Великий канцлер
Шрифт:
Маргарита мурлыкала по-кошачьи, напевала: «34, сейчас, сейчас…»
Вот 32 налево, 33 направо, сейчас, сейчас!
Вот налево – он, 34-й номер! Карточка «О. Латунский».
Маргарита соскочила со щётки, и разгорячённые её подошвы приятно охладила каменная площадка.
Маргарита позвонила раз, другой. Но никто не открывал. Маргарита стала жать кнопку и сама слышала трезвон, который поднялся в квартире Латунского. Да, по гроб жизни должен быть благодарен обитатель квартиры №34 покойному Берлиозу за то, что тот попал под трамвай
Во весь мах она неслась вниз, считая этажи, во весь мах вырвалась на улицу, опять поразив швейцара тем, что дверь открылась и захлопнулась сама собой, и, прыгая и приплясывая возле машин, стоявших у шикарного подъезда, мерила и отсчитывала этажи.
Отсчитав, взвилась и через мгновение через раскрытое окно входила в тёмную комнату.
Пол серебрился дорожкой от луны. По ней пробежала Маргарита, нашарила выключатель, и тотчас осветилась комната. Через минуту вся квартира полыхала светом. Щётка стояла, прислонённая к роялю. Маргарита обежала все углы. В квартире не было никого.
Тогда она сделала проверку, открыв дверь и глянув на карточку. Убедившись, что попала в самую точку, заперла дверь и ринулась в кухню.
Да, говорят, что и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоминая этот страшный вечер. До сих порон с благоговением произносит имя Берлиоза. И недаром. Тёмной гнусной уголовщиной мог ознаменоваться этот вечер – в руках у Маргариты по возвращении из кухни оказался тяжёлый, сплошь железный молоток.
Теперь ведьма сдерживала и уговаривала себя. Руки её тряслись, в помутневших глазах плавало бешенство… рот кривился улыбкой.
– Организованно, организованно, – шептала Маргарита, – и спокойно… – и, вскрикнув тихо: «Ля бемоль!» – она ударила молотком по клавише.
Попала она, правда, в чистое белое ля, и по всей квартире пронёсся жалобный стон. Потом клавиши завопили. Исступлённо кричал ни в чём не повинный беккеровский кабинетный инструмент. Клавиши вдавливались, костяные накладки полетели во все стороны. Инструмент гудел, выл, хрипел.
Со звуком выстрела лопнула под ударом молотка верхняя полированная крышка.
Тяжело дыша, красная и растрёпанная Маргарита мяла и рвала молотком струны.
Наконец отвалилась, бухнулась в кресло, чтобы перевести дыхание, и прислушалась. В кухне гудела вода, в ванной тоже. «Кажется, уже пошла на пол, – подумала Маргарита и добавила вслух: – Однако, засиживаться нечего! Надо работать…» И работа кипела в руках распаренной Маргариты. Шлёпая босыми ногами по лужам, вёдрами она носила из кухни воду в уютный кабинет критика и выливала её в ящики письменного стола и в пышно взбитые постели в спальной.
Выбившись из сил, взялась за более лёгкое: топила костюмы в ванне, топила там же книги, поливала чернилами паркет, а сверху посыпала землёй из разбитого вазона с фикусом.
В то время, когда Маргарита Николаевна, сидя в спальне, ножницами резала наволочки и простыни, вынутые из шкафа, прислуга драматурга Кванта пила чай, сидя в кухне на табуретке, недоумевая по поводу топота и буханья, глухо слышавшихся сверху из квартиры Латунских.
Подняв голову к потолку, она вдруг увидела, что он на глазах её меняет свой белый цвет на какой-то мертвенно-синеватый. Пятно расширялось на глазах, и вдруг на нём взбухли капли. Минуты две сидела домработница, дивясь такому явлению, пока наконец из потолка не пошёл настоящий дождь и не застучал по полу. Тут она вскочила, подставила таз под струи, но дождь пошёл шире, полилось на газовую плиту, на стол с посудой.
Тут, вскрикнув, домработница Кванта выбежала из квартиры, и тотчас в квартире Латунских начались звонки.
– Ну, пора, стало быть! – сказала Маргарита и поднялась.
Через минуту она садилась на щётку, слушая, как женский голос кричит в скважину двери:
– Откройте! Откройте! Дуся, открой! У нас вода течёт!
Маргарита поднялась на аршин от полу, подъехала к окну, ударила молотком, взвилась, ударила по люстре. Разорвало две лампочки, полетели подвески.
Крики в скважине смолкли. На лестнице затопотали.
Маргарита выплыла в окно и увидела внизу людей, глядящих вверх. Из машины вылезал шофёр. Снаружи было удобнее бить стёкла, и Маргарита, покачиваясь, поехала вдоль пятого этажа… Взмах, всхлипывание стёкла и затем каскадом по стене осколки. Крик в окне. В переулке внизу забегали, две машины загудели и отъехали. Из подъезда выбежал швейцар, всунул в рот свисток, надул щёки и бешено засвистел.
– Гроза гнула и ломала гранатовые деревья, – в упоении прокричала Маргарита, – гнула! Трепала розовые кусты!
С особенным азартом рассадив крайнее стекло, Маргарита переехала в следующий этаж и начала крушить стёкла в нём.
Измученный долгим бдением за зеркальными дверями подъезда, швейцар вкладывал в свист всю душу, причём точно следовал за Маргаритой. В паузах, когда она перелетала от подоконника к подоконнику, он набирал духу, в то же время оглядывая верхние этажи. Удар Маргариты – и он заливался кипящим свистом, буравя ночной воздух в переулке до самого неба.
Его усилия, соединённые с усилиями ведьмы, дали замечательные результаты. В доме уже шла паника, цельные ещё окна распахивались, в них появлялись головы людей, раскрытые, наоборот, закрывались. В противоположных домах во всех окнах возникли тёмные силуэты людей, старавшихся понять, почему без всякой причины лопаются окна в новом доме Драмлита.
Народ сбегался к дому, но не подбегал к подъездам, а глазел с противоположного тротуара. По всем лестницам топали бегущие то вверх, то вниз без всякого смысла люди.