Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Первушина Елена

Привычка свыше нам дана,Замена счастию она.

М.И. Стрешнева

Но, рассуждая таким образом, мы очень сильно ошибемся.

«Батюшка мой дорогой, любимый мой друг Андрей Иванович! – пишет мужу Марфа Ивановна, – я в мыслех моих цалую ручки и ножки и дорогую любимую шейку твою и прошу Бога, чтоб дал мне тебя видеть поскорее и в добром здоровьи, а тебя прошу пожалуй мой любимой друг по всякой возможности стараться, чтоб ты был здоров и чтоб не было так, как в Риге

и в Ревеле, уже меня наше разлученье и твое слабое здоровье настращало, но куль не увижу тебя, моя радость, то мне кажется, что ты все нездоров, я чаю, что мой друг сегодни или вчера приехал в Москву, я прошу тебя, свет мой, пожалуй отпиши ко мне все-ли ты, мой друг, в дороге был здоров и получил-ли ты мои прежния письма два которыя я тебе писала». Сладкие слова могут быть данью приличиям и моде, но беспокойство о здоровье неподдельное.

Из письма следует, что Остерман хорошо знал русский обычай, которому неукоснительно следовали Петр и Меншиков, находясь в путешествии, посылать своим любезным маленькие подарочки – местные «специалитеты». Марфа Ивановна благодарит супруга за «посланные для меня гостинцы новогородские, а особливо благодарствую, мой любезный друг, что ты меня бедную любишь и помнишь».

Она сообщает ему о здоровье родных и предупреждает: «Ты, мой батюшка, пожалуй не печалься, ты как здравии своем не крепок и по мне мой любимый друг не печалься, я слава Богу и сын наш здоровы». И о своих заботах по хозяйству: «Пива варить сегодня начали; отпиши, мой батюшка, сколько вар варить, мне кажется, что 5 вар варить надо англинскаго полпива, велю 2 четверти сварить». Просит передать поклон своей матери и завершает письмо так: «Любимой мой друг дорогой батюшка Андрей Иванович, живи весело и будь здоров и меня, бедную, люби всегда и я тебя до смерти буду любить верная твоя Марфутченка Остерманова».

Кажется Остерман и его супруга действительно «сошлись характерами» – оба бережливы, и даже скуповаты, оба – не любители шумных развлечений, но зато – любили хорошо поесть без навязчивой роскоши, но вкусно, обильно и добротно. Оба писали друг другу письма, полные нежности и заботы.

Из Москвы они переезжают в Петербург, где для Остермана уже возводится дом на набережной Невы. Их дети – члены большой семьи Петра. Крестными старшего сына, названного Петром, являются: государыня Екатерина Алексеевна, великие княжны Анна и Елизавета и светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Восприемницей второго сына Федора – царевна Анна Петровна. В 1724 году в семье родилась дочь, а в 1725 году – сын Иван.

Как мы видим, семейное счастье получилось очень бюргерским, или, может быть, старосветское. Но так ли важно, немецкий привкус был у этого счастья, или старо-московский? Главное, что и Остерман и его жена готовы это счастье беречь и хранить.

* * *

Меж тем Петру оставалось жить совсем немного. Меншиков, положение которого пошатнулось, спешно сколачивал при Дворе «свою партию». Начинается «Почепское дело» и расследование ведет не кто иной, как вернувшийся из турецкого плена Шафиров. И тут Остерман неожиданно начинает поддерживать Александра Даниловича в его борьбе против Шафирова. Отчего вдруг Остерман закладывает такой «вираж»? Историки теряются в догадках. Если бы он поступил наоборот – поддержал Шафирова в борьбе против Меншикова, этот поступок был бы вполне понятен. Верность старым друзьям и покровителям всегда в почете. Подкупить Остермана, как мы знаем, невозможно. Или, может быть, он был из тех, кому просто никто не платил достаточно, а Меншиков заплатил? Но тогда где следы этой суммы, которая должна быть не маленькой? Или у Остермана накопились претензии к Шафирову, а дело Меншикова оказалось просто поводом? Или «приманкой» стала должность вице-канцлера, которую занимал Шафиров, и которая в итоге досталась Остерману, возможно, не без протекции Меншикова?

Так или иначе, а именно Шафиров попал под суд, лишился чинов, титула и имения и приговорен к смертной казни. Петр I заменил ее ссылкой, по легенде помилование осужденному прочитали прямо на эшафоте, после того, как палач занес топор над его головой. (Другая легенда гласит, что в точно такой же ситуации окажется Остерман в 1740 году, его тоже приведут на эшафот, он положит голову на плаху, топор будет занесен над ним, и только тогда он услышит, что казнь заменяется ссылкой.) Шафирова отправили в Сибирь, но позже Петр позволил ему остаться в Нижнем Новгороде. Правда, в ссылке ему суждено будет провести совсем немного времени: уже через три года его помилуют, он вновь вернет себе баронский титул, получит

чин действительного статского советника, станет президентом коммерц-коллегии, которая и поручила составление истории Петра Великого. Потом уедет послом в Персию, будет там действовать с большим успехом, вернется и снова будет трудиться на дипломатической службе бок о бок с Остерманом до самой своей кончины в 1739 году. Петру Павловичу предстоит увидеть еще много перемен на российском престоле и вокруг него.

4

Нам уже известно, что когда Петр умер, Меншиков возвел на трон Екатерину, а потом попытался «взять под крыло» и Петра II, но у него ничего не вышло. Известно также то, какую роль сыграл в падении Меншикова Остерман, который стал воспитателем юного царя. Потом лихорадка унесла и Петра II, и прямая мужская линия наследования, начавшаяся с Михаила Федоровича Романова, прервалась.

После удаления Меншикова из столицы Остерман стал едва ли не самой важной фигурой в Верховном тайном совете. К его советам прислушивались, его расположения искали, его решения определяли политику России. Английский резидент Клавдий Рондо писал осенью 1728 года: «Всеми делами занимается исключительно Остерман, и он сделал себя настолько необходимым, что без него русский двор не может сделать ни шагу. Когда ему неугодно явиться на заседание Совета, он сказывался больным, а раз барона Остермана нет – оба Долгоруких, адмирал Апраксин, граф Головкин и князь Голицын в затруднении; они посидят немного, выпьют по стаканчику и принуждены разойтись; затем ухаживают за бароном, чтобы разогнать дурное расположение его духа, и он таким образом заставляет их согласиться с собой во всем, что пожелает».

Здоровье Остермана действительно позволяло желать лучшего, не случайно Марфа Ивановна беспокоилась о нем, и почти в каждом письме с тревогой спрашивала о его самочувствии. Как опытный дипломат, Андрей Иванович научился использовать даже свои недуги: если он чувствовал, что от него ждут решения, принимать которое было не в его интересах, он объявлял себя больным и запирался дома.

Конечно, не все его проекты удавались. Так, он предполагал, что будет небесполезно обвенчать Елизавету Петровну с ее племянником, но из этой затеи ничего не вышло: слишком заманчива роль «государевой невесты», слишком много было на нее претенденток.

Но со смертью Петра перед верховниками встала новая проблема: очевидного и бесспорного наследника мужского пола не было, на трон нужно продвинуть одну из женщин: или Елизавету, или кого-то из дочерей старшего брата покойного Иоанна. Анна Петровна умерла в 1728 году в Киле, но там рос ее сын, правда еще совсем младенец, а это открывало большой простор для интриг.

Хакобо Франсиско Фитц Джеймс Стюарт, герцог де Лириа-и-Херик, английский аристократ, служивший Испании и бывший послом в России, писал: «Едва только члены Тайнаго Совета увидели, что Царь Петр должен непременно умереть, они собрались с главными вельможами во дворец и начали говорить о наследстве престола. Тут было четыре партии.

Первая партия Долгоруких, думавшая возвести на трон обрученную Царскую невесту и составившая на сей предмет завещание, которое хотели заставить умирающего Монарха подписать. Было уже поздно, ибо он лишился тогда чувств. Видя, что противники были теперь сильнее, Долгоругие отказались от своего намерения.

Вторая партия была Царицы Евдокии, бабушки Царя, которой сообщники ея предлагали корону, но она отказалась, говоря, что старость и болезни ея к тому не допускают.

Третья была Принцессы Елисаветы, дочери Петра Великаго, а четвертая состояла из приверженцов сына Герцога Голштейнскаго, мать котораго была старшая сестра Принцессы Елисаветы. Но обе сии партии были так слабы, что не могли ничего сделать.

Некоторые из членов семейства Голицыных, бывшаго в упадке во все время правления Долгоруких, подняли тогда голос и решились привести в исполнение странную мысль, установив в России ограниченное правление, подобное Английскому. Князь Димитрий Голицын, член Совета, человек весьма умный, первый заговорил о том и был поддержан фельдмаршалом, своим братом, Долгорукими, которые к ним присоединились, и большею частью собрания, не смевшаго им противоречить. Решились избрать на царство Принцессу Анну, вдовствующую Герцогиню Курляндскую, дочь Царя Иоанна, старшаго брата Петра Великаго, с тем, что она подпишет условия, составленныя Советом. После сего решения ожидали кончины юнаго Царя, которая последовала, как я уже говорил, 30-го, в час по полуночи, а в 5-ть часов, члены Совета собрались снова во Дворец, а равно Сенат, члены разных мест, генералы и полковники, находившиеся в Москве.