Великие любовницы

Ватала Эльвира

В России мода прививается хуже. И сколько бы там Зайцевы и Юдашкины ни корпели над каждым шовчиком на платьице, дабы массам понравиться и от кутюрье (высокая мода) не отстать, — ничего не получается. С высокой модой дело лучше обстоит, с массами хуже. Массы не признают всех этих новшеств — золушек в их худшие времена в чепчиках и сабо, в которых некоторые эстрадные артистки выступают. Массам подавай новшества Рижского рынка, шедевры доморощенного нелегала или легальные шедевры из стран восточного содружества. Им «до лампочки» эти дивы в ослеплении рамп, в подростковых платьицах, да еще снятых с плеча младшей сестренки. Массы консервативны, они считают, что, раз ты на сцене, тебе полагается длинное бархатное платье и стеклянные жемчуга на шее. Коротенькое мини-платьице пятидесятилетней красавицы, подделывающейся под «тростиночку» Твигги, у масс, мягко говоря, восторга не вызывает.

Раньше дамы так привередливы и критичны не были. Они там не анализировали, «что такое хорошо, а что такое плохо», и раз Генриетта Английская, жена Филиппа Орлеанского, а брата Людовика XIV, надевает в волосы надушенные подушечки — все поголовно стали шить себе такие подушки и поливать их литрами лаванды.

Так что, дорогой читатель, наш вывод, что мода — это или случайное явление, или целеустремленное, для прикрытия изъянов, остается в силе, подтверждением чего служит такая вот цитата эротического писателя шестнадцатого века Брантома: «Среди многих женских недостатков можно назвать костлявый хребет и тощий зад, какие

бывают разве что у старых мулов. Дабы скрыть сей изъян, дамы имеют обыкновение пускать в ход маленькие мягкие подушечки, подкладывая их в нужные места. Другие носят пышные атласные панталоны, так умело скроенные, что неопытный мужчина, потискав даму, твердо уверится в природной ее округленности. А штука вся в том, что под панталонами этими надеты еще одни со множеством складок и оборок» ^[85] .

85

Брантом. «Галантные дамы». М., 1998, с. 157.

Возвращаясь к нашей Фонтанж, скажем, что мода на ее прическу привилась на долгие годы. Дамочка так возгордилась, что повсюду давай свою спесь демонстрировать. Королеве Марии Терезе не кланяется, проходит мимо с таким видом, что словно она, а не та — королева. Чувствует свою силу: сам король ведь теперь в нее влюблен. Сбылся ее вещий сон. «Вот волк, который меня не съест», — говорил вначале король и не особенно на нее внимание обращал. Ему не нравилось однообразие ее тонов. Сама бледная как мел, да еще со слишком светлыми волосами и в белом платье, сливалась в одно белое пятно. Но Фонтанж твердо верила в свое предназначение и высокую миссию. Ей, правда, подобно маркизе Помпадур, гадалка ничего такого великого не предсказывала, но вещий сон ее мигом расшифровала. Фонтанж снилось, что взошла она на высокую гору и была ослеплена светом, идущим сверху. Но потом блеск солнца вдруг рассеялся, и все погрузилось в темноту. «Плохо дело, — сказала гадалка. — Сначала вы на немыслимые высоты подниметесь, а видимый вами свет это не что иное, как любовь самого Короля-Солнца, но потом упадете вы с этой высоты в мрак, может быть, даже в смерть». Но Фонтанж не испугалась такого печального финала своего сна, в конце концов, все когда-то умирают, она вот только не думала, что это так скоро наступит. А пока давай очаровывать короля всеми возможными способам, так сказать, помочь собственными силами в исполнении вещего сна. Платья теперь уже белые не носит, в одно светлое пятно не сливается, а все больше контрастные — ну там алые или голубые. И король стал заглядываться на нее, поскольку, как мы уже вам говорили, дорогой читатель, больно он устал от язвительных шуточек Монтеспан, и ему понадобилась любовница помоложе и поглупей. И вот Фонтанж уже поместили в роскошных апартаментах, приделали лакеев в ливреях и прислугу, и она уже чуть ли не официальной метрессой короля считается. Нос кверху задирает и самою Монтеспан потеснить хочет. Глупая была, не понимала, что со всесильными королевскими метрессами надо считаться, почтение им оказывать и ни ревности у них не вызывать, ни презрения им не оказывать. Помните, как у нашей Екатерины Великой некто Ермолов, очередной ее фаворит, захотел место Потемкина занять и начал пренебрежительно к нему относиться и разные кляузы на «Светлейшего» писать. И чем это все окончилось? Отставкой Ермолова и еще большим возвышением Потемкина.

Ну, конечно, гордая Монтеспан дикой местью загорелась с желанием стереть с лица земли свою соперницу. Прямых доказательств у нас, дорогой читатель, нет, но очень многие историки и хроникеры того времени утверждают, что Монтеспан регулярно начала травить Фонтанж ядами, для коих целей подкупила за большие деньги лакея, и тот в молочко Фонтанж вливал по капелькам какую-то странную жидкость, от которой сразу не умирают, но начинают сохнуть. Лицо и тело приобретают желтый оттенок, внутренности высыхают, словом, из аппетитной здоровой барышни Фонтанж превратилась в живой скелет. Вид ее был так страшен, что даже король испугался, когда ее в монастыре увидел (ее в монастырь болеть положили). Тут ему надо бы свою радость высказать, поскольку сына ему Фонтанж родила, а он слез удержать не может, видя то, что от прежней любовницы осталось. Она, конечно, догадывалась, что ее отравили, и прекрасно знала, что умирает, и просила в последний раз прийти к ней попрощаться короля. А он не может, его вид высохшей Фонтанж на грустные чувства настраивает и настроение портит. Но Ментенон (тогда уже она фавориткой во дворе была) настаивает: надо по-христиански с прежней любовницей проститься, нехорошо ее последнее «прости» не принять. И король поехал в монастырь по настоянию своей любовницы Ментенон и министра Фейяда и там, увидев умирающую Фонтанж, еще пуще прежнего расплакался: он не любил печальных зрелищ. А она, гладя последним усилием исхудавшей рукой волосы короля, утешала: «Не плачьте, ваше величество! Теперь я могу умереть почти счастливой, поскольку увидела короля, оплакивающего мою кончину». И в 1681 году она умирает в монастыре в возрасте двадцати лет.

Ну, распрями, Монтеспан, свои уже слишком широкие от постоянных родов плечи! Все соперницы удалены, то бишь некоторые отравлены! Путь свободен. Путь-то свободен, да не сердце короля. Оно уже занято другой женщиной и надолго, то есть уже навсегда. И она станет его тайной женой, и с ней он обвенчается в костеле, и как муж король будет до своего семидесятилетнего возраста делить ложе со своей на пять лет старше его супругой и требовать от нее постоянных сексуальных сношений, поскольку метресс король уже не хотел и решил на старость замолить свои давние грехи упорядоченной сексуальной жизнью и отсутствием любовниц в своем ложе. Но все это наступит несколько позже, дорогой читатель. Сейчас все еще властвует гордая капризная Монтеспан и никому не желает уступать своего места. И может быть, не удалось бы королю так легко от нее отделаться, если бы не афера с отравлениями. Да, разгорелся, дорогой читатель, скандал на весь мир во французском королевстве, в котором самое близкое, непосредственное участие принимала маркиза Монтеспан. Раньше отравить человека, что тебе раз плюнуть — так популярен был это метод лишения жизни в королевствах. Но что-то слишком уж много отравлений во французском государстве. Не так давно на этом дворе Людовика XIV умерла при весьма загадочных обстоятельствах жена брата короля Филиппа Орлеанского — Генриетта Английская. Ее родной брат, ныне английский король Карл II, прямо подозревал отравление. Во дворе Людовика XIV все чаще и открыто стали говорить, что отравил ее ревнивый фаворит Филиппа (у того были бисексуальные наклонности) Лорран.

Спасаясь от подозрений и следствия, Лорран бежит в Италию и тут влюбляет в себя Марию Манчини. Ту самую? Да, да, дорогой читатель, ту самую Марию, в которую когда-то Людовик XIV был безумно влюблен и, как ему тогда казалось, не в силах будет разлуку с ней вынести. Вынес, однако, без особых трудностей. А сейчас Мария Манчини жена знатного господина Колонны, и у нее уже довольно много детей. И супруги ничего себе, довольно хорошо друг с другом жили, пока мужа Колонну итальянская ревность не обуяла. Он подозревает свою жену в интимной связи с Лорраном. А так или иначе, но, скажите на милость, зачем ей голой в Тибре с ним в купаться? И он решает отравить свою супругу, поскольку его ревностные муки сильнее желания ее живой, неверной супругой видеть. Но или яд был слабый (как у нас с Распутиным, которого ни за какие коврижки отравить не смогли, поскольку яд, называемый цианистым калием, был сильно выветренным мышьяком),

или организм у Марии сильный, но яд ее не взял, но сильные колики, конечно, были. Мучается она своими дикими коликами, вопит от боли, придворные ей разные антидотумы от отравы суют, а муженек рядом храпит, как ни в чем не бывало, и даже ее стоны его храп не нарушают. И вообще никакого сочувствия мукам жены. Ну, конечно, тут и ребенку ясно: муж решил ее отравить. И она, переодевшись в мужское платье, бежит от мужа во французское королевство икать помощи и сочувствия у короля Людовика XIV. Авось вспомнит их прежнюю любовь. Где там! Король ее как ушатом холодной воды окатил! Еле разговаривает и какой-то там плохонький дворец для жизни во французском королевстве ей выделил, «а на большее ты не рассчитывай». Вот что, значит, время и назойливость кардинальских племянниц с чувством короля сделали. Семь штук племянниц и несколько племянников в свое время перетащил кардинал Мазарини во французский двор. Нахлебниками при Анне Австрийской росли: образование бесплатное хорошее получали, манерам их учили, наукам разным. Кардинал их непомерным своим богатством оделил, замуж хорошо повыдавал, словом, заботился уж больно очень о своих родственниках. А когда умер, и делишки семейные у племянниц не очень хорошо пошли, они, как сибирский гнус, давай королю надоедать своими просьбами в улаживании их семейных неурядиц. Как будто королю делать больше нечего, как только выяснять, правильно или нет кулаком ударил свою жену Гортензию ее муж Мазарин Арманд. Как что не так, бегут к королю или слезные письма ему пишут: рассуди, король-батюшка! От мужей своих законных поубегали и теперь пенсию на жизнь от короля требуют. То Гортензия, младшая сестра, от мужа убежав, к королю за помощью бежит, то Олимпия, хотя и от мужа не убежав, но спасаться от обвинений в дворцовых интригах к королю за помощью бежит, а теперь вот и еще Мария к королю за помощью из Италии прибежала. Ну выдал король Гортензии 80 000 франков пенсии ежегодной из королевской казны, хотя ее муж все богатство Мазарини себе заграбастал и даже его ценнейшую коллекцию картин и скульптур разрушил. Картины черной краской закрасил, скульптурам носы поотбивал, якобы в защиту моральности, от наготы беспутной. Теперь Мария клянчит: и ей пенсию назначь. А что государственная казна — это прорва без дна, что ли? Совсем «затрепали» короля племянницы кардинала Мазарини, и мы просто удивляемся терпению Людовика XIV. Ни разу ни голоса не повысил, ни кулаком от возмущения по столу не треснул: «А пошли вы, такие-сякие! Всю казну ваш дядюшка разворовал в свое время для своего семейства, в то время как я по его милости на дырявых простынях спал и в потертом халатике щеголял». И вот теперь за королевскую казну принялись. Ничего такого король не говорил, он внимательно просьбы всех назойливых родственников Мазарини выслушивал и по мере возможности удовлетворял, но сколько же можно? Гортензия Манчини до такого нахальства дошла, что после каждой пощечины супруга за справедливостью беспардонно к королю бегает и все время плачется перед ним. Король и так и сяк, дескать, живите с мужем дружно, я с ним поговорю, не будет он вас в свои разъезды брать, а если уж больно вам с ним неприятно ложе супружеское делить, то я прикажу ему в вашу спальню не хаживать и физических отношений с вами не требовать. Только живите себе спокойно, не эпатируйте скандалами Европу. Где там! Гортензия переодевается в мужское платье и, оставив мужу что-то около пяти ребятишек, в лучшие времена прижитых, бежит в Англию. Авось там любвеобильный английский король Карл II по достоинству ее красоту оценит (самая красивая женщина Европы — таково мнение многих о Гортензии Манчини). Ну, король Карл II там артачиться не стал, быстро ее своей то ли десятой, то ли одиннадцатой любовницей сделал, но только второстепенной, первосортные у него другие были. И Гортензия, распрямив от неволи и ревности свои крылышки, начинает блистать на английском дворе. У нее писатели, поэты и философы ужин кушают, хорошими разговорами и умными беседами время коротая, а любовники, что ни один, то красавец писаный, и даже молодой князь Монако в нее влюбился. Живи — не умирай. Но она умерла, однако, в 1699 году.

Другая племянница Мазарини Олимпия убежала в Испанию от преследований судебных органов. Ее обвинили в участии в «Афере с отравами» на королевском дворе. Ну, она, испугавшись следствия, и «махнула» нелегально, наверное, тоже в мужской костюм переодевшись (племянницы Мазарини в этом костюме навык имели), в Испанию и там тоже стала блистать при испанском дворе. Но тут умирает испанская королева, по-видимому, отравленная, и, боясь преследования, Олимпия бежит в Англию, потом в Брюссель и живет себе там уже тихо, спокойно и умирает в 1708 году.

Но батюшки, сватушки! Еще одна племянница Мазарини Анна-Мария в колдовстве и в «Афере с отравами» обвиненная! Ну прямо, дорогой читатель, сами авантюристки эти все племянницы кардинала, хоть бросай писать эту книжку и новую начинай: «Великие авантюристки мира». Но продолжим, однако. Анну-Марию назвала как участницу своих черных месс ведьма Ла Вуазьен. Она, конечно, из положения достойно вышла, хоть стоять перед комиссией и отвечать на глупые вопросы — удовольствие ниже среднего. Вот стоит перед комиссией герцогиня Буйонская, худая, как щепка, ходившая к отравительнице Вуазьен за средством против худобы, и судья ее спрашивает: «Сударыня, видели ли вы черта? Если вы его видели, то скажите мне, каков он на вид?» Герцогиня отвечает: «Нет, сударь, я его не видела, но вижу теперь. Он противен, безобразен и нарядился в платье государственного советника» ^[86] .

86

А. Дюма. «Жизнь Луи». Спб., 1993, с. 561.

Выяснилось, что несколько раз приходила к колдунье Олимпия Манчини и требовала разные средства: любовный напиток, чтобы добыть себе любовь короля (король действительно какое-то короткое время был влюблен в Олимпию), и средство против скупости дядюшки, чтобы он свое громадное наследство племянницам оставил. В первый раз Олимпия принесла ведьме все, что ей удалось собрать «королевского»: его обрезанные ногти, две рубашки, галстук, чулки и пучок волос, неизвестно каким путем добытый, потому что король всегда носил небольшой паричок и без него нигде, даже в интимном ложе, не показывался. Самое страшное: комиссия выяснила, что самой главной клиенткой ведьмы Вуазьен и участницей «черной мессы» была всесильная фаворитка короля маркиза Франсуаза Монтеспан. Но прежде чем нам перейти к изложению практик маркизы по «завоевыванию себе чувств короля путем любовных напитков и устранению его других фавориток путем антилюбовных напитков», посмотрим, что там в истории творится с этими самыми «любовными коктейлями» — да не фикция ли все это! В семнадцатом веке, как-никак, живем мы с королем Людовиком XIV, это вам не средневековье, а между тем…

С тех пор, как существует человечество, то есть с тех пор, как взаимность в ответном любовном чувстве отсутствовала, существовали средства колдунов, так называемые «любовные напитки», способные искусственным путем вызвать эту взаимность. Это было во все времена и у всех народов. Начиная с древних римлян и кончая сегодняшним днем. Такой известный исследователь-ученый конца восемнадцатого — начала девятнадцатого веков, как Плосс, утверждает, что многочисленные примеры, которые он исследовал, заставили его принять такую версию, что «раньше сильно боялись любовных напитков, от которых, по мнению древних врачей, можно было даже лишиться рассудка» ^[87] .

87

Г. Плосс. «Женщина в естествознании». Спб., 1899, с. 372.