Великий Александр Македонский. Бремя власти

Елисеев Михаил Борисович

А между тем объявился Бесс – узнав о приближении армии Александра, он прекратил попойки и начал выжигать и разорять земли у подножия Гиндукуша, рассчитывая, что пустыня, в которую он превратил землю, остановит Македонца. Всего в войске самозваного Артаксеркса было около 8000 бактрийцев и отряды скифских наемников – для решающего сражения мало, а для партизанской войны достаточно. И Бесс, и его окружение надеялись, что Искандер на Бактрию не пойдет, а двинется в Индию – до нее рукой подать, да и о богатстве тех земель рассказывают легенды. Но они плохо знали Двурогого – в данный момент его целью был Бесс, и покарать его было не только делом чести для Александра, это должен был быть показательный урок всем, кто еще захочет примерить на себя корону персидских царей. И потому вопрос о вторжении в Индию на повестке дня перед Александром не стоял, а его войска продолжали движение на север, в Бактрию. Сам поход был тяжелейшим, двигались с огромным трудом по причине глубочайшего снега и полного отсутствия съестных припасов, солдаты не имели возможности даже развести костры по причине отсутствия деревьев. И когда до Бесса и его окружения дошло, что вторжения в Индию не будет, а страшный враг приближается к ним, то всех охватила паника. Бросив Бактрию, область, где когда-то он был сатрапом, на произвол судьбы, Бесс ринулся на север, переправился через Окс (современная Амударья), и ушел в глубь Согдианы: все суда, на которых он перевозил своих людей, были сожжены. А бактрийская кавалерия, видя бегство командующего, тут же разъехалась по домам – им не хотелось идти вслед за ним в чужие земли, и воевать за чужую страну.

А армия завоевателей, несмотря на огромные трудности, неотвратимо приближалась, хотя

проблема снабжения приняла катастрофический характер. Поскольку про хлеб забыли уже давно, то солдатам приходилось питаться речной рыбой и травой, а когда не стало и этой еды, командование было вынуждено отдать приказ резать вьючных животных, чтобы хоть как-то поддержать силы в изможденных до последней крайности людях. После труднейшего перехода македонцы заняли город Драпсак, и здесь царь дал отдых своему измученному войску – предстоял новый бросок вперед, необходимо было как можно быстрее подчинить Бактрию и идти к реке Окс, пока узурпатор не успел собрать войска в Согдиане. Приведя свою армию в порядок, Александр наносит стремительный удар – два крупнейших города страны, Аорн и Бактры он берет с ходу, вражеское сопротивление сломлено окончательно. А дальше все происходит по отработанной схеме – македонский командир с гарнизоном занимает крепость в Аорне, а гражданскую власть над покоренной территорией принимает Артабаз. Больше задерживаться в Бактрии смысла не было, и Александр повел армию на Север, к реке Окс (современная Амударья), за которой лежали земли Согдианы и где, по слухам, Бесс собирал новое войско. Оставив громадный обоз и всю захваченную добычу в Бактрах, царь повел свое войско форсированным маршем через безводные равнины – теперь трудности перехода начались и здесь, но уже другого плана. « Итак, сначала стал падать дух воинов, затем их силы. Было трудно и стоять на месте, и идти вперед. Лишь немногие по совету местных опытных людей запаслись водой. Этим они на недолгое время ослабляли жажду; но потом от сильной жары она снова возникла. Воины выпивали до последней капли все вино и масло, и это вызывало у них такое наслаждение, что они переставали бояться возвращения жажды. Обычно, отяжелев от чрезмерно выпитой жидкости, они не могли больше ни нести оружие, ни идти, и не имевшие воды казались тогда счастливее, ибо у их товарищей начиналась рвота и жадно выпитая влага выбрасывалась наружу» (Курций Руф). Это был очень тяжелый и мучительный переход, но когда Александр вместе с передовыми частями достиг Окса, возникли другие непредвиденные трудности. Для основной армии, которая еще находилась в пути, были зажжены огромные костры, чтобы люди могли по ним сориентироваться, а воинам, которые первыми достигли реки, царь велел наполнять водой сосуды и идти навстречу своим умиравшим от жажды товарищам, чтобы оказать помощь. В итоге получилось все с точностью до наоборот, а люди, поглощавшие воду в огромном количестве, стали задыхаться и умирать, что привело к неоправданным потерям, которые даже превзошли боевые. Всю ночь, пока подходили отряды, царь разъезжал вдоль берега, контролируя их размещение, и лишь под утро, валясь с ног от усталости, удалился к себе в шатер. Да и следующий день выдался для него не из легких – берега Окса были лишены леса, а все лодки сжег Бесс во время своего бегства. Опыт форсирования водных преград у Македонца был большой, и как когда-то на Истре против трибаллов, он велел своим войскам переправляться на мехах набитых соломой. Те из воинов, которые переправились первыми, тут же формировали цепь охранения, которая становилась все больше, по мере того как остальная армия перебиралась через Окс. Переправа была закончена на шестой день, и никаких попыток ей помешать не произошло, хотя момент для этого был очень удачный и если бы противник имел намерение остановить движение македонской армии, то он мог это сделать именно здесь – используя и природные условия, и сложившуюся тактическую ситуацию. Но Бессу и в голову не пришло организовать сопротивление завоевателям на выгодном естественном рубеже, он фактически свободно впустил вражескую армию в страну. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения согдийских полководцев, не раздумывая долго, эти люди действия схватили самозваного Артаксеркса, сорвали с него царские регалии и отправили гонцов к Александру с предложением о выдаче Бесса. Главные участники переворота, военачальники Спитамен и Датаферн, сами на встречу с Двурогим ехать не рискнули, предпочитая все переговоры вести через гонцов. Теперь оставалось только ждать, какое решение примет Завоеватель.

* * *

Почему Спитамен и Датаферн решили сдать Македонцу Бесса? Здесь, на мой взгляд, есть две причины: первая – они убедились в полной никчемности новоявленного Царя царей, который только за пиршественным столом был горазд воевать с Искандером. Мало того, что его собственная армия разбежалась, и он пришел в Согдиану практически без войска – Бесс не сумел организовать местных аристократов и народ на борьбу с врагом, чтобы остановить войско Александра на берегах Окса. И в итоге получилось, что этот Артаксеркс на своем хвосте притащил в страну македонскую армию! А вторая причина вытекала из первой – и Спитамен, и Датаферн, и многие другие согдийские аристократы прекрасно понимали, что Искандеру нужен именно Бесс и никто другой – его поход к берегам Окса связан именно с желанием поскорее поймать узурпатора, и сурово его покарать. И вывод напрашивался сам собой – если отдать беглеца Александру, то и вторжения в Согдиану не будет. Решение вполне логичное и объяснимое, к тому же Бесс по большому счету – для согдийцев никто, и выкупить его головой страну от разорения представлялось наиболее оптимальным вариантом.

А вот дальше источники между собой расходятся – по сообщению Арриана, узурпатор был схвачен отрядом Птолемея в селении, куда его доставили воины Спитамена. « Александр приказал вести его голым, в ошейнике и поставить справа от дороги, по которой Александр должен был пройти с войском. Птолемей так и сделал. Александр, увидев Бесса, остановил свою колесницу и спросил его, почему он Дария, своего царя и к тому же родственника и благодетеля, сначала арестовал и вез в цепях, а затем убил. Бесс ответил, что поступить так решила вся свита Дария – не он один, рассчитывая таким образом войти в милость у Александра. После этих слов Александр велел бичевать его, а глашатаю разгласить те обвинения, которые он предъявил Бессу в своем допросе. Бесса после этого бичевания отослали в Бактры на казнь. Так пишет о Бессе Птолемей. Аристобул же рассказывает, что Бесса привели к Птолемею Спитамен и Датаферн и что они передали его Александру голого и в ошейнике».

А вот по сообщению Курция Руфа, Спитамен привел пленника прямо в лагерь Александра: « Туда же был приведен Бесс, не только связанный, но и лишенный всякой одежды, Спитамен держал его за цепь, привязанную к шее; зрелище угодное как варварам, так и македонцам. Спитамен сказал: «Отомстив сразу за тебя и за Дария, моих царей, я привел убийцу своего господина, схватив его по им же данному примеру. Открыл бы Дарий глаза, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Встал бы он из мертвых! Ибо он не заслужил такой казни и достоин отмщения». Александр, похвалив Спитамена, обратился к Бессу: «Какой зверь обуял своим бешенством твою душу, когда ты столь дерзко связал, а затем убил своего царя и благодетеля? Этим злодейством ты приобрел только ложный царский титул». Тогда тот, не осмеливаясь оправдывать свое преступление, заявил, что царский титул он захватил, чтобы передать свой народ Александру, что если бы не он, то царскую власть захватил бы другой. Тогда Александр велел приблизиться Оксатру, брату Дария, который был в числе его телохранителей, и передал ему Бесса, чтобы варвары, распяв его на кресте и отрубив уши и нос, пронзили его стрелами, а потом сохранили труп, не позволяя садиться на него даже птицам». По Диодору, Александр « Бесса передал на казнь брату Дария и другим его родственникам; они всячески издевались над ним и увечили его: разрубали тело на маленькие куски и стреляли кусками из пращей». В принципе, все то же самое, только разница в деталях, хотя интересно другое – встречались ли действительно Спитамен и Александр и был ли Искандер Двурогий знаком с человеком, который станет самым страшным и опасным его врагом? Согдийские аристократы жестоко просчитались, думая, что, выдав Завоевателю Бесса, они спасут свою страну от вторжения – однако в этой ошибке нет их вины, ибо для этого надо было очень хорошо знать характер Македонца.

Но

трудные времена наступали не только для них – сын бога Амона даже не подозревал, с чем он столкнется на этом берегу Окса. Именно здесь он впервые увидит, что такое народная война, когда вся страна, аристократы и крестьяне, воины и ремесленники встанут плечом к плечу, чтобы отразить вражеское нашествие. У непобедимого Завоевателя будет гореть земля под ногами, а его победоносные войска впервые узнают, что такое поражение. Несколько лет боев в Согдиане станут труднейшими в полководческой карьере Александра, и именно здесь впервые будет надломлен боевой дух македонской армии.

Выжженная земля

В 30 км к югу от развалин Милета находится небольшой городок Дидим. Сейчас это довольно популярный у капиталистов курорт, а вот в древности здесь находился один из четырех самых известных оракулов – вместе с Дельфами, Додоной и Клароссом (к северу от Эфеса). Если ехать в город с севера, то прямо на въезде можно будет увидеть гигантские колонны – то, что осталось от величественного храма Аполлона, одного из самых грандиозных сооружений античности. Этот храм с перерывами строили более 600 лет, но до ума так и не довели, а потом пришло христианство, и ни о каком строительстве речь уже не шла. Так вот, вплоть до Греко-Персидских войн главными жрецами храма из поколения в поколение были члены рода Бранхидов, глава которого, Бранх, по преданию был родом из Дельф. А затем началось великое противостояние Эллады и Державы Ахеменидов, и когда армия царя Ксеркса в 479 г. до н. э. была разгромлена греками при Платеях, то разъяренный владыка велел разрушить оракул. Вот тут-то жрецы Бранхиды и явили себя с самой нехорошей стороны: взяли да и выдали персам все сокровища, которые столетиями копились в храме. Но этим они возбудили против себя такую ненависть жителей Милета, что, опасаясь за свои жизни, попросили Царя царей переселить их куда-нибудь подальше. А тот долго не раздумывал и отправил их далеко на Восток, на границу Бактрии и Согдианы. Там они построили небольшой городок и спокойно жили вдали от эллинского мира, пытаясь сохранить свои греческие традиции, хотя несколько поколений уже говорило на двух языках – греческом и персидском. Но тяжкий грех осквернения святилища их предками лежал на них по-прежнему – а это, как мы помним, в Элладе считалось одним из самых страшных преступлений, против богохульников даже начинали «Священные войны». Так они и жили себе спокойно на далекой окраине великой империи, пока в один прекрасный день под городом не появились фаланги Искандера Двурогого. Курций Руф писал, что « они приняли царя с радостью и сдались ему всем городом». Вроде бы все хорошо, все правильно, но тут Александр вспоминает о совершенном много лет назад преступлении и велит собрать всех уроженцев Милета, которые служат в его армии. Зная о ненависти, которую они всегда питали по отношению к Бранхидам за их измену, царь предоставляет ионическим грекам возможность самим решить судьбу потомков предателей, нисколько не сомневаясь в конечном результате. И здесь мы видим, что Македонец опять схитрил – когда судили Филота, он воспользовался войсковым собранием, а сейчас – жителями Милета; с другой стороны, он вновь натянул на себя маску поборника эллинских ценностей, желая продемонстрировать всему эллинскому миру свое благочестие. Но к его большому удивлению, те, кто решал судьбу Бранхидов, к единому мнению не пришли, и их позиции по вопросу оказались прямо противоположными – Александр же, видя, что никакого решения по проблеме нет, заявил, что поступит так, как считает нужным. Но царь думал недолго, очевидно, судьбу этого городка он решил заранее. И когда на следующий день к нему вновь явились представители Бранхидов, Царь царей взял с собой отряд и вступил в город, пока ничем не обнаруживая своих намерений. И пока он отвлекал разговорами городских старейшин, тяжелая пехота брала город в кольцо – по команде они должны были ворваться за стены и перебить жителей всех до единого, а само прибежище святотатцев и осквернителей разграбить и стереть с лица земли.

И как только прозвучал сигнал боевой трубы, македонцы лавиной ринулись в город, убивая всех на своем пути, – приказ царя был понятен и толкований не допускал. Резали всех подряд, от мала до велика, кровь, стекая ручейками по улицам, собиралась в небольшие лужи, по которым топали обутые в тяжелые сандалии ноги завоевателей. Вышибая двери, озверелая солдатня врывалась в дома, рубила спрятавшихся хозяев, а затем начинала растаскивать поколениями нажитое добро. В разграбленные жилища швыряли факелы, и столбы дыма медленно потянулись к ярко-синему небу. Перебили всех, вплоть до младенцев, а когда утих пожар, стали разрушать дома и городские постройки, засыпая камнями и битым кирпичом заваленные трупами улицы. У Курция Руфа сохранилось описание того, что по приказу Александра сделали его люди с беззащитным городом: « И вот повсюду избиваются безоружные, и не могут смягчить жестокость врагов ни мольбы, ни священные покрывала взывающих к ним на общем с ними языке. Наконец, чтобы от города не осталось следа, стены его разрушаются до самого основания. Не только вырубают, но даже выкорчевывают деревья в священных рощах и лесах, чтобы на этом месте была обширная пустыня с бесплодной землей, лишенной даже корней деревьев. Если бы все эти меры были приняты против самих изменников, то они показались бы справедливой местью, а не жестокостью, теперь же вину предков искупили потомки, которые даже не видели Милета, а потому и не могли предать его Ксерксу». Конечно, можно предаться рассуждениям о том, что не мог царь поступить по-другому, что в армии были смутные настроения, и требовалось продемонстрировать солдатам почитание богов, что скверна, которой были заражены предки горожан, распространялась и на них, а по греческому менталитету подобному кощунству срока давности нет. Много можно рассуждать на подобные темы и придумывать научные определения таким деяниям, но как это ни назови, а убийство детей и женщин всегда останется подлостью, а уничтожение маленького беззащитного городка огромным войском одуревшего от своей безнаказанности завоевателя является преступлением, которому оправдания нет. И можно не сомневаться, что слухи об этой трагедии с быстротой молнии распространились по Согдиане, и люди задумались – а что им несет вторжение чужеземной армии и не настал ли тот час, когда пришла пора поднимать на борьбу народ и обломать рога Двурогому?

* * *

Находясь на границе Бактрии и Согдианы, Александр занялся пополнением конского состава местными лошадьми – во время перехода через Гиндукуш и на пути к Оксу конский падеж принял просто катастрофические масштабы. Царь хорошо знал боевые качества как бактрийской, так и согдийской конницы и прекрасно понимал, что появиться в этих краях с ослабленной кавалерией смерти подобно. А затем начался марш по землям Согдианы к ее столице – Мараканде, македонские отряды растекались по стране, занимая города и вставая там гарнизонами, забирая в деревнях продовольствие и фураж для коней. Колонны тяжелой пехоты, вздымая тучи пыли, двигались по притихшей и настороженной стране, кавалерийские отряды рыскали во всех направлениях под палящими лучами южного солнца. На четвертый день пути Александр вступил в Мараканду и, оставив там гарнизон, выступил дальше на Север, к берегам реки Яксарт (современная Сырдарья).

Но уже начинало разгораться пламя народной войны против захватчиков, и вскоре македонцы ощутили первые удары – местные жители стали отслеживать и уничтожать небольшие неприятельские отряды, которые расходились по стране в поисках продовольствия. Вырезав вражеский отряд, повстанцы отступали на гору, « недоступную и со всех сторон отвесную», где находился их главный лагерь, общее их число Арриан определяет в 30 000 человек. Но это, скорее всего, не количество воинов, а всех беженцев, включая женщин и детей, которые бежали, спасаясь от вражеского вторжения. Как мы знаем, Македонец подобные нападения никогда не оставлял без последствий – и данный случай не стал исключением. Взяв мобильные войска, наемников и гипаспистов, Александр пошел на лагерь повстанцев – то, что он находится в горах, его не пугало, что-что, а горную войну царь вести умел. Но согдийцы не испугались грозного Искандера – они полагались на неприступность своих позиций – и дали бой завоевателям. Попытки македонцев овладеть горой ни к чему не привели – сверху их засыпали стрелами, а когда они подходили ближе, закидывали камнями и потери царских войск стали расти с угрожающей быстротой. Сам Александр был ранен – стрела насквозь пробила бедро и отколола часть кости. Скорее всего бои велись несколько дней, восставшие сражались и погибали на своих позициях, а когда македонцы ворвались в лагерь, то многие согдийцы, не желая попасть в плен, стали бросаться со скал вниз. По сообщению Арриана, из 30 000 уцелело лишь 8000, большинство погибло в бою или покончило с собой.