Великие дни. Рассказы о революции
Шрифт:
Чужие люди проснулись, встали, пошли к реке — мыться. Потом сели пить чай из большого котла.
— Как тебя зовут? — спросила Лялеко чужого человека с рыжими волосами.
— Петрован.
— Добавь: Рыжий. Его зовут Петрован Рыжий. Петруха. Петька. Петр Ильич.
Лялеко подумала: "Как много у него имен. И волосы у него какие! Вот бы мне такие рыжие волосы".
Лицо у Петрована Рыжего было нежное, как у теленка, а руки были грубые, большие, как деревья.
Лялеко подбежала к Петровану и понюхала его.
Другие
— Петруха, это она целует тебя. У нас целуются, а у них нюхаются.
Как-то сказал Петрован Рыжий старику Никанору:
— Руки у меня скучают. Мне охота из дерева что-нибудь сделать. Мастер я.
Не раз виделись и разговаривали с Ильичем подмосковные крестьяне. Одна из таких встреч стала темой картины В. Цыплакова "Ленин с крестьянами".
— Деревьев здесь много, — сказал Никанор.
Петрован свалил сосну и стал отесывать ее.
Подошли партизаны. Должно быть, у них тоже руки скучали по делу.
— Мастера мы по дереву, — обратились они к Никанору. — Хочешь, шкаф тебе сделаем?
— Делайте, — сказал Никанор.
С горы спустился Гольтоулев — посмотреть, что делают гости.
— Эко! — сказал он. — Никак, городские вещи делаете?
— Городские.
— Шкаф! На что Никанорке шкаф? Штаны свои, что ли, вшивые в шкаф повесит?
— С тебя снимем штаны, Никанору отдадим. Будет что в шкаф весить.
— Снимайте. Я другие надену. У меня штанов много.
— Сам снимай.
Гольтоулев помолчал.
— Вы что ж, дом хотите Никанорке поставить?
— Будет время, поставим и дом. Такому человеку, как Никанор, ничего не пожалеем.
— А такому, как я, человеку?
— Такому человеку гроб выстроим, когда помрет. Ты не сердись, Гольтоулев, мы это шутя. Живи, только народ не обманывай.
— Эко! Худые слова говорите. Я вам худых слов не говорил.
— Не сердись на слова. Мы люди такие — говорим, что думаем.
— Ладно, — сказал Гольтоулев. — Худые слова ветер унес. Скажите что-нибудь хорошее.
— Попроси Никанора. Он тебе скажет.
Петрован Рыжий сделал для Лялеко забавные, городские игрушки.
— Играй, — сказал. — Играть-то умеешь ли?
Лялеко, когда ложилась спать, игрушки положила возле себя. Утром встала, смотрит — чужих людей нет.
— Ушли. Куда ушли?
— Воевать. В худых людей стрелять.
— Совсем ушли?
— Нет, наверно, придут.
Старик Никанор сказал соседям:
— Чужие люди своими стали. Они вроде сыновья у меня. Теперь у меня сто сыновей.
— Что это Никанор там говорит? Слышу, про нас что-то говорит А что, не понимаю,
— Ругает нас Никанор, — ответил Кирилка.
— Ругаю я вас, — сказал Никанор.
— За что ругаешь?
— Зверей вы распугали. Стреляете много. В людей стреляете. В зверей надо стрелять. В зверей нечем стрелять — порох весь извели.
В юрасе Никанора собирались орочоны. Места в юрасе не хватало, опоздавшие сели под открытым небом возле юрасы.
Командир отряда Ожигов встал.
— Собрание считаю открытым, — сказал он. — Слово имеет товарищ Никанор.
Никанор не двинулся с места.
— Что же ты молчишь, слово я тебе дал, — толкнул Ожигов Никанора в бок.
— После, — сказал Никанор. — Завтра. В другой раз.
— Ты же сам слово просил, говорить хотел.
— Ладно. В будущем году скажу.
Ожигов рассмеялся:
— В будущем году будет Никанор говорить. Сейчас не хочет.
— Ладно, — сказал Никанор. — Скажу.
Он вышел на середину юрасы, подумал.
— Раньше у нас царь был, — сказал Никанор. — Далеко сидел. Теперь у нас власть рядом. Мишка у нас власть, мой гость.
— Врешь, Никанор, — рассмеялся Ожигов, командир отряда. — Власть вы себе сами выберете. Я не власть.
На собрании охотников и женщин большинством поднятых рук был выбран в Совет бедняк Никанор, старый охотник.
— Раньше у нас царь был, — сказал Никанор. — Далеко сидел. Теперь у нас власть близко. Я — власть.
Лялеко выбежала из юрасы и чуть не попала под дерево. Дерево упало с горы. В ветвях его запуталась белка с детенышем.
— Дура, — сказали партизаны белке. — Дурочка.
Лялеко взглянула на гору и не узнала ее — гора-сестренка стала голой. Деревья — мертвые — лежали возле горы. Лялеко стало жалко сестренку-гору.
С большой горы спустился Гольтоулев.
— Эко! — сказал он, показывая на партизан. — Зачем это они деревья рубят?
— Нам дома хотят ставить, — ответили орочоны.
— Эко, дома! Зачем вам дома? Столько лет без домов жили. Что вы — русские, что ли?
На том месте, где стояли палатки, выросли дома.
Лялеко казалось, что отец ей рассказывает про город, про большие дома, что нет этих домов, а дома только кажутся, что во сне эти дома.
Поставили партизаны орочонам дома и сказали:
— Живите. По-новому живите, нас поминайте.
— Вспоминать будем. Ладно. Только в домах жить пока обождем. Мы еще к домам непривычные.
— Привыкнете.
В лесу домам удивились звери. Олени обнюхали постройки, заглянули в окна. Прилетели птицы и свили себе гнезда под крышей.
Женщины вошли в дома и полюбили высокие стены, большие столы, широкие окна, но с непривычки вошли они в свои новые дома пригибаясь, словно были в палатке, и уселись на пол рядом со стульями, не решаясь на них сесть.