Великие любовницы

Ватала Эльвира

Философия вседозволенности насилия над женщиной у де Сада в какой-то степени воплотилась в его романах «Алина» и «Валькур». О женщине он так писал: «Публичная женщина — это презренная рабыня любви. Ее тело, созданное для наслаждения, принадлежит тому, кто за него заплатит. А раз ей заплачено, все дозволено и законно» ^[135] .

И долго, конечно, он творил бы свои беззакония, окупая поступки деньгами, пока раз ему это не удалось, и он вынужден был шагать в тюрьму. Однажды тридцатишестилетняя Роза Келлер, когда-то жена пирожника Валентиса, бедная вдова после его смерти и, наконец, уличная проститутка, была приглашена де Садом в его «маленький домик». И там он проделал с ней все точно то же, что мы вам выше описали, но только финал был другим. Розе Келлер удалось освободиться от связывающих ее пут, и она, голая, окровавленная, побежала прямо в полицейский участок. Де Сад был арестован. И кто же, вы думаете, его из тюрьмы освободил? Сам король Людовик XV, де Сад у него офицером-знаменосцем служил, а его жена и теща очень за него просили, — такова и впрямь была аргументация короля. Розе Келлер заплатили сто луидоров и быстренько выдали замуж. Снисходительность жены на безумный разврат мужа просто не находит себе аналогов ни в истории, ни в литературе. Всегда во всем оправдывать супруга, истово бороться за его освобождение, любить его неизменно постоянно, да еще внушить детям огромное уважение к отцу — ну кто на это способен? На это была способна только Рене Пелажи, как будто бы любовные напитки не принимавшая, но поступающая с тем же любовным фанатизмом.

В сущности, ни как человек, ни как мужчина де Сад ничего жене не мог дать. Его чувства давным-давно, а даже всегда, принадлежат и принадлежали некоей Луизе, которая приходится родной сестрой его жены. А к ней у де Сада ну прямо неземная страсть развивается, как будто бы и он попробовал любовные напитки. «Луиза» — стало любимым именем его героинь, которые представлены в его литературном творчестве как идеальный женский образ, полный добродетели. Ведь этот ни с чем не сравнимый развратник, примешавший к своей эротике жестокость и давший название этому явлению как садизм, мог в своих творениях создавать образы добрых и добропорядочных женщин. К живой Луизе он чувствовал такую страсть, что уже не в силах был ее побороть. Он бросается к ее ногам и умоляет ее оставить все: отечество, семью и женский стыд, только бежать с ним, бежать, чтобы наслаждаться любовью. И уговорил все-таки, такова была необъяснимая сила какого-то магнетизма, исходящего от этого человека. Они бежали в Италию. Не знаем только, практиковал ли де Сад и на ее теле свой чудотворный бальзам, думаем, что нет, там в романтическую любовь перчик садизма не примешивался, но вот что жизнь он этой женщине испортил — это точно. Ведь она будет вынуждена, заклейменная позором, возвратиться во Францию и поступить в монастырь. Навсегда уйти и от светской жизни, и от неземной любви совершенно не предсказуемого человека. А его арестовывают, и уже надолго. И начиная с 1772 года де Сад больше будет в тюрьмах и темницах время проводить, чем на свободе. Целых двенадцать лет будет он сидеть в итальянской тюрьме, потом, убежав во Францию, будет попеременно то выходить из тюрьмы, то его снова будут заточать в Бастилию. Понемногу будет сходить с ума, вперемежку с литературным творчеством и открыванием новых совершенных лекарств, пока, наконец, одинокий, не умрет в 1815 году в сумасшедшем доме.

135

Альмарас. «Маркиз де Сад». Спб., 1907, с. 49.

Насколько мы знаем, все шарлатаны, авантюристы, как их называли, занимались творческими открытиями, и бальзам де Сада — это только малая лепта, так, щепотка приправ в колдовской кухне этих «ученых». То Калиостро изготавливает какие-то чудодейственные снадобья по омолаживанию, выставляя свою восточную красавицу, пятидесятилетнюю жену, восемнадцатилетней девушкой, которая якобы каждый день выпивала стакан целебной воды «Калиостро» и, подобно тому живительному источнику из сказки, не только не старела, но даже молодела с каждым годом. Аристократы, конечно, полезли в шатер к Калиостро (его жена всех пациентов в восточном шатре принимала), получали пузырьки с целебным раствором и набивали карман жулика. Пока наша государыня Екатерина Великая не прекратила это: она дала иностранным «гастролерам» 20 000 рублей отпускного и приказала убираться вон из России и дурачить другую страну. Такой другой страной стала Германия, где Калиостро «выращивал» маленькие бриллианты, их величину маленького горошка преображая в дородный боб. Но пока эффект этого взращивания давал результаты, Калиостро успел набить свой карман этими самыми бриллиантами-горошинами, отданными ему как сырье доверчивыми немками, да и был таков.

Франсуаза Ментенон.

Трудился на поприще науки и еще один жулик-авантюрист и литератор Казанова. Он, одиннадцать раз зараженный венерической болезнью, решил не только свою участь облегчить, но и участь всех слишком падких на секс дам, введя нововведение: кондомы. Но гораздо раньше это сделал английский врач Кондом, от имени которого и произошло это название. Он делал свои кондомы из кишок овцы, и мясник ну прямо не мог ему вдоволь это сырье поставлять, таким огромным успехом они начали у дам пользоваться. Да, наши жулики-авантюристы с садистическими и неумеренно сатириазистическими наклонностями здорово науке послужили и свою лепту в мировую историю открытий внесли. И если у нас когда случится свободное время, мы обязательно над этим вопросом задумаемся, ибо пора, кажется, не только их преступления раскрывать, но их гениальный ум немного обнажить. Маркиз де Сад оставил после себя довольно большое количество литературного творчества (в тюремной камере написанное), на воле некогда, на воле надо было успеть еще какой «маленький домик» в аренду взять и научные опыты над проститутками производить. И его роман «Жюстина» заслуживает внимания не только читателей, но и иного режиссера, не очень щепетильного в делах нравственности. Ну например, так же нещепетильного, как всемирно известного поляка Полянского, у которого жену красавицу Шаррон религиозная секта массонов зверски убила, а он сам в отместку изнасиловал двенадцатилетнюю американскую девочку, и теперь этому великому человеку въезд в Голливуд заказан: его в Америке тюремное заключение ждет. Это ему не мешает разъезжать по всему миру (кроме Америки, конечно), создавать гениальные фильмы и «плевать на моральность», везде принимать награды, и почет, и уважение. Так что все относительно. И если какой режиссер захочет увековечить на экране творения де Сада, пусть не смущается неморальной личностью их автора. Нам история и жизнь дает примеры, когда порок и чистота так смешались друг с другом, что этот комок двух дерущихся собак невозможно разделить.

Нас вообще удивляет, дорогой читатель, что почти у всех гениальных личностей так много скрытых или явных, но пороков. За свои врожденные пороки де Сад сидит теперь в тюремной камере в Италии. Обстановка здорово напоминает его «маленький домик» в Париже. Та же железная кровать, тот же засаленный стол с погнувшейся жестяной кружкой, и два колченогих стула около него. Но вместо плетки у него теперь в руках бумага, а вместо ножичка гусиное перо. И здесь де Сад создает свои шедевры, а в перерывах между оными отвечает на полные ласки и нежности письма жены. Она там у себя в усадьбе по ночам спать не может, днем бегает по канцеляриям и королевским прихожим, все стараясь мужа из заключения вырвать. Только ответы его жене лишены не только нежности, но даже элементарного уважения. Это письма рубашного, грубого человека. Она пишет: «Всевозможные мысли лезут мне в голову». Он отвечает: «Мне тоже, но только в другое место». Не интересно ему на слезливые эпистолы жены отвечать той же монетой. Вот письма ее подружки, девицы де Руссе, — совсем другие «пироги». Эти письма удовлетворяют интеллектуальную душу де Сада. Они глубокие, как на старую образованную деву пристало, полные философских мыслей, написаны хорошим слогом, в них много подтекста, словом, де Сад охотно ей отвечает, переписка набирает размах, и вот уже скоро старая дева заочно безумно влюбляется в де Сада. С огромным трудом, преодолевая все препоны тюремного начальства, шлет ему дорогие подарки и изысканные съестные припасы в тюрьму, а он в ответ хватает из стакана пощербленную зубную щетку, может, даже с остатками зубного порошка, и посылает в подарок далекой возлюбленной. Она отвечает: «Я в восторге. О, эта щетка для меня дороже стоит, чем пятьдесят луидоров».

Судя по такому точному бухгалтерскому ответу, мы не очень уверены, дорогой читатель, в романтическо-философской душе госпожи де Руссе с ее миссией, скорее, тут какая-то русская или французская купчиха вылазит. Примерно, наверное, так и де Сад рассудил, если, выйдя из тюрьмы, ни свою жизнь соединять, ни свое время тратить с госпожой де Руссе не стал, у него другие любовницы, а среди них сама президентша де Флерье появилась. Удивительно, как женщины, начитанные о страшных злодеяниях де Сада, любили этого человека. Может, потому, что над светскими женщинами он никогда насилий не производил, перед ними он обаятельный, умный, образованный, вежливый и вообще — светский неотразимый человек. Свои чудовищные садистские наклонности

он оставлял для женщин низких сословий, чаще для падших проституток.

И настолько своеобразное нам представляется, вообще, отношение мужского пола к проституткам, что, отложив немного наше повествование о дальнейшей судьбе маркиза де Сада, заглянем в историю, в которой проститутки всегда были, есть и будут, да вот отношение к ним в разные эпохи и разными лицами было иное.

Это они, бедные, когда-то великие куртизанки, будуарные царицы, перед которыми курили фимиам могущественнейшие короли, так дико страдали. Это их били плетьми, выставляли на позорном столбе, брили головы, топили, давили, высылали при Карле Великом, Людовике Святом и австрийской Марии Терезе. Потом их кровати позолотили, альковы украсили творениями великих мастеров, подарили особняки, дворцы и замки, приставили лакеев в ливреях, и они стали обожаемы. Им короли ножки целовали, а королевские жены подарками одаривали, пикнуть не смея, это уже при Франциске I, Людовике XIV, Людовике XV и прочих Людовиках. Потом пришла эпоха буржуазии, абсолютизму пришел конец, в Англии стала править королева Виктория, и проституткам в королевские дворцы можно было пробираться только с черного хода, а господам, не могущим жить без «низменного секса», полагалось в терпимые дома со стыдом заглядывать. Модным стала семья, жена с беременным животиком, и девицы легкого поведения как бы растворились. Но совершенно они исчезли с лица земли, дорогой читатель, в эпоху развитого социализма. Не только хорошими колхозами и картошкой с помидорами наверху прославилась эта эпоха. О, она еще прославилась тем, что при таком жизненном «рае» исчезла каста древняя, каста проституток. Их вообще нет и как будто бы никогда и не было. А кто будет нам возражать, мы ответим просто вопросом: «А доказательства у вас есть?» Вы хотя бы один процесс о проституции видели в ту эпоху, хоть один милицейский протокол в кутузке о проститутках читали? Нет.

Конечно, разный там элемент вроде дамы, нарушающей ночную тишь пьяным воем, вы там обнаружите, но вот чтобы женщина тело свое за деньги продавала? Да никогда на свете. Эпоха социализма совершенно как-то само собой, без всякого видимого усилия искоренила проституцию. Но ведь сейчас эпоха капитализма, кажется, до которого шли долго, кроваво, так что совершенно верно народное определение, что «социализм — это тяжелая, трудная и кровавая дорога к капитализму». В эту эпоху пора бы, наконец, вернуть все легитимные права бравой касте проституток. Но нет. Никто и никогда не скажет, по примеру того неумного мальчика, нарушившего весь королевский церемониал: «А король-то голый». Нет у нас голых женщин, продающих свои тела. Есть массажные кабинеты, есть бычки-репродукторы, продающие по объявлениям в газетах свое семя среди мирного домашнего очага, есть какие-то хорошо и комфортабельно оборудованные такси, в мгновение ока превращающие свои сиденья в удобное ложе, есть «маленькие домики». Ну нет, не домики, конечно, это вам не либеральная эпоха Людовиков, но вот комнатки, конечно, и даже в фешенебельных гостиницах. Но наши проститутки, побившие мировой рынок, у себя на родине притеснены, вынуждены маскироваться под спекулянток. А свое джакузи откручивают, чтобы соседи не услышали. Разве это дело? А может, какой темпераментный мужчина хочет эту услугу получить с гарантией ее венерической безопасности и с полным ассортиментом эротических средств, и чтобы выбирать можно было. Где это видано, чтобы в эпоху капитализма клиент не имел права выбора, а хозяин права конкуренции?

А то где-то на задворках Тверской «мамочка» укажет тебе номер машины, и иди ищи ее по подворотням, а там, может, даже и негритяночка оказаться, и, даже если у клиента аллергия на черное тело, он пикнуть в своем выборе не смеет, потому как конкуренции нет, которая возникает всегда, когда товар легально продается. И к чему, дорогой читатель, такое дикое лицемерие? Не знаем, во имя каких моральных плохо или даже фальшиво понятых истин женщина не может открыто, легализированно, безопасно продавать свое тело, если она имеет на это по той или иной причине охоту и если желающих купить этот товар великое множество? Мы, рискуя навлечь обвинение в аморальности, все же скажем: великой аморальностью есть та моральность, которая фальшива и от правды так же далека, как обещания кандидата до и после выборов. И навряд ли нас может успокоить тот факт, что примеры такого чудовищного лицемерия нам история преподносила неоднократно. Вспомним, как богобоязная, богомольная христианка Иоанна I, королева обеих Сицилий, религию с проституцией примирила. Девицы-проститутки! Сложитесь на памятник королеве, ведь она так вас возвысила, в божий храм низменный разврат перенесла, в 1374 году учредив в Авиньонском девичьем монастыре легальный дом терпимости под строгим контролем монахини. Королева трезво рассудила: «Негоже непотребным барышням по всему городу рассеиваться, от бдительного ока стражей порядка ускальзывая, потому как непорядок это. Подброшенные младенцы на помойках валяются, мужчины с французской болезнью поголовно „ходють“ — нельзя так». И вот всех городских шлюх собрали в одно место — в монастырь. Аббатиса над ними главная, но и своих овечек божьих, монашенок, не забывает. А чтобы одних от других отличить можно было, проституткам предписано было носить на левом плече красный шнурок.

А вот вам, дорогой читатель, описание уличной проститутки Венеции, и не перепутайте ее, пожалуйста, с говорящим попугаем: «Одеты в желтое и красное, как тюльпаны, с нагой грудью, с пудами пудры и румян на лице и с прекрасным цветком за ухом». И такие вот «Кармены» расплодились в Римской империи повсеместно и законных жен, конечно, за пояс затерли, ибо ни один добропорядочный гражданин индифферентно пройти мимо такой «пышности» не мог.

За столом проститутки и монашенки в монастырях вместе, конечно, сидели. Богу совместно помолятся, молитву утреннюю сотворят, покушают и по кельям разбредутся, проститутки в свои, монашенки в свои. Если какой клиент к этим барышням со шнурками пожелает прийти, аббатиса ему гостеприимно монастырские ворота отворит и предварительно понюхает — не пьян ли? И напутствие даст — чтобы все тихо и чинно было, проститутку бить не очень, извращений не требовать, сзади — упаси боже, это господу богу нежелательно. А не будешь слушаться предписаний костела, пеняй на себя, у крыльца на всякий пожарный случай бравый солдат стоит, он тебя живо в кутузку отведет. И, напутствуемый такими вот назиданиями, господин клиент направлялся в кельи проституток по своим эротическим делам. «Да смотри кельи не вздумай перепутать, — вслед ему аббатиса кричит. — У нас монашенки чистые, еще ни разу не рожали, не вздумай невзначай испортить!» Мы не знаем, получали ли после такого напутствия клиенты наслаждение у жриц любви с красным шнурком вместо лилии на плече, только клиентов все меньше и меньше становилось, а исследователь Болонез, резюмируя тему влияния притеснения на профессию проститутки, так сказал: «Проституция в городе, что клоака в доме. Убери клоаку, и дом превращается в нечистое и зловонное место» ^[136] .

136

Г. Плосс. «Женщина в естествознании». Спб., 1898, с. 354.

И это правильное рассуждение — нельзя клоаку в чистое место превращать. В борделе должна царить бордельная атмосфера, очень даже отличная от благопристойности мещанского дома. И великий новеллист Ги де Мопассан прекрасно изобразил это в своих новеллах, а его «Дом Телье», где «стадо» проституток, уехав на несколько дней из города, осиротило почтенных горожан, лишившихся своих развлечений, — это маленький психологический анализ явления проституции. Однако здесь представлена сравнительно небольшая и довольно специфическая каста проституток: провинциальная. А она очень даже отличается от касты столичных проституток: «Проститутка маленького провинциального городка во многом отличается от проститутки больших населенных пунктов. Ремесло проститутки в маленьком городе имеет некоторые преимущества: там мужчина относится гуманнее к женщине. В провинции наложнице уделяют больше времени, поэтому здесь нет той грубой поспешности, которая вызвана усиленным ходом столичной жизни. В провинции разврат более наивный и более чувственный» ^[137] , — писали братья Гонкур в начале двадцатого века.

137

Э. Ж. Гонкур. «Элиза», т. 1. М., 1911, с. 118.