Великие Борджиа. Гении зла

Тененбаум Борис

В общем, народ веселился, и все было обставлено очень жизнерадостно. Примерно через неделю в Рим пришли и другие радостные вести. Согласно дневнику Бурхарда, случилось следующее:

« 3 января[1503 года] валенсийский герцог приказал арестовать в Синигалье Вителоццо Вителли, Паоло Орсини, Франческо, герцога Гравина, синьора Орсини и Либеротто. Двое из этих арестованных – Вителоццо и Либеротто – спустя несколько часов после ареста были задушены Микелотто. Герцог Гравина и Франческо содержались под строжайшей охраной».

История, происшедшая в Синигалье, известна нам из нескольких источников, и Бурхард, по-моему, самый из них лаконичный. Никколо Макиавелли изложил все куда подробнее, у него даже есть на эту тему специальная работа: « Описание того, как избавился герцог Валентино от Вителоццо Вителли, Оливеретто да Фермо, синьора Паоло и герцога Гравина Орсини» [48] ,

но без дополнительных комментариев она, конечно, не слишком понятна.

Кто такой этот « синьор Паоло», и при чем тут какой-то « герцог Гравина»?

48

Ее текст помещен в Приложениях, так что при желании можно обратиться к первоисточнику и прочесть ее целиком.

Макиавелли этого не говорит – его читателям все было понятно и так, без объяснений, а вот нам придется наводить справки. И если сделать это, то окажется, что синьор Паоло нам уже как бы знаком – это Паоло Орсини, который ездил договариваться с Чезаре о примирении. А герцог Гравина – это Франческо Орсини, и назван он тут по своему титулу и владению, а не по фамилии.

Кстати, Никколо Макиавелли в своем описании « встречи в Синигалье» не безупречно честный свидетель, хотя и происходила она чуть ли не у него на глазах. Он, например, говорит, что Чезаре Борджиа решился на рискованнейшее дело захвата своих бывших командиров потому, что Республика Флоренция обещала ему помощь и он укрепился духом. Это, конечно же, неправда. Флоренция была в то время просто объектом шантажа, никакой реальной помощи оказать и не могла, и не хотела [49] . Но все остальное в рассказе Никколо вполне достоверно. Чезаре Борджиа устроил ловушку для своих бывших подчиненных с замечательным мастерством. Он говорил потом, что они собирались захватить его сами и он просто их опередил, что, кстати, даже могло быть и правдой. Он имел дело отнюдь не с невинными детьми. Джанпаоло Бальони, правитель Перуджи, один из главных заводил всего заговора, поссорился однажды с семейством Одди. Чем-то они перешли ему дорогу – и он, улучив удобный момент, напал на них и практически истребил весь клан, не отличая правого от виноватого. Он перебил что-то около 130 человек и, что называется, «закрыл проблему». Чезаре действительно мог опасаться любой неожиданности и на «встречу примирения» выехал в латах. Так, на всякий случай, вроде неожиданного удара кинжалом или свистнувшей откуда-то арбалетной стрелы. Встреча состоялась у моста, засады никакой не было. Стороны обменялись дружескими приветствиями, их эскорты смешались, и они все вместе поехали к Синигалье.

49

Синьория вела себя примерно так, как в не столь давние времена в России вел бы себя директор какой-нибудь торговой базы в случае конфликта между «наехавшим» на него криминальным авторитетом и его взбунтовавшимися подручными. Наш гипотетический директор ожидал бы исхода схватки и заплатил бы победителю.

Ну, а дальше все пошло как по маслу.

IV

Франческо Орсини и Паоло Орсини ехали впереди всех своих отрядов и оказались отделены людьми Чезаре Борджиа от главной части их войск. Оливеротто, напротив, ехал во главе крупной группы, но его пригласили присоединиться к гостям, ибо без него никак нельзя. Последним подъехал Вителоццо Вителли – он был не на коне, а на спокойном муле. Он был уже давно болен сифилисом, что в Италии того времени было вовсе не дивом. Сифилис всеми, кроме французов, назывался «французской болезнью» – французы звали его болезнью неаполитанской – и распространен он был просто до уровня эпидемии, с ним не знали, как бороться. Чезаре Борджиа тоже в свое время подхватил его в Неаполе, но у него болезнь носила относительно легкую форму, выражаясь только в виде язв на лице и теле. Это, конечно, сильно портило его внешность, но он сохранил и свои физические силы, и свой рассудок. Вителоццо Вителли повезло меньше – он был совершенно разбит и уже с трудом мог передвигаться или даже сидеть в седле. Ему очень не хотелось ехать на встречу в Синигалье, но его все-таки уговорили, он приехал. Как только Вителоццо со стонами присоединился к основной группе, гостей пригласили войти в большой дом, который назывался «палаццо Бернардино», как им сказали, « там уже все было приготовлено». Ну, в общем-то, так и было. В доме было два входа – парадный, через который их и провели, и задний, через который в дом вошли солдаты Чезаре.

Оливеротто и Вителоццо удавили сразу [50] .

Франческо Орсини и Паоло Орсини схватили и связали, но их не трогали до тех пор, пока Чезаре не получил известий из Рима о том, что его отец сумел захватить главу клана, кардинала Орсини. Как только это стало ему известно, Чезаре отдал приказание удавить их, что и было сделано. Теперь с мятежом кондотьеров было полностью покончено – одним ударом были отыграны все потерянные позиции. Чезаре Борджиа разослал повсюду гонцов с вестью о происшедшем – понятное дело, весть была несколько модифицирована. Утверждалось, что Чезаре пресек заговор, направленный против него, и покарал негодяев, замысливших злое дело. С Макиавелли он говорил несколько не так – его он уверял в том, что казненные им кондотьеры были заклятыми врагами Флоренции, и Чезаре, следовательно, оказал Республике услугу, за что ждет соответствующей признательности.

50

Утвержалось, что перед смертью Вителоццо Вителли молил передать папе Александру просьбу об отпущении ему грехов, но проверить это утверждение, конечно же, невозможно.

В Италии восторгались изобретательностью и ловкостью, с которыми Чезаре Борджиа разделался со своими врагами. Изабелла д’Эсте немедленно написала ему письмо с поздравлениями и прибавила, что, поскольку герцог Валентино после всех понесенных им трудов, по-видимому, нуждается в том, чтобы несколько рассеяться, она шлет ему сотню масок для устройства веселого маскарада.

Во Франции восхищение было куда более сдержанным, а супруга Чезаре, Шарлотта д’Альбре, и вовсе пришла в ужас, но король Людовик так не считал и говорил – по крайней мере, говорил на публике, – что это деяние, достойное римлянина. По-видимому, он считал это похвалой, а под «римлянином» имел в виду кого-то из античных героев, а не кого-то из тех римлян, с кем он успел познакомиться.

Но, по-видимому, самое сильное впечатление все случившееся произвело на Никколо Макиавелли. Через 10 лет после описываемых событий, выгнанный со службы и лишенный всякого доступа к политической деятельности, он напишет книгу под названием «Государь». В числе примеров властителей, достойных подражания, он приведет и Чезаре Борджиа. Тому будет много причин, о которых мы поговорим отдельно, но среди коротких формул, описывающих правильные действия государя, будет и эта – Макиавелли вписал ее в своего «Государя»:

« Уместно заметить, что людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое – не может; из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести…»

Возможно, ему вспомнился город Синигалья в январе 1503 года.

Колесо Фортуны

I

Кардинал Джанбаттиста Орсини сделал большую глупость, когда, уже узнав об исходе дела в Синигалье, решил не бежать, а остаться в Риме. Возможно, он думал, что сан князя Церкви защитит его от самого худшего? Если это так, то он ошибся – его схватили во время церемониального визита в Ватикан и заперли в замке Святого Ангела. Даже лошадей, на которых он прибыл в папский дворец со всем своим антуражем, и тех забрали и с ходу поместили в папские конюшни, без всяких отлагательств и разбора. Захвачен был и его дворец, из которого выбросили 80-летнюю мать кардинала. Ей ничего не позволили взять с собой, выгнав из дома буквально в том, в чем она была.

Ходатайствовать за кардинала явился весь состав курии, но ничего не помогло. Папа Александр объяснил, что действует он из самозащиты, ибо Орсини покушались на жизнь и его самого, и его сына Чезаре и вообще говорить тут совершенно не о чем.

Тем временем войска под командой Чезаре Борджиа двинулись на захват владений казненных. Заодно была захвачена и Перуджа – там, в гостях у Джампаоло Бальони, находились и уцелевшие от бойни члены клана Орсини, и герцог Урбинский Гвидобальдо, и племянник Вителоццо Вителли, и другие люди, у которых были причины ненавидеть семейство Борджиа. Всем им пришлось спешно бежать, спасаясь кто как мог. Наилучшим убежищем для беглецов служили владения Венеции, Светлейшая Республика их не выдавала. У нее были свои счеты с Чезаре Борджиа – его люди перехватили в пути благородную даму, Пантесилею Бальони, родственницу бежавшего властителя Перуджи. Она ехала к своему мужу, а супруг этой дамы Бартоломео Альвиано преданно служил Венеции в качестве кондотьера Республики. И Венеция протестовала, и на этот раз довольно резко.

Чезаре внял голосу разума – даму освободили.

Он, надо сказать, вообще действовал очень рационально и никакими эмоциями не отвлекался. Можно припомнить хотя бы то, как он поступил с обоими захваченными им Орсини – их убили только после того, как был захвачен глава их клана. А когда папа Александр послал ему повеление захватить Джанджордано Орсини в его замке, Чезаре попросту отказался делать это. Он даже укорил Святого Отца – ну как можно учитывать только ссору с семейством Орсини, не принимая во внимание и другие факты, куда более весомые? Разве Джанджордано Орсини не служил королю Людовику? И разве не было бы предельно неблагоразумным задевать такого могущественного государя? И Никколо Орсини, на которого тоже был направлен гнев папы Александра, тоже трогать было нельзя – он служил Венеции.