Великий князь Николай Николаевич
Шрифт:
Охота для великого князя была удовольствием и забавой; как я сказал, она отвечала его страстной кипучей натуре.
Подобно тому как в Беззаботном, першинская усадьба была также полна всякого рода животными. Кроме рассадника собак там производились под руководством специалистов опыты скрещивания различных пород лошадей (арденны) с целью получения типа хорошей рабочей лошади, а также выращивались особые породы коров и овец. Все кругом было чистопородное и полно жизни; все было сыто, выхолено, хотя без излишней роскоши, и довольно. Наличие в животных известного аристократизма породы и всеобщего довольства доставляло великому князю истинное удовольствие; в этом сознании он видел радость жизни.
У отца великого князя, Николая Николаевича Старшего, когда-то были огромные лесные угодья в районе г. Борисова (Минской губернии). Постепенно они перешли в уделы
В воспоминание о своем борисовском имении великий князь, выехав за границу, проживал официально во Франции под скромной фамилией Борисов.
Глава V
В ожидании войны
С именем великого князя Николая Николаевича у многих, особенно в Германии, связано представление о лице, мощно влиявшем на русскую внешнюю политику в годы, предшествовавшие войне. Часть германского общества приписывает даже его якобы настойчивому влиянию на царя и даже на французское правительство создание такой обстановки, которая делала возникновение войны с Германией в 1914 г. неизбежным.
Усвоив столь предвзятую точку зрения, эти лица на основании только того факта, что великий князь Николай Николаевич лично не питал симпатий к довоенной политике Германии и, наоборот, являлся убежденным сторонником дружбы с Францией, ищут доказательств своего мнения в предположении о наличии какой-то особой миссии, выполненной великим князем Николаем Николаевичем в период посещения им в 1912 г. Франции, равно в содержании тех мимолетных бесед, которые президенту Французской республики г. Пуанкаре пришлось вести с великим князем Николаем Николаевичем во время пребывания первого в России в 1914 г., накануне войны. Великому князю приписывается также роль какого-то тайного воинствующего инспиратора в переговорах, которые были вполне естественны между случайно встретившимися министрами иностранных дел двух дружественных и союзных наций.
Я решаюсь категорически опровергнуть это предвзятое мнение.
Прежде всего, в объяснение личных ощущений великого князя Николая Николаевича напомню, что он достиг зрелого возраста в период царствования императора Александра III, который нашел необходимым в интересах своей страны отойти от прежней традиционной политики его предшественников, заключавшейся в поддержании тесных дружеских отношений с Центральными державами Европы. Известен знаменательный тост императора Александра III за здоровье князя Черногорского – «единственного друга России», которым русский царь, вероятнее всего, хотел подчеркнуть ту мысль, что Россия едва ли может иметь в Европе большое число благожелателей. Независимо от этого Александр III, как это всем известно, лично не симпатизировал германскому императору Вильгельму II и его манере держать себя во время приездов в Россию. Результатом этих государственных соображений и личных настроений к концу 90-х гг. прошлого столетия и был наконец окончательно скреплен союз России с Францией, культуру которой уже давно полюбило и привыкло уважать русское общество. Удивительно ли, что при всех этих условиях ближайший родственник русского царя, пользовавшийся к тому же его доверием, вырос и впитал в себя те же чувства к западному соседу России, что и Александр III! При всем том это чувство никогда не переходило в недружелюбие или слепую ненависть к немецкому народу вообще, что видно хотя бы из факта наличия в ближайшем окружении великого князя многих весьма почтенных людей с немецкими фамилиями и немецкого происхождения. Наконец, в организме самого Николая Николаевича текла ольденбургская,
Что касается командирования во Францию в 1912 г. великого князя, то этой поездкой преследовалась лишь общая задача, вытекавшая из необходимости время от времени подогревать дружеские чувства и демонстрировать перед Европой мощь и силу Согласия, противополагавшегося союзу трех Центральных держав. Французскому обществу, может быть, действительно хотелось бы видеть в этом приезде посещение их страны лицом, долженствовавшим стоять во время войны во главе русской армии в случае европейской войны, но этот факт, если он и существовал, должен быть объяснен несколько повышенным темпераментом французской нации вообще и более всего личным обаянием внешних и внутренних качеств великого князя, вполне очаровавших французов.
Посещение великим князем Николаем Николаевичем Франции подобно посещению генералом Фошем России носило исключительно военный характер, и с его пребыванием во Франции неправильно связывать наличие каких-либо определенных замыслов против Центральных держав. Никакой дипломатической миссии великий князь не имел. Это лучше всего доказывается тем обстоятельством, что мысль о командировании великого князя Николая Николаевича возникла в пределах Военного ведомства, и русское Министерство иностранных дел на сделанный ему запрос ответило лишь признанием этой поездки желательной, как я уже сказал, по соображениям общего порядка. Среди многочисленной свиты великого князя не было поэтому ни одного лица из состава дипломатического ведомства, командированного распоряжением Министерства иностранных дел, и сама краткость пребывания великого князя в Париже, в течение которого могли происходить свидания его с государственными людьми этой страны, доказывает отсутствие в его приезде каких-либо дипломатических заданий. Наконец, отсутствие необходимости со стороны русского правительства поручать их ведение великому князю еще лучше доказывается обстоятельством приезда в том же году председателя Совета французских министров и министра иностранных дел г. Пуанкаре в Россию. Очевидно, что если бы существовала какая-либо надобность в особо доверительных переговорах, то таковые были бы приурочены к пребыванию г. Пуанкаре в Петербурге.
Еще менее имеют под собой почву предположения, которыми приписывается великому князю активная роль в существе тех бесед, которые якобы велись в 1914 г., накануне войны, в Петербурге между главами обоих государств, Франции и России, и их министрами иностранных дел Вивиани и Сазоновым.
Прежде всего я должен напомнить читателю, что в визите нового президента Французской республики г. Пуанкаре в Россию в 1914 г. не было вообще ничего необычайного. Со времени начала дружественных отношений между Россией и Францией эти посещения вошли в обычай и все бывшие президенты Франции: Феликс Фор, Лубо, Фальер и, наконец, Пуанкаре – считали своей обязанностью по одному разу побывать в России, чтобы этим оказать внимание русскому царю и удостоверить личную их верность Двойственному союзу. Не был Казимир Перье, который вообще оставил пост президента до окончания срока.
Со всеми перечисленными президентами приезжали и лица, занимавшие ко времени поездки их должность министра иностранных дел. Таков был общепринятый ритуал, по силе которого главу государства всегда сопровождает в заграничной поездке министр иностранных дел. Исключение составляли только случаи высочайших посещений по причинам семейного характера, каковых случаев вообще при общениях с Францией, очевидно, быть не могло. Нарушения вошедшего в обычай порядка были крайне редки, и за последние десятилетия припоминается лишь один приезд русского императора в Берлин без бывшего в то время русским министром иностранных дел Сазонова – не помню в котором году, где императору предстояло встретиться с английским королем Георгом, сопровождавшимся его министром иностранных дел. Но это отступление было сделано с исключительной целью не поставить в неловкое положение дружественную Францию. Таким образом, и в сопровождении г. Пуанкаре тогдашним председателем французского Совета министров и министром иностранных дел Вивиани ничего исключительного не было.