Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»?
Шрифт:
Первоначально Чингис-хан думал пройти обратно через Индию, Гималаи и Тибет и выйти к южным границам тангут-ского государства. Рашид-ад-дин сообщает, что он уже прошел несколько остановок по намеченному пути, когда «пришло известие, что тангуты вновь восстали» [Рашид-ад-дин, т. I, кн. 2, с. 225]. Тогда он принял другое решение – вернуться тем же путем, что и пришел. В начале марта он прибыл из Пешавара в Кабул, прожил лето в горах, переправился через Амударью и провел зиму 1222/23 г. в районе Самарканда. Покидая Самарканд, Чингис-хан как раз и устроил нечто вроде парада победы, заставив мать хорезмшаха и его жен оплакивать их погибшее государство. Л. Гамбис полагал, что весну 1223 г. Чингис-хан провел в районе Кулан-Банги к северу от гор Александра, где был курилтай,
А приближенные Чингис-хана заявляли: «Мы… радуемся и ликуем, ибо небеса и земля умножили силы наши, и вот мы сокрушили сартаульский народ» [Сокровенное сказание, с. 188]. Возможно, курилтай 1223 г. подвел итоги войны на западе. Западный поход Чингис-хана, так же как и восточный поход на Цзинь, закончился победоносно, разгромом главных сил врага, но далеко не полным завоеванием побежденных стран. Война продолжалась в Китае, в Иране и Ираке. Монголы уже мыслили масштабно. Стрелки Хонхай, Хонтохор и Чорма-хан, обращаясь к Чингис-хану и проявляя заботу о том, чтобы сыновья его не проявляли нерадения, заявляли:
– А ведь у нас всюду враг – от заката солнца и до восхода его! [Сокровенное сказание, с. 188]. И очевидно, так мыслил сам Чингис, так думали его приближенные, стремившиеся к сокрушению этого «врага», ограблению и подчинению всего доступного мира, «от заката солнца и до восхода его» [47] .
С возвращением Чингис-хана в Монголию «Тайная история» связывает назначение наместников в основных городах и областях завоеванных земель. Эти наместники, даругачи, вели учет населения, собирали с него подати и набирали войска из местных жителей, следили за работой почтовой ямской службы и ведали доставкой в ханскую орду дани. Масхут Хурумши был назначен даругачи Средней Азии, а Яловач – даругачи Пекина. Правителем Хорезма был оставлен Чжочи. Остальные сыновья Чингиса возвратились вместе с ним в Монголию (по «Сокровенному сказанию», с. 188–189); см. также [Юань ши, цз. 1, с. 12а].
47
Чингис-хан писал онгутскому государю: «Слышал я, на востоке есть некто, кто называет себя императором. На Небе нет двух солнц. Разве у людей может быть два государя?»
Чингис-хан вернулся на родину, туда, где текли родные ему реки – «голубой Керулен, золотой Онон», не для покоя, а для исполнения своего замысла, ставшего последним, – низвержения непокорного тангутского государства. «Мятеж» тан-гутов подтверждает и «Юань ши»: «Тай-цзу находился в Западном крае. Государь государства Ся Ли ван тайно заключил союз о помощи извне, вынашивая планы отложиться» [Юань ши, цз. 119, с. 5а]. Вопрос был в том, кто мог оказать помощь извне? Были ли это чжурчжэни, с которыми наконец в 1224 г. замирились тангуты? Или, что хуже, кто-то из Монголии? И чтобы думать так, у Чингис-хана имелись некоторые основания.
Как сообщается в биографии Боту, человека из племени икирес, мужа младшей сестры Чингис-хана Темулунь, перед тем как они вступили в брак, Чингис-хан сказал: «Я намерен овладеть Поднебесной. И вы, люди икирес, сопровождая Боту, станете верой и правдой служить мне!» [Юань ши, цз. 108, с. 4а].
Смерть Чингис-хана
Есть средства хранить свою жизнь, но нет лекарства бессмертия.
Чингис-хан был уже немолод, когда он в 1219 г. выступил в поход на запад. Прошагав к своей славе по горам трупов в Монголии, тангутском государстве, Северном Китае, он не мог не думать о жизни и смерти. Он видел, как легко обрывается человеческая жизнь, и хотел найти способ продлить собственную, а то и познать тайну бессмертия. Еще в Северном Китае он слышал, что этой тайной владеют, возможно, даосы. Даосизм, одна из религий в Китае, соединял в себе элементы философского даосизма Древнего Китая, истолкованные мистически, с элементами самых различных народных верований, культом магии и шаманства, столь характерными для Восточной Азии. Даосы проповедовали достижение бессмертия различными способами с использованием магии, алхимии и в какой-то мере средств китайской медицины.
Большой известностью во времена Чингис-хана пользовался даосский монах Чан Чунь (Цю Чуцзи). Чингис слышал о Чан Чуне и, находясь в западном походе, с берегов Иртыша вызвал его к себе, чтобы познать секреты даосов и узнать тайну достижения бессмертия. Чан Чунь согласился прибыть в ставку Чингис-хана [48] , безусловно подчинившись силе, но в то же время он, возможно, надеялся повлиять на грозного хана и уменьшить кровопролитие. Чан Чунь был поэтом, и в одном из стихотворений, сочиненных им в пути, он сам так писал о целях своего путешествия:
48
Чан Чуня привез к Чингис-хану Джабар-ходжа, мусульманин, который попал к Чингис-хану еще во время войны последнего с Ван-ханом. Судя по его биографии в «Юань гпи», Джабар-ходжа прожил 118 лет [Юань ши, цз. 120, с. Зб-4а].
Оба они ошибались – и кровавый завоеватель, и мудрец-поэт, постигший тайны магии и достигший величия духа. Каждый ждал от другого невозможного.
16 мая 1222 г. Чан Чунь прибыл к Чингис-хану, преодолев громадный путь через Северный Китай, Монголию, Восточный Туркестан и Семиречье к берегам Амударьи. После обычного обмена приветствиями Чан Чуню было позволено сесть, ему подали еду, и Чингис-хан задал ему тот вопрос, на который страстно желал получить ответ:
– Святой муж! Ты пришел издалека. Какое у тебя есть лекарство для вечной жизни, чтобы снабдить им?
Монах ответил:
– Есть средства хранить свою жизнь, но нет лекарства бессмертия [там же, с. 320].
Ответ его был правдив и прост. Он не требовал особых истолкований, и Чингис понял, что и ему, грозному владыке Востока и Запада, уготована всеобщая участь.
Мы не знаем, обратился ли Чан Чунь к Чингису со своей просьбой, но и он ясно понял, что ему надеяться не на что. Покинув ставку Чингиса, он писал:
По сторонам дороги разбросаны трупы,Прохожие зажимают носы…Десять лет на десять тысяч ли движутся военные орудия,Но рано или поздно войска возвратятся и водворится мир!Этому монаху оставалась лишь надежда на то, что «рано или поздно» мир все-таки водворится на земле. Он понял свое бессилие. Чингис-хан охотно беседовал с ним о тайнах духа и учении даосов, но не хотел слушать, когда речь шла о милосердии. Когда Чан Чуня просили заступиться перед Чингис-ханом за жителей Шаньдуна, тот ответил: «Хотя и заступлюсь, ничего не сделаю» [там же, с. 344]. На всем своем громадном пути Чан Чунь видел страшные раны войны и с грустью писал: