Великий маг
Шрифт:
Голос был извиняющийся, я ж никогда не слышал о такой вещи, как пропуски, но процедура оказалась короткой: на меня взглянули, потом взгляд охранника скользнул на невидимый мне экран, он кивнул:
– Пожалуйста, проходите.
Однако дальше тщательно проверили не только на предмет скрытого металла, но и вообще очень вежливо попросили выложить все из карманов. Михаил даже не вступился, мол, это же наш новый сотрудник. Понимает, бесполезно, терпеливо ждал. К счастью, у меня ничего лишнего, лишь пистончик флеш-памяти в нагрудном кармане да диктофон-приемник в другом, все выложил, их сразу же проверили
– Да не торопитесь. Мне сейчас не понадобятся, заберу на обратном пути.
Старший охранник сказал с великим облегчением:
– Прекрасно. Мы ничего не испортим, не волнуйтесь!
Я кивнул, перед нами распахнулись толстые металлические двери. Дальше дорожка шла через широкий двор, основное здание предусмотрительно отделено пространством, а стены такие толстые, что если бомба даже разнесет эту пропускную сторожку, то здесь даже не звякнут стекла.
В холле этого основного к нам подошел литературовед в штатском, пониже Михаила, плотный, крепко сбитый, сказал панибратски:
– Полковник Шпак. Меня прислали проводить вас к высокому начальству. Привет, Миша. Так вы и есть тот самый знаменитый инфист?
– Я не знаменитый, – ответил я.
– Простите, я не знал, что вы засекречены.
Михаил сказал зловеще:
– Теперь знай. И не забывай.
Он взмахнул рукой в сторону широкой мраморной лестницы на второй этаж. Длинный и широкий красный ковер ниспадал по ступеням, как нескончаемый поток крови, растекался аккуратным озером у нас под ногами. Мы направились вверх по этому потоку, как форели, преодолевая ступеньки. Шпак присматривался ко мне с нескрываемым интересом.
– Не знаменитый? А у нас с недавнего времени о вас начали легенды рассказывать!
– А о ваших знаменитостях пишут в газетах? – спросил я. – Что-то не вижу портретов ваших абелей на заборах!
Он хохотнул:
– Верно. Но вы специалист по оружию, верно?.. А что ваше оружие разрушает? Или оно не разрушает?
Он спрашивал с некоторым пренебрежением, то ли в самом деле я ему явно не нравился, то ли провокационка, чтобы я прям щас выложил все свои тайные секреты.
– Разрушает, – ответил я лаконично.
– Что?
– Самое важное, – ответил я. – Самое важное.
– Но что?
– Принятую человеком модель мира.
Мы втроем поднялись по этой царской лестнице… даже императорской, достойной не только императора Николая Второго, а можно выше – султана Брунея. Я держался как можно солиднее, но все равно ощущал себя самозванцем. Несмотря на заносчивость, что необходима в моем ремесле, я все же не чувствовал, что уже насовершал массу великих дел и готов «передавать молодежи секреты». Да и секретов-то никаких, просто остальные олухи не в состоянии подобрать даже то, что лежит буквально на дороге.
Ну кому не понятно, что писатель важнее генерала? В смысле, для общества?.. Оказывается, никому не понятно. Вот только сейчас проснулись. Да и то, готовых инфистов пока нет, в смысле – с дипломами, у нас главное – диплом, да еще желательно, чтоб там что-нибудь по-иностранному, к примеру – «graduate in Muchosransk», потому ухватились за писателей. Хотя, конечно же, информационные войны не просто лежат в литературной области, но и бьют только литературными снарядами, философскими бомбами, снайперскими пулями анекдотов, эпиграмм… И все еще здесь уникальная область боев, где наступательное оружие пока что значительно сильнее оборонительного.
Чего мандражировать, подумаешь – мраморные ступени, стены высокие, как в церкви, всюду портреты выпускников, видел такие же в школьном учебнике истории, зато я – инфист номер один. А это в самом деле значит, что стою не одной эскадрильи ракетных самолетов!
Я покосился на сопровождающих, подумал, что даже их сумел бы захватить. Я вообще люблю поэтапный захват: к примеру, сперва беру лидеров молодежи… люблю захватывать студентов, то есть при сохранении общей нормы вывожу отдельные группы из-под влияния правительства, религии и прочего, прочего. Вообще такая война может проходить на фоне всеобщего мира и благополучия, никто еще не чувствует, что я их накрыл вакуумной бомбой повышенной мощности, но треть уже поражена, уже начинают думать иначе… Да, ради этих моих возможностей здесь в самом деле, если не идиоты, должны платить мне любые деньги…
Для инфиста вообще сладкое время безнаказанности: жертва не в состоянии реагировать и как-то защититься от моего воздействия. Тем более что оно всегда воплощено в доброжелательную форму, как же – я ж выражаю вслух вроде бы его собственные мысли, всего лишь чуть раньше формулируя, выгранивая доводы поярче, чтобы звучали, запоминались!
Широкая ковровая дорожка привела к дверям немыслимых размеров. Шпак сразу же вошел, а Михаил сказал вполголоса:
– Это на минутку… Вас уже ждут.
Я кивнул, мысль продолжала разматывать клубок инфизма. Главная опасность информационной войны для жертв в том, что нет видимых разрушений, как, к примеру, от бомбежек. Население даже не приводит в действие защитные механизмы, которые у него все же есть. Зато для нападающей стороны полный простор, возможность не только первого безнаказанного удара, но и серии мощнейших ударов. А в стране-жертве… или среди народа-жертвы начинается упадок, депрессия, переоценка идеологии, идей, ценностей, политики, внешнего и внутреннего курса… Их уже приходи и бери голыми руками, а среди них только немногие смутно начинают догадываться, что против них уже давно ведут разрушительную войну. На этом этапе важно найти и подкармливать каких-нибудь местных квислингов, что будут высмеивать попытки заговорить об инфонападении, мол, опять охота за ведьмами, что это вам везде мерещатся враги, надо свою экономику поднимать, а не искать врагов за рубежом…
Двери распахнулись, меня ввели чуть ли не под локоток в огромнейший кабинет. Я с любопытством уставился на исключительно красивую женщину за столом. Чем-то неуловимым похожа на Кристину, только цвет волос иной, а волосы собраны на затылке в артистично небрежный пучок.
Она очаровательно улыбнулась нам, так умело перераспределив улыбку, что каждый ощутил, будто именно он получил девять десятых пряника, а остальным смахнули крохи.
– Минутку, – сказала она. Ее пальчик натренированно попал в клавишу старинного селектора. – Евгений Викторович, товарищи уже в приемной… Хорошо. Да-да, обязательно!