Великий канцлер
Шрифт:
«Мы теперь вместе всегда», – говорил ему во сне бродячий оборванный философ, неизвестно откуда взявшийся.
Раз я, то, значит, и ты! Помянут меня, помянут и тебя! Тебя, сына короля-звездочёта и дочери мельника красавицы Пилы!
«Помяни, помяни меня, сына короля-звездочёта», – просил во сне Пилат. И, заручившись кивком идущего рядом бедняка из Эн-Назиры, от радости плакал и смеялся.
Тем ужаснее, да, тем ужаснее было пробуждение прокуратора. Он услышал рычание Банги, и лунная дорога под ним провалилась. Он открыл глаза и сразу же вспомнил,
– Не трогать, Банга, – сказал прокуратор и охрипшего голоса своего не узнал.
Он заслонился от пламени и сказал:
– И ночью, и при луне мне нет покоя. Плохая у вас должность, Марк. Солдат вы калечите…
Марк взглянул на прокуратора удивлённо, и тот опомнился. Чтобы загладить напрасные слова, произнесённые со сна, он добавил:
– Не обижайтесь, Марк, у меня ещё хуже… Что вам надо?
– К вам начальник тайной службы, – сказал Марк.
– Зовите, зовите, – хрипло сказал прокуратор, садясь.
На колоннах заиграло пламя, застучали калиги {249} кентуриона по мозаике. Он вышел в сад.
– И при луне мне нет покоя, – скрипнув зубами, сказал сам себе прокуратор.
Тут на балконе появился Афраний.
– Банга, не трогать, – тихо молвил прокуратор и прочистил голос.
Афраний, прежде чем начать говорить, оглянулся по своему обыкновению и, убедившись, что, кроме Банги, которого прокуратор держал за ошейник, лишних нет, тихо сказал:
– Прошу отдать меня под суд, прокуратор. Вы оказались правы. Я не сумел уберечь Иуду из Кериафа. Его зарезали.
Четыре глаза в ночной полутьме глядели на Афрания, собачьи и волчьи.
– Как было? – жадно спросил Пилат.
Афраний вынул из-под хламиды заскорузлый от крови мешок с двумя печатями.
– Вот этот мешок с деньгами Иуды подбросили убийцы в дом первосвященника, – спокойно объяснял Афраний, – кровь на этом мешке Иуды.
– Сколько там? – спросил Пилат, наклоняясь к мешку.
– Тридцать денариев.
Прокуратор рассмеялся, потом спросил:
– А где убитый?
– Этого я не знаю, – ответил Афраний, – утром будем его искать.
Прокуратор вздрогнул, глянул на пришедшего.
– Но вы наверное знаете, что он убит?
На это прокуратор получил сухой ответ:
– Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал службу ещё при Валерии Грате {250}. И мне не обязательно видеть труп, чтобы сказать, что человек убит. Я официально вам докладываю, что человек, именуемый Иудой из города Кериафа, этою ночью убит.
– Прошу простить, Афраний, – отозвался вежливый Пилат, – я ещё не проснулся, оттого и говорю нелепости.
– Я собираюсь его искать у масличного жома в Гефсиманском саду.
– Почему именно там?
– Игемон, Иуда убит не в самом Ершалаиме и не далеко от него. Он убит под Ершалаимом.
– Вы замечательный человек. Почему?
– Если бы его убили в самом городе, мы уже знали бы об этом, и тело уже было бы обнаружено. Если бы его убили вдалеке от города, пакет с деньгами не мог быть подброшен так скоро. Он убит вблизи города. Его выманили за город.
– Каким образом?
– Это и есть самый трудный вопрос, прокуратор, – сказал Афраний, – и даже я не знаю, удастся ли его разрешить.
– Да, – сказал Пилат во тьме, ловя лицо Афрания, – это действительно загадочно. Человек в праздничный вечер уходит неизвестно зачем за город и там погибает. Чем, как и кто его выманил?
– Очень трудно, прокуратор…
– Не сделала ли это женщина? – вдруг сказал прокуратор и поверх головы Афрания послал взгляд на луну.
А Афраний послал взгляд прокуратору и сказал веско:
– Ни в каком случае, прокуратор. Это совершенно исключено. Более того скажу: такая версия может только сбить со следу, мешать следствию, путать меня.
– Так, так, так, – отозвался Пилат, – я ведь только высказал предположение…
– Это предположение, увы, ошибочно, прокуратор. Единственно, что в мире может выманить Иуду, это деньги…
– Ага… но какие же деньги, кто и зачем станет платить ночью за городом?
– Нет, прокуратор, не так. У меня есть другое предположение, и пожалуй, единственное. Он хотел спрятать свои деньги в укромном, одному ему известном месте.
– Ага… ага… это, вероятно, правильно. Ещё: кто мог убить его?
– Да это тоже сложно. Здесь возможно лишь одно объяснение. Очевидно, как вы и предполагали, у него были тайные поклонники. Они и решили отомстить Каиафе за смертный приговор.
– Так. Ну, что же теперь делать?
– Я буду искать убийцу, а меня тем временем вам надлежит отдать под суд.
– За что, Афраний?
– Моя охрана упустила его в Акре.
– Как это могло случиться?
– Не постигаю. Охрана взяла его в наблюдение немедленно после нашего разговора с вами. Но он ухитрился на дороге сделать странную петлю и ушёл.
– Так. Я не считаю нужным отдавать вас под суд, Афраний. Вы сделали всё, что могли, и больше вас никто не мог бы сделать. Взыщите с сыщика, потерявшего его. Хотя и тут я не считаю нужным быть особенно строгим. В этой каше и путанице Ершалаима можно потерять верблюда, а не то что человека.
– Слушаю, прокуратор.
– Да, Афраний… Мне пришло в голову вот что: не покончил ли он сам с собою? {251}
– Гм… гм, – отозвался в полутьме Афраний, – это, прокуратор, маловероятно.