сухо ответил:
– Если будет нужно – я этот полк сам поведу в атаку» [73] .
Конечно, он понимал, что эти неуклюжие попытки «эвакуировать» его, прорывавшиеся со стороны ближайшего окружения, прежде всего являлись следствием опасения за собственные судьбы.
Слухи об отъезде правительства из столицы вызвали панику в кругах интеллигенции, евреев и обывателей. Началось бегство из Москвы административных работников, уничтожение архивной документации, грабежи брошенных магазинов.
Народная «пролетарская» Москва тоже восприняла проявление трусости «интеллигентов» с гневом. Вспоминая об октябрьских событиях 41-го, москвич, художественный редактор Г.В. Решеткин пишет: «16 октября… Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомобили. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривая их по земле. Раздаются возгласы: бей евреев! Вот появляется очередная автомашина. В кузове пачка документов, сидит сухощавый старик, рядом красивая девушка. Старика вытаскивают из кузова, бьют по лицу, оно в крови. Девушка заслоняет старика. Кричит, что он не еврей, что они везут документы. Толпа непреклонна».
Возникшую в столице панику и связанную с ней анархию следовало остановить. И 17 октября по поручению Сталина секретарь Московского комитета партии А.С. Щербаков выступил по столичной радиосети. «За Москву, – сказал он, – будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови… Каждый из вас, на каком бы посту он ни стоял, какую бы работу ни выполнял, пусть будет бойцом армии, отстаивающей Москву от фашистских захватчиков».
Само собой разумеется, что охрана Вождя предпринимала необходимые меры для непредвиденного случая. За Абельмановской заставой на территории дровяного склада стоял охраняемый поезд, а на Центральном аэродроме был приготовлен самолет летчика В. Грачева, но «Сталин там не появлялся».