Великие битвы XI–XIX веков: от Гастингса до Ватерлоо

Кризи Эдвард

Битва подходила к концу, а может быть, просто отдалилась. Крики, проклятия, восклицания «Да здравствует император!», орудийные и ружейные выстрелы – все утихло. С каждой минутой вокруг меня все громче становились стоны раненых. Мне казалось, что та ночь никогда не кончится.

Примерно в это время я обнаружил, что поперек моих ног лежит солдат королевской гвардии. Наверное, он из последних сил пытался ползти. Мне было тяжело лежать под тяжестью его тела. Кроме того, конвульсии его тела, воздух, выходивший из его раны, причиняли мне дополнительные страдания, так как мое ранение было примерно таким же, как и у него.

Ночь не была темной. Вокруг бродили прусские солдаты в надежде поживиться чем-нибудь на поле боя. На ум мне пришла сцена из «Графа Фердинанда», хотя вокруг и не было женщин. Несколько раз я оказывался в поле зрения проходивших мимо мародеров. Наконец один из них решил остановиться и осмотреть меня. Насколько позволял мой скверный немецкий, я объяснил ему, что являюсь британским офицером и что меня уже успели обобрать. Тем не менее он не удовлетворился моими объяснениями и довольно грубо меня обшарил.

Примерно за час до полуночи я увидел, как в мою сторону направляется

солдат в британском обмундировании. Подозреваю, что его цели не отличались от того, чего хотели все его предшественники. Он подошел ближе и взглянул мне в лицо. Я сразу же сказал ему, кто я такой, пообещав награду, если он согласится остаться при мне. Он рассказал, что служит в 40-м полку и отстал от своих. Мой неожиданный спаситель снял с меня тело умирающего солдата и, поскольку был безоружен, поднял с земли мою саблю и то стоял надо мной с ней в руке, то расхаживал взад и вперед.

Рассвело. Примерно в шесть часов утра вдалеке показались несколько англичан, и он побежал к ним. После этого к Херви был отправлен гонец, а за мной прибыла телега. Меня уложили на нее и отвезли в Ватерлоо, которое находилось примерно в полутора милях от поля боя. Там меня уложили на кровать, с которой, как я понял, только что убрали тело Гордона. На мне было обнаружено семь ран. Хирург, который спас меня от смерти в результате потери крови, ночевал в моей комнате».

Майор Макриди в своем дневнике, отрывки из которого уже цитировались, справедливо отметил преданность своему императору, которую французские солдаты демонстрировали на поле боя. Нигде национальная доблесть, присущая французскому народу, не была продемонстрирована так ярко, как при Ватерлоо. По свидетельству очевидцев, один из французских солдат, которому после попадания пушечного ядра раздробило руку, оторвал ее оставшейся рукой и, подбросив в воздух, прокричал: «Да здравствует император, пока он жив!» Полковник Лемонье-Делафоссе в своих мемуарах упоминает об аналогичном случае. Потерявшего в начале сражения после попадания вражеского ядра обе ноги солдата отнесли в тыл за позиции дивизии Фуа. При этом он кричал своим товарищам: «Это ничего, ребята. Да здравствует император! Слава Франции!» Этот же офицер вспоминает, как в конце сражения, когда ни у кого уже не осталось надежды на победу, он увидел, как один из гренадеров, весь черный от пороховой гари, в грязном изорванном мундире, застыл, подобно статуе, облокотившись на свое ружье. Полковник окликнул его и предложил присоединиться к отступавшим французам. Но гренадер, указав на свое ружье и свои руки, ответил: «Этими руками и этим ружьем я сегодня израсходовал более 20 пачек патронов, не только своих. Я подбирал боеприпасы у убитых. Я хочу умереть здесь, на поле битвы. Пусть у меня кончились силы, но осталась храбрость». Когда полковник Делафоссе уходил прочь, солдат вытянулся на земле, чтобы встретить свою судьбу, воскликнув: «Все пропало! Бедная Франция!» Французские офицеры демонстрировали не меньшую отвагу, чем солдаты. Пример истинной доблести продемонстрировал маршал Ней. В какой бы армии он ни служил, какими бы войсками ни командовал, Ней всегда был «храбрейшим из храбрейших». Весь день он находился в первых рядах сражавшихся. Он был одним из последних французов, покинувших поле битвы. Во время последней атаки английских позиций под маршалом была убита лошадь. Но он продолжал сражаться пешком, у всех на глазах. В его мундире зияли дыры от попаданий неприятельских пуль, лицо было вымазано пороховой гарью. С саблей в руке маршал Ней до последней возможности пытался сначала поднимать солдат в атаку, а потом остановить их бегство.

Во французской армии был еще один генерал, чью храбрость и достойное поведение не могли не отметить все те, кто участвовал или рассказывал о сражении при Ватерлоо. Речь идет о генерале Пеле, который примерно в семь часов вечера повел первый батальон второго полка егерей гвардии на защиту Планшенуа. Именно к нему обратился Наполеон с напоминанием, насколько важно было для французов сохранить эту позицию. Пеле и его солдаты заняли центральный участок обороны Планшенуа, в том числе церковь и церковный двор, где расположились многочисленные французские солдаты. Им удавалось отбивать все более мощные атаки прусских солдат, яростно бросавшихся вперед. Они удерживали свои позиции до тех пор, пока не стало ясно, что вся французская армия устремилась назад, а победоносные войска союзников не наводнили окрестности Планшенуа. Только тогда Пеле и его храбрые егеря оставили церковный двор и ровным маршем отступили, несмотря на все потери, которые понесли сразу же от бешеных атак прусской кавалерии и пехоты после того, как они вышли из-под защиты церковных стен. Пеле удалось построить в компактный строй около 250 ветеранов. Сам он находился под имперским орлом внутри строя. Был момент, когда из-за неровности местности ряды солдат несколько расстроились, и тогда в брешь мгновенно устремились прусские кавалеристы, которые пытались захватить орла. Капитан солдат рассказывает о поведении генерала Пеле с восхищением солдата перед мужеством другого воина: «Пеле, пользуясь тем, что тот участок местности, на котором они теперь находились, в какой-то мере прикрывал их от огня шрапнелью, которой их постоянно осыпали союзники, остановил знаменосца и крикнул: «Мои егеря! Спасем нашего орла или умрем за него!» Егеря немедленно сплотились вокруг него, образовав то, что принято называть отступающим каре, и, опустив штыки, успешно отразили атаку кавалерии. На них был обрушен огонь нескольких орудий, а затем и плотный ружейный огонь. Но, несмотря на ужасные потери, которые французы понесли при отражении атаки, им удалось присоединиться к своим отступающим товарищам. Этому способствовали и царящая обстановка всеобщей неразберихи, и сгущающиеся сумерки. Таким образом, егерям удалось сберечь свой штандарт и честь полка». Говоря о том, что Веллингтону лишь по воле случая, после многочисленных грубых просчетов удалось добиться победы при Ватерлоо, распространяя другие клеветнические слухи о герцоге, французские историки тем самым унижают собственных солдат и их командиров. Растяпе не удалось бы успешно противостоять такой армии под командованием полководца такого масштаба,

как Наполеон. Было бы чрезмерным приводить в ответ многочисленные высказывания других европейских исследователей, которые отдают должное военному гению нашего великого соотечественника. Приведем слова лишь одного из них, которые имеют особую ценность благодаря национальной принадлежности автора. Это высказывание крупного немецкого историка Нибура, который не знает себе равных в точности оценок событий современной и древней истории. Он является не только педантичным исследователем. Будучи очень активным и энергичным человеком, Нибур был лично знаком почти со всеми великими людьми, участвовавшими в выдающихся событиях начала нашего века. Во фразе, которую хотел бы процитировать автор, Нибур сначала ссылается на многочисленные «промахи и ошибки» Митридата, Фридриха II Великого, Наполеона, Пирра и Ганнибала, а затем подводит итог словами: «Я полагаю, что единственным полководцем, в манере ведения войны которого невозможно обнаружить ни одной значительной ошибки, является герцог Веллингтон» (поскольку Веллингтон воевал на второстепенном театре военных действий. – Ред.). Нибур не имел в виду, что заслуги Веллингтона были негативного характера, что он был чересчур осторожен и флегматичен и поэтому годен только для оборонительной войны, как на этом настаивают некоторые современные французские историки. Напротив, когда это было необходимо, он был отважен до безрассудства. «Дерзкий бросок вперед и бой при Ассайе (в Индии, где Веллингтон в 1803 г. разбил маратхов. – Ред.), переправа через Дору (Дуэро), марш на Талаверу в 1809 г., наступление на Мадрид и Бургос в 1812 г., бои у Байоны в 1813 г., отчаянная оборона при Ватерлоо, там, где более робкий полководец предпочел бы отступить к Брюсселю, не дают нам ни на мгновение в этом усомниться» [64] . (Лучше всех о Веллингтоне сказал ныне редко цитируемый Ф. Энгельс: «Он велик в своем роде, а именно настолько велик, насколько можно быть великим, не переставая быть посредственностью». – Ред.)

64

В конце своего труда «Жизнь герцога Мальборо» Арчибальд Алисон проводит параллель между Веллингтоном и Мальборо. При этом он справедливо считает Веллингтона более крупным полководцем.

Военная сила французов была настолько подорвана в битве при Ватерлоо, что дальнейшие события той короткой кампании почти не вызывают интереса. Ламартен справедливо заметил, что «то поражение не оставило никаких сомнений относительно дальнейших событий. Оно предопределило, кому достанется победа. Война началась и закончилась одним сражением». Сам Наполеон сразу понял, что его империи нанесен смертельный удар (империи уже не было, она кончилась весной 1814 г., сейчас у Наполеона была только Франция. – Ред.). Спасаясь с поля битвы, он сделал остановку в Шарлеруа, но уже через час был вынужден бежать и оттуда, преследуемый прусскими солдатами. С трудом собрав жалкие остатки своей армии, он прибыл в Филипвиль, где пробыл несколько часов и откуда отослал приказы французским генералам в разных концах страны двигаться с войсками к Парижу. Он приказал Сульту собирать бегущих солдат и вести их в Лан. Затем Наполеон поспешил в Париж, где появился прежде, чем весть о его поражении достигла столицы. Но вскоре и там всем открылась страшная правда. По требованию палат пэров и Народного собрания 22 июня Наполеон вторично и окончательно отрекся от трона. 29 июня бывший император оставил окрестности Парижа и отправился в Рошфор, откуда надеялся отплыть в Америку. Но побережье находилось под бдительным наблюдением, и 15 июля экс-император сам сдался команде британского военного корабля «Беллерофон».

В это время союзные армии продолжали упорно продвигаться к Парижу, преследуя корпус Груши, а также те скудные силы, которые Сульту удалось собрать в Лане. Камбре, Перон и другие крепости были быстро захвачены союзниками, и к 29 июня их армии уже стояли у стен Парижа. Временное правительство, действовавшее в столице после отречения императора, вступило в переговоры с предводителями союзников. В своей стойкой ненависти к французам Блюхер был склонен отклонить любые предложения о прекращении военных действий и брать город штурмом. Но Веллингтону, занимавшему более мудрую и спокойную позицию, удалось переубедить коллегу, и французам было предоставлено перемирие, о котором они просили. Наконец, 3 июля столица Франции капитулировала (второй раз, перед этим – 31 марта 1814 г., после тяжелого боя 100 тыс. союзников (из них 63 тыс. русских) и около 40 тыс. французов. – Ред.), и война завершилась.

Заканчивая свои наблюдения за ходом последней из вышеприведенных битв, решивших судьбы мира, автору хотелось бы отметить, что текущий год разительно отличается от времени описываемых в последней главе событий. [65]

Мы больше не наблюдаем того всплеска военного противостояния и надеемся, что долго еще его не увидим. Наши соседи не проявляют более желания вступить на наши земли как триумфаторы. В то же время все мы являемся свидетелями гораздо более величественных событий. Мы наблюдаем, как знамена всех цивилизованных народов уступают нам на арене всеобщей конкуренции, там, где мы ведем борьбу за интересы и процветание своей нации, не сея при этом страданий и разрушения. «Мир несет не менее славные победы, чем война». Ни на одном поле сражения еще не удавалось одерживать великие победы, равные тем урокам, что Великобритания под властью ее величества (королевы Виктории. – Ред.) и принца (Альберта Саксен-Кобург-Готского. – Ред.) преподает всем народам Земли. Мы учим людей преодолевать предрассудки и международную изоляцию на пути к великой победе всеобщего прогресса и достижению процветания человечества.

65

Написано в июне 1851 г.