Великие любовницы
Шрифт:
Но такая великая тяга была у этой женщины к личному счастью и вдали от разврата и интриг своего батюшки, что она и при не очень любящем ее муже постаралась стать счастливой. Во-первых, не обращает внимания на его любовные связи, будто и не касаются ее все эти его любовницы разных рангов и мастей. Она знай себе рожает детей исправно, и уже пять штук по дворцу бегают. Во-вторых, никогда с мужем не ссорилась и свою правоту не доказывала. Вам ведь ведомо, дорогой читатель, какой ад в семейную жизнь может внести жена, вечно доказывающая свою правоту. Лукреция делала потихоньку свое дело, благотворительностью занималась, власяницу под платьем носила, прежние грехи свои замаливая, моду новую вводила, причем самую, по нашему мнению, что ни на есть разумную: запретила дамам накладывать на свое лицо пуды белил и румян, считая, что лицо должно светиться свежестью
В личной жизни нельзя сказать, что была несчастлива. Папе донесли, что Альфонс, ее муж, ходит к проституткам, он поинтересовался: «А с женой спит?» — «Спит, ваше преосвященство, но только ночью». — «Этого вполне достаточно», — успокоился папа и свои сто тысяч дукатов приданого, которое он дал за Лукрецией, не пожелал отобрать. Вот если бы муж к своей жене вовсе не хаживал, о, тогда бы разговор с ним у папы был короткий. Днем пребывать в борделях, а ночью в постели жены, ну что может быть нравственнее?
У Лукреции умирает сын, рожденный от второго брака, и причем вдали от нее. Альфонс не позволил взять «ублюдка» в Феррару. Потом умирает мать, ею горячо любимая Ваносса. В скорби и отчаянии Лукреция ударяется в набожность. Вечерами истово молится, днем основывает для народа больницы, школы, монастыри для духовенства строит и каждый второй день ходит на исповедь. Словом, никто уже не узнал бы в прежней распущенной развратнице сегодняшнюю Лукрецию. Сотворила себе свое маленькое, хотя и не идеальное гнездышко при никчемном, распущенном супруге и постаралась сделать его счастливым, может, нет, но достаточно спокойным. Но вот на тридцать девятом году жизни Лукреция рожает в шестой раз, семимесячную девочку, которая тут же умерла.
За нею в гроб пошла и Лукреция: добрая, добродетельная женщина волей сильного отца ставшая символом распутства, беспутства и подлости, что совершенно не отвечает истине.
Ну ладно, этот насильственный альков с грехом пополам хоть, но благополучно закончился, и дочь не пожелала вечно несчастливой быть при насильственных браках своего деспота отца, выдававшего ее замуж, как хороший товар. «У нас товар, у вас купец», — помните, как говаривала сваха в «Женитьбе» Гоголя? И «товару» полагается бессловесным быть, если какой король найдет хорошего купца.
Хорошим товаром для австрийского императора Франциска I были его дети: особенно дочери. Подумайте, дорогой читатель, как он удачно их из дому «сплавил». Одну выдал замуж за самого Наполеона Бонапарта, и это будет Мария-Луиза, вторая его жена, а другую, Леопольдину, аж Бразильскому королю подсунул. Ну, конечно, альков Наполеона Бонапарта, которому невтерпеж было наследника на свет произвести, мы не можем ни в коем случае причислить к насильственному, и к нашей главе этот образ не очень подходит. Мы, скорее, его разовьем в другой части книги — «Рогоносцы», ибо от этого супружества поносить-то уж рога великому императору ох как пришлось. Но вот сестру Марии-Луизы, Леопольдину, нам, как ни печально, придется втиснуть в эту главу: уж больно ее альков на насилие походил.
Леопольдина
Да, совсем наоборот, чем с сестрой, произошло с Леопольдиной, хотя вначале, будем справедливы, ее альков был и жарок и горяч, а потом поостыл малость и начал холодеть с такой прогрессирующей быстротой, что насмерть окоченел, и глядь, в нем и впрямь труп лежит. Однако по порядку.
Этот самый батюшка, австрийский император Франциск I, имел тенденцию (кто ее не имел) превращать своих детей в политический товар, то есть он их продавал, но, конечно, не так, как рабынь на невольничьем рынке, когда покупатель в зубы им заглядывает и бесцеремонно девушкам груди щупает. Нет, здесь все было пристойно и чинно. Сперва, конечно, узнавалось, где на мировом брачном небосклоне какой выгодный жених объявился: ну там король какой или наследник, что в будущем императором или королем станет, а если такой кандидат в женихи женат, проводились исследования, не имеют ли место дикие ссоры в супружеском алькове, предвещающие скорый развод. Тогда Франциск I, как в
Но хоть наш Остап Бендер сильно нахваливал Рио-де-Жанейро, как голубую мечту своей жизни, где кругом пальмы и солнце и все ходят в белых штанах, Леопольдина ужаснулась от ее вида. Ей, привыкшей к изящной роскоши Венского двора, все здесь показалось диким и чужим, включая черных негров, редко ходящих в белых штанах, а чаще вообще без них. А тут еще какие-то восстания в джунглях поминутно происходят и перестрелки, и вообще ни минуты спокойствия. Дон Педро наспех в королевский альков забежит, свое мужское дело сделает, жену в лобик поцелует, и вот его уже след простыл, а королева сиди в одиночестве среди своих черномазых подданных, с которыми разговаривать только жестами могла.
И вот однажды она, прощаясь с супругом, крепко обняла его за шею и не выпускает. Муж вырывается изо всех сил, а жена, как клещами, вцепилась в него и вопит что есть мочи, точно ее убивают. Оказывается, у нее начались родовые схватки. В постель уложить ее не успели и еле успели циновки подложить. Счастливый отец строчит Венскому свекру письмо: «Моя любимая женушка, почувствовав боли, схватила меня за шею и так, стоя, в половине шестого родила дочку, и длилось это всего полчаса. Сообщаю это с великой радостью» [116] .
116
X. Андикс. «Женщины Габсбургов». Краков, 1991, с. 165.
Но хотя и редко супруги виделись, в их алькове все в порядке было и Леопольдина ни разу не почувствовала себя как женщина нежеланной. Но, как говорится, все до поры до времени. Постепенно муж все реже и реже супружескую спальню навещать начал, а даже если, то только за тем, чтобы там поспать в буквальном этого слова значении, объясняя свой храп «большим измождением от трудов военных», которые уже не оставляли сил на любовные утехи. Но Леопольдина узнала, наконец, какими это «трудами» ее муж занят, когда увидела роскошный дворец, построенный ее супругом для новой метрессы, и услышала говор и смех ребятишек, с этой метрессой прижитых. Она, конечно, как каждая неумная женщина, в плач и скандалы ударилась. На южные натуры это действует, как ушат холодной воды, того и жди обратной реакции. И действительно, вместо того, чтобы успокоиться и скандалов испугаться, дон Педро начал решительно демонстрировать свою связь с метрессой. И вот она уже произведена в звание маркизы, а за ручку король ведет в свой двор бастардов, чтобы они поиграли здесь с его законными сыном и дочерью, которых ему Леопольдина родила, и даже чтобы она приютила «малышек» и воспитывала бы их наравне со своими детьми. Видали такое! Такое только себе мог позволить Генрих IV, великий французский король, который заставил свою вторую жену воспитывать всех своих внебрачных детей вместе с законными своими детьми, как говорится оптом, и даже для этой «коммуны» особняк роскошный выстроил.
Леопольдина видит, дело плохо, муж совсем разбассурманился, решает тактику в своих к нему отношениях менять: она перестает обращать на него внимание. О, это уже страшно. Иному супругу, дорогой читатель, хоть все волосы на его голове вырви, ему хоть бы хны, но наградите его презрительным молчанием эдак с недельку, увидите, как он запоет. Ну и «запел» супруг. Вообще жену покинул и пошел воевать в Уругвай. Тогда она пишет ему холодное письмо следующего содержания: «Сударь, вот уже месяц вы не навещаете мою спальню, зато весьма охотно пребываете в спальне своей любовницы. Позвольте в связи с этим вернуться мне в Вену к моему отцу».