Великий Гусляр
Шрифт:
— А я не верю! — сказал Минц. — Если в вашем параллельном мире тоже прокладывают магистраль, мой двойник никогда не согласится участвовать в преступлении против нашего города. Он, как и я, предпочел бы кончить свои дни в темнице, но не пошел бы в услужение к варварам.
— Но в нашем мире, — возразил Удалов, — антигравитация нужна, чтобы подвинуть часовню Святого Филиппа и не разрушить памятники.
Минц все еще колебался.
Тогда Грубин сказал:
— Есть выход. Хотите доказательства?
— Хочу.
— Тогда пошли
Минц поднялся и, поддерживаемый Грубиным, вышел в коридор.
Через минуту они были у камеры, где Пилипенко допрашивал второго Удалова.
Минц заглянул в дверь, потом обернулся к Удалову.
— Простите, что я вам не поверил. Но доверчивость нам слишком дорого обходится.
— Как мне приятно это слышать, — ответил Удалов. — Я сначала испугался, что здесь все смирились с тираном.
— Это не тиран. Это мелкий бандит, — возразил Минц. — Тираны отжили свой век, но тиранство еще живет.
Последние слова он произнес слишком громко. Пилипенко услышал шум в коридоре, метнулся к двери, отворил ее и увидел Минца.
— Выскочил? Бежать вздумал? — заревел капитан, засовывая руку в кобуру.
Минц оторопел. Он не знал, что делать в таких случаях. Но Удалов, который вырос без отца, на улице, отлично знал, что надо в таких случаях делать. Он отодвинул в сторону Минца, шагнул вперед и сказал:
— Все, Пилипенко. Доигрался ты.
У Пилипенко отвисла челюсть. Он, как кролик на удава, смотрел на Удалова. Потом метнул глазами в открытую дверь и увидел там второго Удалова.
— Аааа, — лепетал Пилипенко…
Грубин не терял времени даром.
— Корнелий! — крикнул он двойнику Удалова. — Выходи!
А первый Корнелий тем временем отобрал у оторопевшего милиционера пистолет, а самого его затолкал в камеру и закрыл дверь на засов. Пилипенко даже не возражал.
— Теперь бежать, — поторопил Грубин.
Они побежали по коридору к подземному ходу. И вовремя. Потому что Пилипенко опомнился, стал молотить в дверь, звать на помощь, и издали послышались шаги — от входа в подземелье бежали дружинники-самбисты.
Но дверь в подземелье уже была закрыта, и, незамеченные, наши герои поспешили к реставрационным мастерским.
Если погоня и была, она их потеряла.
Без приключений они выбрались из-под земли, уселись за сараем, чтобы перевести дух.
Был хороший осенний вечер. Солнце уже спряталось за строениями, небо прояснилось, было бесцветным, а редкие облака подсвечивало золотом по краям, словно они были большими осенними листьями.
Удалов смотрел на своего двойника — у того синяк под глазом, царапина на щеке, и вообще вид потрепанный.
— Били? — спросил Удалов с сочувствием.
— Пилипенко, — ответил двойник. — Я до него доберусь.
— Нет, — сказал профессор Минц. — Судить его будет народ.
— Кто? — вздохнул двойник Удалова. — Прокурор? Судья? Так они все у Пупыкина в кармане.
— Бригаду
— Революция! — сказал Удалов-двойник мрачно. — Только революция сможет смести весь этот вертеп.
— Революцию устраивать нельзя, — объяснил Грубин. — Мы живем в социалистическом государстве, у нас законы, профсоюзы, против кого ты хочешь революцию устраивать?
— Без революции не обойтись.
— А как ты ее организуешь?
— Пойду к народу, раскрою ему глаза.
— Скажи, — спросил Грубин, — а у тебя до сегодняшнего дня глаза что, закрыты были?
— Нет, я видел, конечно, недостатки… — Удалов смешался, замолчал.
— И заедал их черной икрой из спецбуфета, — закончил за него фразу Грубин. И горько улыбнулся. И все улыбнулись, потому что в словах Грубина была жизненная правда.
— Надо писать, — предложил Минц, — пришлют комиссию.
— Многие писали, — возразил Грубин. — Только все письма на почте перехватывают, а потом, где этот писатель? На трудовом шефстве. Да еще, как назло, наш город железной дороги не имеет и окружен непроходимыми лесами.
— Не такими уж непроходимыми, — вмешался Удалов.
— Я боюсь, Пупыкин справится с любой комиссией. У него по этой части опыт. У него документация отработана — комар носу не подточит.
— Странно мне смотреть на вас, друзья, — сказал Удалов. — Вы все такие же самые, как и в настоящем мире. И внешне, и по голосу. И в то же время — не такие. Ну, мог ли я когда предположить, что Корнелий Удалов, человек честный, прямой и даже добрый, может стать прислужником у мелкого диктатора?
— Не надо, — попросил двойник. — Это в прошлом. Я все осознал.
— Что же, одного Пупыкина достаточно, чтобы вы из энтузиастов, строителей светлого будущего превратились в болото?
— Пупыкин не один, — вздохнул Минц. — Это целое направление: пупыковщина. Подлая личность не может изменить историю, если не сколотит банду таких же подлецов. У них на словах все так же, как в нормальных местах. А бумаги фиксируют счастье и прогресс. Пупыкин многим нужен. При Пупыкине можно не думать. А служить. Хорошо служишь — все имеешь. Даже жену молодую тебе могут на дом доставить. Не проявляешь верности… сами понимаете. И с каждым днем становится все больше верных служителей. И пресса у него в руках.
— Вернусь домой — скажу Малюжкину, какую он роль играет при Пупыкине, — он меня убьет, собственными руками убьет. Он же жизнь отдаст за свободу и демократию, — проговорил Удалов.
— И ветераны, — продолжал Минц.
— Вы Ложкина не знаете — он вчера на площади демонстрацией руководил за спасение часовни Святого Филиппа!
— Нет, я сам видел, как Ложкин эту часовню собственными руками на субботнике рушил, — возразил Грубин.
— А ты, Грубин, молчи. Я-то знаю, на что ты в самом деле способен. Весь наш город гордится твоими изобретениями!